17 декабря 1819 г

Впоследствие отношения вашего (Документ не публикуется) от 14 сентября, № 21, писанного, я отправился 18-го числа того же месяца в Хиву и, возвратившись благополучно на корвет «Казань» 13-го числа сего месяца, имею честь донести вам следующее.

Прибыв в хивинские владения 3-го числа октября, я послал к Мамед-Рахим-хану (Мухаммед Рахим-хан Хивы (1806-1825)) вестника о моем приезде и 6-го числа того же месяца я уже был на дороге в самый город Хиву, когда меня встретили два чиновника, присланные от хана: один из них был Атчапар Аллах-Верди, отец Ходжа-Мехрема, директора таможни, а другой юзбаши (Юзбаши — начальник сотни) Хак-Назар. Чиновники сии воротили меня и, объявив мне, что я гость Ходжа-Мехрема, повезли меня в крепостцу Ильгельды, принадлежавшую вышеупомянутому директору. В сем месте продержали меня 48 дней под самым строгим надзором, льстя мне надеждой со дня на день, что хан меня призовет. Слухи, доходившие до меня от туркмен, привезших меня, согласовались с рассказами русских и персидских невольников, с которыми я по ночам имел тайные свидания. На случай приезда моего собран был совет и на оном решено меня умертвить; но хан не решился на сие, опасаясь мщения со стороны российского правительства. Ко мне был прислан чиновник для узнатия от меня, по какому предмету я прибыл, полагая, что я прислан был ходатаем за русских, страждущих в жесточайшей неволе, или для востребования удовлетворения за два купеческих судна, сожженные [209] несколько лет тому назад на туркменском берегу, или ответа за убиение князя Бековича, ходившего в Хиву в царствование императора Петра Великого. По дошедшим тоже до хана слухам, что я дорогой вел записки, меня полагали лазутчиком. Сему присланному ко мне я отвечал, что дела, мне препорученные, никто, кроме хана, не узнает потому, что я ни к кому другому не послан, как к нему. После сего присмотр за мной стал строже, а обращение со мной самое невежливое. По прошествии 7 недель я упросил юзбаши Хак-Назара съездить в Хиву и представить хану, что если меня будут еще долее задерживать, то лед плывущий по Балханскому заливу, принудит корвет возвратиться и что в таком случае я просил его высокостепенство написать к вам, по какой причине он меня задерживает, дабы случай сей не расстроил приязни, которую главнокомандующий желает с ним иметь. Так как юзбаши на другой день не возвращался, то я решился спасаться бегством. Для исполнения сего предприятия я принужден был ввериться туркменцу Сеиду, приехавшему со мной. Ночь уже назначена была для побега, но вероломный проводник обманул меня. Мне ничего более не оставалось, как ожидать своей участи: посланный мной юзбаши возвратился с известием, что хан меня требует. 17-го числа ноября выехал я из Ильгельди и прибыл в Хиву, где принят был так хорошо, как необразованный народ узбекский принять умеет. 20-го числа к вечеру я виделся с ханом; 21-го выехал из Хивы в Ильгельди обратно, а 27-го совсем отправился в путь к Красноводску.

Описав вам вкратце людей, с которыми я имел дело, честь имею донести вам об успехе возложенных на меня препоручений и об ответе, данном мне хивинским ханом.

Приветливое письмо, писанное главнокомандующим, понравилось его превосходительству, но он, по-видимому, был бы довольнее, если бы оного совсем не было. Подозрение, знаменующееся во всех поступках Мамед-Рахим-хана, тому причиной. Бесчисленные казни и даже убиение 11 своих братьев возвели его на престол. Он окружил себя людьми, не смеющими ему противоречить. Он не согласен, чтобы караваны купеческие ходили из Хивы к Красноводскому [заливу], и когда я ему представлял преимущество сего пути перед мангышлакским, он отвечал мне, что здешний народ служит персиянам, тогда как мангышлакский ему повинуется и потому дорога к Красноводску ему кажется опасной и неудобной. «Когда вы будете в союзе с нашим главнокомандующим, отвечал я, то неприятели ваши будут наши, и мы вам дадим всякую помощь». Он ничего не отвечал, но после прислал мне сказать через Ходжа-Мехрема, чтобы мы одни справились со своими неприятелями.

По предписанию вашему я [стал] требовать от Мамед-Рахим-хана отправления послов к главнокомандующему, и на сие он скоро согласился. Имена оных вам уже известны из предыдущего рапорта моего (Документ не обнаружен). Хан сказал мне, что, препоручая оных Сердарю, он предоставляет к воле его; если угодно будет послать их к государю императору, то они должны туда ехать. Препоручения, данные им мне известны.

Хан, приняв меня, старался как можно скорее расстаться со мной. Он немедленно приказал мне ехать из Хивы. Короткое свидание, которое я с ним имел, не позволило мне распространиться в дальнейших переговорах. Я полагаю также за нужное донести вам, что с нынешнего года согласие, существовавшее между ханом и иомудами или прибрежными туркменцами Каспийского моря, расстроилось. Хан желает покорить под свое владение все окружающие его народы. Он [210] страшится Бухарии, но привел в свое послушание киргизского хана, с которым даже вступил в родственную связь; туркменское поколение теке им разграблено и ему послушно; мангышлакские туркменцы поколений абдал и игдыр ему повинуются. Намерение его состоит теперь в том, чтобы покорить иомудцев, которые нередко делают воровства в его владениях. Хан начал с того, что [в] нынешнем году он наложил на приходящие за покупкой хлеба караваны их по полтилли с каждого верблюда, что выходит по два рубля серебром. Он надеется, что налог сей понудит голодных туркменцев поселиться в его ханстве или признать его власть. Налог сей крайне озлобил иомудцев, которые вооружаются на Хиву, предвидя себе такую же участь, как поколение теке, и нужда заставит их желать, чтобы российские суда приходили сюда с хлебом для продажи оного им.

Долгом поставлю себе донести вам о неусыпном старании находящегося при мне армянина Муратова, который не щадил трудов своих, дабы заслужить благосклонность начальства. Я буду тоже покорнейше просить вас, дабы вы благоволили донести о службе его его высокопревосходительству и исходатайствовать ему награждение, достойное его рвения.

Акты Кавказской Археографической Комиссии, т. 1, ч. II, 1875 г., стр. 709-710