Ведь я только говорю скромно, как дервиш-филолог – sutor non ultra crepidam (т.е. башмачник судит не свыше башмака, который он шьет). Эта-то мнимо-скромная, лукавая, инсинуирующая манера Вамбери, как публициста, скоро всем надоела, даже органам европейской печати, явно недоброжелательным России.

К этому прямодушному сознанию почти прибавлять нечего, для объяснения выдающегося туркофильства Вамбери, какое встречается во всех его писаниях, больших и малых. Из этого же источника вытекает его боязнь русских “варварских” завоеваний в Средней Азии, вопреки интересам Англии.

“…В течении нескольких месяцев я блуждал по Азии, прикрытый кое-какими лохмотьями, без необходимых средств для пропитания, под постоянным страхом мучительной смерти. Я был в стране, где “слушать” считается бесстыдством, где “спрашивать” — преступление, а “записывать” – смертный грех”.

Маршрут путешествия Вамбери направлен был из Тегерана в Самарканд, следовательно чрез всю среднеазиатскую пустыню между 52° и 68° долготы. Описывая все это путешествие, Вамбери мог вправе и без хвастовства сказать, что он “посетил такие места, где до него не был еще ни один европеец, и что заметки его касаются таких предметов, которые до него мало или даже совсем не были описаны”.

…турки, действительно, были его друзьями и покровителями во время путешествия. Благодаря этому обстоятельству, он представлялся хитрым и сметливым азиатам султанским сановником или эффенди; но так как гласное звание эффенди произвело бы различные подозрения в населяющих Туркестан племенах, то Вамбери весьма искусно прикинулся дервишем, т.е. бедняком и нищим, путешествующим исключительно с религиозными целями, спасения ради. Он ревностно присоединялся к песням своих спутников, распевавшихся “во славу Аллаха”. Как скоро несколько гордый и задумчивый взгляд Вамбери возбуждал подозрение его сотоварищей-татар, он разражался тирадами в роде следующей: “Давно я томлюсь пламенным желанием видеть Туркестан, эту единственную страну, хранящую в чистоте источник исламской добродетели, и посетить праведников Хивы, Бухары и Самарканда. Эта мысль привела меня из Рума (Турции), и теперь благодарю Бога, что Он послал мне товарищей, с которыми я могу продолжать путь и привести в исполнение свое желание”. После этого патетического воззвания, сомнения татар совершенно успокаивались. “Мы готовы, — восклицали они, — быть не только твоими друзьями, но и слугами”.

Вамбери во весь путь прикидывался ревностным мусульманином, весьма недовольным современным упадком религии пророка.

Эта хитрость путешественнику всегда удавалась. Пораженные его религиозною ревностью, мусульмане-татаровья поневоле считали его за дервиша и брали в свой караван. Иногда его несколько выдавала европейская любознательность, даже среди исламитских ученых. Так Вамбери был заинтересован “стеною Искандера” (Александра Великого*). Мусульманский ученый Кизил-Ахонд, сопутствовавший Вамбери, высказал об этой стене свои соображения в чисто-исламитском духе и удивился, почему Вамбери не может разделить этих воззрений.

Сообщения Вамбери о Бухаре и Самарканде, конечно, интересны; но кажется, главный интерес его книги об Азии составляет описание бытовой стороны азиатских кочевников. В беседах с ними Вамбери является тонким и опытным психологом, и оттого ему так удалось изучить обрядовую и бытовую сторону ислама, в чем убеждает сравнительно недавно вышедшая в свет его книга “Der Islam” (Ислам).

Вамбери предпринял свое путешествие по Азии в 862 г., по 863, а самое описание путешествия составлял он в 864 г., так что состоявшееся в том же году осенью взятие русскими Ташкента он упоминает только в одном из примечаний своей книги. В книге этой свои опасения и неприязнь к России он высказывает еще умеренно. Но, затем, по мере успехов наших в Азии, он начинает как публицист бить тревогу и переступает пределы умеренности, в чем легко убедиться, прочитав любую выдержку из его статей.