Едва ли сейчас кто-нибудь позволит себе усомниться, что Средняя Азия в X в. была на той ступени развития феодальной формации, когда развитой ремесленно-торговый феодальный город, а также развитые торгово-денежные отношения играли большую роль. К сожалению, отсутствие на данном этапе развития среднеазиатской историографии деловых документов не дает возможности в деталях проникнуть в самую гущу общественных отношений и с нужной полнотой изучить всю совокупность феодальных форм эксплоатации непосредственного производителя как в сельском хозяйстве, так и в городе. Но и то, что заключено в так называемых нарративных источниках (историческая и географическая литература на арабском и персидском языках), дает возможность с достаточной четкостью представить общие контуры эпохи. Прежде всего несколько слов о среднеазиатских феодалах. В эту эпоху они носили старый титул дехкан (теперь этим словом в Средней Азии называют крестьян), имели большие земельные владения, держали власть над зависимым крестьянством, изымали его прибавочный продукт в типичной для развитого феодального общества смешанной форме (рента продуктами + денежная рента), хотя пользовались и отработочной рентой, по преимуществу на работах по оросительной системе, связаны были в той или иной мере и в той или иной форме (правда, далеко не все) с интересами торговли и ремесленного производства, то извлекая в качестве феодальных чиновников централизованной монархии всякого рода пошлины с ремесла и торговли и получая разного рода феодальные доходы с зависимых от них ремесленников, а то и непосредственно принимая участие в торговле. К сожалению, не все из перечисленных моментов могут быть представлены в достаточно полном виде, более того, есть ряд вопросов, где у нас в распоряжении еще слишком мало данных, чтобы решить их, хотя бы в элемантарно-законченном виде. Так, мы до сих пор не можем перечислить всех форм феодального землевладения. Единственно, что нам хорошо известно, что главным источником его доходов были те оброки, которые извлекал он внеэкономическим путем с зависимых от него крестьян. Оброки эти были смешанные, крестьяне платили продуктами (хлебом, рисом, хлопком-сырцом, тканями… и деньгами серебряными дирхемами). [2]

Если верить нарративным источникам, то в X в. денежная доля оброков превышала натуральную. Чтобы лучше войти в самую суть общественной жизни Средней Азии X в. следует несколько остановиться на общей характеристике ее сельскохозяйственного и ремесленного производства. Выше уже говорилось, что торгово-денежные отношения были значительным фактом феодального общества Средней Азии. Последние далеко выходили за пределы транзитной караванной торговли, в товарообмен втянута была уже и сельская округа и соседняя кочевая степь, о которой еще придется сказать несколько слов ниже. Здесь невольно вспоминаются слова Маркса, сказанные им в «Капитале», которые должны послужить руководящей нитью для понимания X в. в жизни Средней Азии. «Товарное производство и товарное обращение может существовать, несмотря на то, что подавляющая масса продуктов, предназначенная непосредственно для собственного потребления, не превращается в товары, и, следовательно, общественный процесс производства далеко еще не во всем своем объеме подчинен господству меновой стоимости. Для превращения продукта в товар разделение труда внутри общества должно развиться в такой степени, чтобы разграничение потребительной стоимости и меновой стоимости, едва начавшееся при непосредственной меновой торговле, было вполне закончено. Но эта ступень развития встречается в исторически весьма различных общественно-экономических формациях».¹ Из этих слов совершенно ясно, что и при феодолизме существует товарное производство, однако оно ни в какой мере не может быть ведущим. Хозяйство в основном в условиях феодального способа производства остается натуральным, что не исключает, конечно, товарного обращения не только в форме караванной торговли, столь характерной для феодального Востока, но и в форме более широкого обмена, который существует между феодальным городом, с одной стороны, и сельским хозяйством и кочевой степью, с другой.

В IXX вв., на основании подробных и вполне достоверных сведений географической литературы, мы можем районировать Среднюю Азию по принципу преобладания в том или ином районе тех или иных видов сельскохозяйственных культур, тех или иных групп ремесленной промышленности как добывающей, так и обрабатывающей. Начнем с богатого в X в. Мервского оазиса. Характерно, что здесь своего хлеба не хватало, и жители не только г. Мерва, но и всего оазиса питались главным образом хлебом, привозимым из земледельческих районов по долинам р. Кашка-дарьи и Зерафшана.² Население главное внимание обращало на разведение шелководства. Арабский географ середины X в. Истахри отмечает,³ что из [3] Мервского оазиса в большом количестве вывозился шелк-сырец. Известны знаменитые Мервские мастерские, выделывающие шелковые ткани, которые расходились по отдельным областям Востока.⁴ Славился Мервский оазис и тонким хлопком, о котором арабские географы также говорят как об одной из важных статей вывоза.⁵ В большом количестве вывозились из Мерва и окрестных ему селений высокосортные хлопчатобумажные ткани.⁶ Уже сказанного достаточно, чтобы стало ясно, что Мервский оазис был центром сельскохозяйственных технических культур хлопка и шелка-сырца, а также местом производства высокосортных хлопчатобумажных и шелковых тканей. Если рис еще занимал относительно большое место в его хозяйстве, то, как выше сказано, хлеб производился в сравнительно малом количестве. В огромном районе Зерафшанской долины, в пределах от Самарканда до Бухары, большую роль как-раз играли зерновые культуры (пшеница, ячмень, джугара, рис) и хлопок. Долина Зерафшана и была главной хлебной житницей. Кроме того, как в городах по этой долине, так и в ряде селений было чрезвычайно развито производство хлопчатобумажных тканей, которые в большом количестве продавались на рынках Самарканда, Бухары и других мест.⁷ В Фергане в IX в. и особенно в X в. большую роль в хозяйстве жителей играла добывающая ремесленная промышленность. Здесь были селения, которые специально занимались добычей каменного угля.⁸ В других местах той же Ферганы жители занимались добычей железа, меди и т. д.

Географ конца X в. Макдиси рассказывает, что из Ферганы вывозятся предметы вооружения, мечи, медь, железо.⁹ Большое значение имели в IXX вв. и серебряные рудники по Ангрену (Илаку), остатки которых в Кара-Мазарском районе в наши дни являются предметом геологического и археологического изучения.¹⁰ У арабских географов X в. рудники эти были известны под именем «Серебряная гора».¹¹ По количеству добываемого здесь в ту эпоху серебра и свинца они занимали одно из первых мест на так называемом мусульманском Востоке.¹² О размерах и характере разработок этих могут сказать остатки рудников, известные сейчас под именем Канджол и Кан-и-Мансур. В районах, непосредственно примыкавших к кочевой степи, как Шашском (Ташкент), так и Хорезмском была развита ремесленная промышленность, учитывающая, главным образом, потребности кочевников. По словам упомянутого выше Макдиси в Шаше [4] выделывались «высокие седла из лошадиной кожи, колчаны, палатки, ножи,¹³ а также грубые хлопчатобумажные ткани, которые охотно закупала степь. В Хорезмском районе, где было много городов, выделывалось большое количество этих грубых хлопчатобумажных тканей специально для потребностей соседней гузской (туркменской) степи. Не имея места более подробно остановиться на указанном вопросе, хочется только отметить одно: вышеупомянутая специализация районов, вызванная отчасти и специфическими географическими особенностями, могла развернуться только в условиях подъема производительных сил и растущей торговли.

В X в. процесс окончательного формирования города, как центра ремесленного производства, можно считать закончившимся. Весь предшествующий период можно охарактеризовать как переход центра городской жизни из так называемых шахристанов в рабады. В VIVII вв. в Средней Азии городов, в строгом смысле слова, почти не существовало. Шахристан по существу им не был, ибо это окруженное стеной поселение, расположенное у замка сильного феодала-дехкана, представляло собой всего лишь совокупность некоторого количества дехканских (феодальных) усадеб (ках, кошк), связанных с главным дехканом узами родства и феодальной службы. Здесь, сидя в своих замках, они управляли зависимыми от них крестьянами, отсюда, опираясь на свою феодальную военную силу, они извлекали внеэкономическим путем, ту ренту продуктами, которая была главным источником их материального благополучия. Конечно, дех-каны жили не только в шахристанах, — их усадьбы широко раскинуты были по сельским округам Средней Азии; в шахристанах живет только часть их, наиболее близкая к феодалам—»князьям», носившим в разных местах разные титулы: худаты (Бухар-Худат, Саганиан-Худат), ихшиды, афшины, и т. д. Было бы, конечно, ошибкой утверждать, что в шахристанах не было производственной жизни; она была, однако она ничем не отличалась от чистого натурального производства феодальной усадьбы. Те ремесла, которые были в самом шахристане, являлись всего лишь слагаемыми того «домашнего производства», которое вели крепостные и отчасти рабы и рабыни в усадьбе восточного феодала. Однако еще до арабского завоевания (конец VII и начало VIII вв.) наблюдается чрезвычайно интересный процесс возникновения рядом с шахристанами так называемых рабадов. Последним термином арабы обозначали те ремесленно-торговые предместья, которые постепенно выросли на окраине шахристана, у стены его, иногда начинаясь внутри его, но всегда развиваясь за пределами его стен.¹⁴ Если исключить так называемые искусственные города, созданные волей отдельных правителей, а их очень немного, то почти все без [5] исключения города Средней Азии и Ирана выросли на территории упомянутых рабадов. И это понятно, ибо только рабады были теми центрами, где сосредоточилось, ремесло выделившееся из домашнего производства дехканских усадеб и крестьянских домов соседних деревень в качестве обособленной экономической категории. Восточные авторы, описывая рабады всегда говорят, что именно здесь сосредоточен базар. Кто знаком с арабской и персидской феодальной литературой, знает, что под термином «базар» или равнозначущим ему арабским термином «сукун» подразумевается не только рынок, но и место ремесленного производства. Итак, в X в. рабады постепенно перетягивают к себе главный пульс хозяйственной жизни и становятся настоящими центрами, на территории которых оформился восточный феодальный город, как место ремесленного производства. Будучи экономически уже самостоятельной категорий, городское ремесло, однако, как и всюду при феодализме, долгое время находится в условиях феодальной зависимости от феодальных хозяев города. Несмотря на всю специфичность восточного города, и к нему вполне применимы слова К. Маркса «Из средневековых крепостных образовалось мещанское население первых городов».¹⁵ В X в. это уже большие города с бойкой ремесленной и торговой жизнью. Здесь строят себе дома феодальные хозяева города — купцы и связанные с торгово-денежными отношениями феодалы. Феодальные правители возводят здесь свои дворцы, мечети и медресе. По количеству населения города эти даже оставляют за собой численность европейских городов в эпоху феодализма в Европе. Во всяком случае, в X в. население Мерва и Самарканда переваливало за цифру в 200000 человек. Остановимся несколько на ремесленном производстве среднеазиатских городов в эту эпоху. Прежде всего нужно отметить гончарное производство по выделке глиняной неполивной и поливной посуды, удовлетворявшей потребности всех слоев населения в домашней утвари. Посуда из стекла и бронзы, не говоря о серебре, стоила дорого, и только высшие слои феодального общества могли ее покупать, но наиболее крупными центрами, которые особенно славились выделкой глиняной посуды, были Самарканд,¹⁶ Мерв, Ургенч и Термез. Большую роль в городах играла ткацкая промышленность.

Почти каждый город славился выделкой той или иной хлопчатобумажной, шелковой, а иногда и шерстяной ткани. Выше уже говорилось, что Мерв был крупным центром по выделке шелковых и тонкосортных хлопчатобумажных тканей,¹⁷ известных под именем «мервских», а также [6] «мульхам» и «шахиджанских». Славилась хлопчатобумажными, шелковыми и шерстяными тканями и Бухара. Вышеупомянутый Нершахи, автор X в., написавший «Историю Бухары», рассказывает, что здесь была большая ремесленная мастерская, в которой выделывались ковры, занавесы, ткань Иезди, подушки, молитвенные коврики, ткани для покрытия пола во дворце халифа. Ткани эти были настолько хороши, что их вывозили из Бухары в Шам (Сирия), Египет и города Рума (Византия). Ткани выделывались красного, белого и зеленого цветов.¹⁸ Конечно, вышеупомянутая мастерская характеризует только производство наиболее дорогой продукции, которая обслуживала феодальные верхи общества. В той же Бухаре было множество мастерских по выделке и более простых тканей. Характерно, что не только сама Бухара, но и окрестные ей селения занимались выделкой тканей. В этом отношении наиболее интересные факты сообщает Нершахи о селениях Зандана и Искиджкет: «Из нее (Зандана),— пишет Нершахи,—вывозят «занданичи»; говорят, что это бумажная материя, которая и называлась так по имени деревни Зандана. Материя эта хороша и ее было много (выделывалась в большом количестве). В подражание этой бумажной материи ткут во многих деревнях в окрестностях Бухары ткани и их также называют «занданичи», так как в Зандане раньше всех стали выделывать эту бумажную материю. Материю эту вывозят во все вилайеты: Ирак, Фарс, Керман, Хиндустан и др».¹⁹ А про селение Искиджкет Нершахи пишет: «В нем люди были богаты, и причина богатства была не земледелие, вот почему земельные участки этой деревни были запущены, и обработанные земли не достигали и 1000 джуфтов²⁰ (наоборот), люди его (Искиджета) все были купцами (базарган), и отсюда в большом количестве вывозились бумажные материи».²¹ Употребляя слово базарган, Нершахи хотел только подчеркнуть, что жители Искиджкета имели связь с рынком. Селения Зандана и Искиджкет не единичные факты. Таких селений под Бухарой было много. Более того, редкая деревня между Самаркандом и Бухарой не отдавала часть своего труда в системе своего «домашнего производства» изготовлению тканей, идущих на городской рынок.

Не малую роль в городах Средней Азии в X в. играло металлическое производство. В каждом городе были ремесленники, занимавшиеся изготовлением сельскохозяйственных орудий, подков, гвоздей, ножей и других предметов из железа, которые нужны были в хозяйстве как деревни, так и города. В крупных городах были целые кварталы ремесленников, изготовлявших холодное оружие (мечи, сабли, кинжалы, наконечники для копий и стрел, кольчуги, шлемы и т. д.) и бронзовую посуду, которая на Востоке была очень распространена, однако шла на потребу только господствующих слоев феодального общества. [7]

Большую роль в Средней Азии играло кожевенное производство, отделывавшее огромное количество кож, которые доставлялись на рынки среднеазиатских городов кочевой степью.²² Выделкой седел, конской упряжи, обуви и т. д. Средняя Азия славилась. Сказанного достаточно, чтобы ясна была та роль, которую в результате общественного разделения труда в экономике страны играла выделившаяся из домашнего производства ремесленная промышленность. Каково же было положение непосредственных производителей феодального города Средней Азии — ремесленников. «В феодальном обществе промышленность, — пишет К. Маркс, — ее организация и соответствующие ей формы собственности имеют в большей или меньшей степени такой же характер, как и землевладение; общество или совершенно зависит от земледелия, как у древних римлян, или подражает складывающимся в нем отношениям, как в средние века в организации городов».²³ Слова эти вполне применимы и к восточному, в частности среднеазиатскому городу. Феодальный город потому и есть феодальный, что и в нем способ производства в основном тот же, что и в окружающем его сельском хозяйстве. Особенно это сказывается на первых ступенях развития городской жизни в условиях феодальной формации. Выделившись из домашнего производства, городское ремесло в лице своих носителей не переставало (по крайней мере в массе своей) в той или иной степени быть в зависимости от феодалов. Даже тогда, когда ремесло уже внутри самого себя расслоилось, когда хозяин ремесленной мастерской отделился от непосредственного производителя, даже тогда оно испытывало гнет феодальной эксплуатации. Однако высокоразвитые торгово-денежные отношения не могли не сказаться на положении ремесленников. В IXX вв. в Средней Азии наблюдается процесс освобождения последних от феодальных, повинностей. В этом отношении особенно интересным может быть сообщение Нершахи о том, что жители вышеупомянутого селения Искиджкета, которые в большинстве своем занимались ткацким ремеслом, выкупили у местного дехкана свои феодальные повинности за 170000 дирхемов. До этого они ежегодно выплачивали ему согласно раскладке по домам 10 000 дирхемов²⁴ (цена дирхема в ту эпоху — около 25 золотых копеек). Если процесс освобождения захватил даже такие селения, как Искиджкет, который даже и не назывался городом (по существу он им уже был), то тем более в праве мы ожидать наличности свободных ремесленников в таких больших городах, как Мерв, Бухара, [8] Самарканд и др. Несмотря на это едва ли однако можно сомневаться, что большая масса ремесленников продолжала оставаться по прежнему в той или иной мере и в той или иной форме в феодальной зависимости от феодальных хозяев страны, светских и духовных. Последние, фактически держа в своих руках крупное вакуфное имущество в городах, взимали феодальные поборы с городских ремесленников в еще больших размерах, чем сами дехканы. Выше уже говорилось, что ремесленное производство знало внутри себя расслоение. На ряду с мастером-хозяином были подмастерья и ученики. Характерен самый термин, который применялся к подмастерью — муздвар, что значит получающий плату.

Известно, что основатель династии саффаридов Якуб-ибн-Ляйс до своего политического возвышения и был простым муздваром в медной ремесленной мастерской (саффар-медник)²⁵. К сожалению, в нашем распоряжении нет деловых документов, касающихся ремесленного производства, в силу чего мы и лишены возможности остановиться на положении непосредственного производителя внутри городского ремесла. Знаем мы очень мало и о материальном положении ремесленников и чернорабочих. Однако кое-какими сведениями обладаем, правда, не для Средней Азии, а Ирака, и не столько для X, сколько для VIIIIX вв.²⁶ Так, Якут, арабский географ начала XIII в.,²⁷ писавший главным образом на основании предшествующих ему авторов, сообщает подробные сведения не только о «зарплате» строительных ремесленников и поденщиков, но и о ценах на продукты первой необходимости для середины VIII в. Рассказывая о построении Багдада, он приводит следующие цифры: квалифицированный ремесленник-строитель получал в день (рабочее время не указано) от 5 хаббов²⁸ до одного керата.²⁹ Простой же поденщик получал от 2 до 3 хаббов в день. Конечно, сами по себе цифры эти ничего не сказали бы, если бы Якут не привел цен на продукты питания. По его словам, цена целого барана равнялась дирхему,³⁰ ягненок стоил 4 данека,³¹ 90 ритлей³² мяса (бычьего) стоили дирхем; на дирхем можно было купить 60 ритлей бараньего мяса, 60 ритлей фиников стоили дирхем; наконец, на дирхем можно было купить 10 ритлей³³ меда. Сведения эти относятся к середине VIII в. и к области Ирака (Месопотамия). Для IX в. у нас есть другие, более высокие цифры, правда, для другой области. [9]

Вышеупомянутый Якуб-ибн-Ляйс, будучи муздваром в медной мастерской в Зерендже (Сеистан), получал в месяц 15 дирхемов, т. е. ½ дирхема в день, т. е. около 12.5 зол. коп. К сожалению, цен на продукты питания в моем распоряжении для этого времени и этого места нет. В X в. баранина (без костей) в Средней Азии, в пограничной полосе с кочевой степью, стоила 4 мины (больше 2.5 кило) 1 дирхем. Трудно конечно, сказать, сколько она стоила в Зерендже в IX в., где муздвар медник получал в день 0.5 дирхема. Но, если допустить, что разницы в цене большой не было, то тогда повышение зарплаты в IX в. по сравнению с VIII будет только фиктивным. Квалифицированный ремесленник-строитель в Багдаде в VIII в. на дневную плату мог купить 2 кило баранины, а подмастерье медник IX в. на свой дневной заработок — только около 1.5 кило. Однако едва ли возможно сомневаться, что ремесленники Средней Азии в X в. были объединены уже в цехи. Прямых указаний на это в известных мне источниках нет, но есть ряд косвенных данных, что ремесленные организации были важным фактом в жизни непосредственных производителей города. Едва ли те цехи, которые играли такую большую роль в борьбе ремесленников XIV в. в Персии, Малой Азии и Туркестане против феодальной эксплоатации, возникли только в монгольскую эпоху (XIIIXIV вв.). Ремесло в X в., как мы видели выше, было настолько развито, города, как центры ремесленного производства, были уже так значительны, что по всей вероятности и цехи в эту эпоху были крупным фактом городской жизни.

Значительно выросла в эту эпоху и караванная торговля. Если прежде она преимущественно носила транзитный характер, то в IX в. и особенно, в X она далеко вышла за пределы торговли предметами роскоши. Теперь она не только ведет торговые операции шелковыми и тонкосортными хлопчатобумажными и шерстяными тканями с отдаленными странами, соединяя магистралями своих караванных линий переднюю Азию с Восточной Европой, Средней Азией, Монголией и Китаем, не говоря о путях на запад, но и держит торговлю на более коротких линиях, включая в товарооборот такие предметы, как пшеницу, рис, хлопок, шелк-сырец, кожи, кору для дубления кож, грубые хлопчатобумажные ткани и руду (медь, железо), шерсть и т. д. Размеры караванов далеко выходили за пределы нескольких десятков и даже сотен единиц (верблюдов, лошадей в зависимости от района). В этом отношении очень характерен караван, посланный с дипломатической миссией халифом Муктадиром в 921 г. из Багдада в далекий Булгар. В составе каравана было, как это имело место на феодальном средневековом Востоке, на ряду с товарами и купцами, ремесленниками разных специальностей, и духовенство. А. З. Валидову³⁴ удалось в Мешхедской библиотеке найти новую рукопись Ибн-ал-Факиха — географа начала X в., и в ней более полную редакцию рисаля [10] Ибн-Фаллана. В этой последней заключался ряд новых сведений об этом караване, в том числе и указание на то, что в составе каравана было 3000 лошадей и 5000 человек. Правда, цифра эта не может считаться обыкновенной, так же, как и сам караван нормальным. Таких караванов было немного. Однако и она подчеркивает, что караваны в ту эпоху, особенно если они направлялись в отдаленные области, исчисляли свой вьючный и людской состав не десятками, а сотнями единиц. Держателями их были крупные торговые компании, обладавшие большими капиталами. У нас есть интересное известие одного из арабских историков сельджукской эпохи Абу-Шуджи,³⁵ писавшего в XI в. По его словам, держатели караванной торговли уже в X в. достигли такой силы, что чеки, выдаваемые ими на крайнем западе так называемого мусульманского мира, учитывались на его крайнем востоке с большей быстротой, чем шло поступление хараджа в казну самых сильных правителей. Уже этого замечания, которое подтверждается целым рядом других сведений, вполне достаточно, чтобы представить себе силу торгового капитала на так называемом мусульманском Востоке в это время. Насколько велики были капиталы отдельных купцов, «работавших» в составе караванных товариществ, можно судить хотя бы по следующим данным арабской географической литературы. По словам Истахри,³⁶ писавшего в середине X в. один из богатых купцов Сирафа (гавань в Персидском заливе) обладал капиталом в 60 млн. дирхемов, т. е. 15 млн. зол. руб. По словам же продолжателя Истахри, географа Ибн-Хаукаля (писал в 70 г. X в.), один из так называемых мусульманских купцов — Рамешт,³⁷ проживший в Китае около 20 лет, вывез оттуда товаров на 500 000 динаров, т. е. на 2.5 млн. зол. руб. Только эти его богатства и позволили ему на свой счет заменить серебряную обшивку бассейна для омовения в Мекке — золотой. Конечно, эти богатства не обычное явление, однако, по словам тех же географов, у многих держателей караванной торговли богатства были очень большие. Является вопрос, кто же по своему социальному положению эти купцы, и в каких отношениях они находятся к феодальному землевладению. Только редкие из них не скупали земель, владение которыми в эту пору было чрезвычайно выгодно. По словам Макдиси, в самом городе Неса почти вся земельная собственность была в руках хорезмских купцов.³⁸ Насколько высоко в то время стояли цены на землю видно хотя бы из тех цифр, которые приводит Нершахи в своей «Истории Бухары». По его словам, участок земли, который можно было обработать парой быков (джуфти-гау), стоил в его время, т. е. при эмире Хамиде Абу-Мухаммеде Нухе (943—954) 4000 серебряных дирхема,³⁹ т. е. 1000 руб. золотом. Не [11] только купцы становились землевладельцами, но многие феодалы так или иначе, в той или иной форме связаны были с торгово-денежными отношениями и в том числе с караванной торговлей. Источники дают много фактов, на основе которых можно сказать, что даже наиболее крупные из феодалов держали в городах караван-сараи, лавки на базарах, а иногда и прямо были пайщиками в транзитной караванной торговле, не говоря о том, что в качестве феодальных чиновников бывшей тогда Саманидской монархии они получали ряд доходов с торговых пошлин. Крупнейший феодал Кара-Тегин из Исфиджаба (теперь селение Сайрам около Чимкента) был не только крупным земельным собственником, но в ряде городов держал лавки. В далеком от Исфиджаба Балхе ему принадлежал один из базаров (земля и постройки), приносивший ему ежемесячно 7000 дирхемов.⁴⁰ Сам он был настолько богат, что всю эту сумму отдавал на дела так называемой благотворительности, имевшей целью поднять его феодальный авторитет. Ясно, что торговый капитал тесно связан с феодалами и отрывать его от последних было бы большой ошибкой.

Вышеупомянутая караванная торговля Средней Азии в X в. шла не только по линии областей Передней Азии, Монголии, Китая, но и Восточной Европы. На эту тему писалось немало, хотя до сих пор не привлечены многие существенные факты, не говоря уже о том, что не вскрыты главные пружины, да и сама историческая обстановка этой торговли.

Торговля Средней Азии с Восточной Европой началась очень давно. До появления арабской географической литературы IXX вв. о ней можно судить только на основании археологических данных. Последние, хотя и дают нам предметы торговли, направление торговых путей, даже отправные и конечные точки ее, однако очень мало говорят о характере и размерах ее. Зато для IXX вв. мы имеем в литературе обильные факты. Едва ли можно сомневаться, что в районе от Булгара до Итиля в Среднем и Нижнем Поволжьи в X в. действует уже почти сложившийся феодализм. Так называемое Хазарское царство представляло собой характерное полукочевое, полуземледельческое феодальное общество, командная верхушка которого умела хорошо использовать выгодное расположение водной Волжской магистрали в торговле, издавна шедшей между Восточной Европой, Кавказом и Средней Азией. Не менее любопытен и небольшой земледельческий район (устье Камы) с городом Булгар, где в X в. мы также видим почти вполне сложившееся феодальное общество. Чрезвычайно показательны те два города, которые являются наиболее крупными ремесленно-торговыми центрами Хазарского царства и Булгарского «княжества». Имею в виду Итиль и Булгар. Последний в X в. не просто ремесленно-торговый феодальный город. На северо-востоке Европы — он главный складочный пункт, куда в большом количестве свозятся меха, воск, [12] мед и рабы. Здесь происходят столь крупные торговые операции, что на булгарском базаре в большом количестве обращаются мусульманские дирхемы. По словам Ибн-Русте, географа начала X в., «белые, круглые дирхемы приходят к ним из стран мусульманских, путем мены на их товары «.⁴¹ А Гардизи, персидский географ и историк XI в., как бы дополняя Ибн-Русте, говорит: «они те дирхемы отдают русам и славянам, так как те люди не продают товаров иначе, как за чеканные дирхемы».⁴² Феодальная верхушка Булгарского «княжества» умело приспособилась к этой торговле и извлекала не малое количество торговых пошлин. По словам того же Ибн-Русте, «когда приходят к ним (в Булгар) суда мусульман, принадлежащие купцам, то они (представители булгарской власти) берут с них десятую часть (с товаров)».⁴³ Судя по той же географической литературе, это был в полном смысле слова восточный город. Только оживленными сношениями его с Востоком и в первую очередь с Средней Азией (Хорезмом) и можно объяснить быструю его мусульманизацию. Если Булгар был складочным местом на северо-востоке Европы, то Итиль — столица Хазарского царства, был складом товаров для всей юго-восточной Европы, поскольку последняя вела торговлю с Кавказом, Персией и особенно Средней Азией. Сведения об этом городе настолько полны, что только по ним одним можно было бы дать его описание. По словам Ибн-Хаукаля (писал в 70 г. X в.), город этот по величине в длину равен почти фарсаху.⁴⁴ Цифра эта может показаться очень преувеличенной. Однако надо учесть, что Итиль был расположен на двух берегах реки (вернее одного из рукавов Волги) и по характеру своих построек был очень раскинут. Состоял он из двух частей: на западном берегу находился собственно Итиль — центр, где помещался двор хазарского «царя»,⁴⁵ весь феодальный аппарат власти и гвардия; на восточном берегу лежал ремесленный и торговый центр, известный под именем Хазаран. Обе части города окружены были стеной.⁴⁶ В Хазаране было более 10000 мусульман и 30 мечетей.⁴⁷ Большинство живущих здесь мусульман были хорезмийцы.⁴⁸ И это понятно, города Хорезма, лежащие в низовьях Аму-дарьи, соседствуя с кочевой гузской (туркменской) степью, самой географической обстановкой были поставлены в условия, при которых они не могли не взять торговой инициативы в Хазарском царстве в свои руки. Характерно, что даже гвардия, [13] основное ядро войска хазарского хакана, была из хорезмийцев.⁴⁹ По словам Ибн-Хаукаля последних в составе этого войска было 12 000 человек.⁵⁰ Называли их ал-Арсия.⁵¹ Таким образом одних только хорезмийцев в Итиле было более 20000 челов. Большая часть их, конечно, была чернорабочие и ремесленники, но главную роль играли купцы.⁵² Мас’уди совершенно определенно говорит о их крупной роли. По его словам, они жили здесь по договору, выговорили себе право не только строить мечети и училища, но, я это подчеркиваю, и везират,⁵³ т. е. право участия в правительственной власти путем монопольного замещения должности везира из среды хорезмийцев. Во времена Мас’уди (первая половина X в.) везиром в Итиле был Ибн-Куваия из хорезмийцев.⁵⁴ Тот же Мас’уди, рассказывая о роли мусульманских купцов в Итиле, говорит, что если бы мусульмане и христиане сговорились между собой, то хазарский царь не мог бы противостоять им. Итак, главной торговой силой в Итиле были хорезмийские купцы, они то и образовали в нем влиятельную колонию, занимали ответственные места в управлении, а их сородичи были главной военной силой у хазарского хакана. Торгово-феодальный характер Итиля может быть лучше всего выступает в факте содержания наемной гвардии. Что же, собственно говоря, привлекало среднеазиатских и в частности хорезмийских купцов в нижнее и среднее Поволжье, что они оттуда привозили и что туда ввозили. Почти все географы, начиная с Ибн-Хордадбеха, писавшего во второй половине IX в., дают списки этих товаров, однако наиболее полный из них находится у Макдиси. Рассказывая о том, что вывозится из Хорезма, он говорит: «Из Хорезма — меха соболей, горностаев, хорьков, ласок, куниц, лисиц, бобров, зайцев и коз, также свечи, стрелы, кора белого тополя, высокие шапки, рыбий клей, рыбьи зубы, касторовое масло, амбра, выделанные лошадиные кожи, мед, лущенные орехи, соколы, мечи, панцыри, березовая кора, славянские рабы, бараны, коровы,— все это получалось из Булгар».⁵⁵ Уже этого перечня вывозимых из Восточной Европы в X в. товаров достаточно, чтобы признать, что караванная торговля далеко вышла за пределы роскоши. Большое место в торговле этой занимали кожи, кора для дубления кож, скот и рабы. Кожи, как известно, шли на обработку в крупные ремесленные кожевенные мастерские, которыми славились такие пограничные с кочевой степью города, как Ургенч, Шаш и другие. Особенно интересно отметить факт отправки в большом количестве в Среднюю Азию коры для дубления кож. И это [14] понятно, земледельческие районы Средней Азии, где леса отсутствуют и где каждое дерево посажено рукой (условия ирригации) человека, не могли удовлетворить потребность в вышеупомянутой коре для нужд кожевенного производства. Об отправке скота говорит так называемая рукопись Туманского (неизвестный персидский географ X в.).⁵⁶ Почти все без исключения географы отмечают в своих списках рабов. Булгар и Итиль были настоящими невольничьими рынками. Ибн-Русте определенно указывает, что Русы привозят в Булгар и Хазарию славянских рабов, за которыми устраивают настоящие облавы на судах.⁵⁷ А Гардизи рассказывает, что хазары, славяне и другие «нападают на печенегов, уводят их в плен и продают в рабство». Будучи феодальной, Средняя Азия в эту эпоху не знала рабовладельческого хозяйства в плане античного способа производства, и рабы эти шли для других целей. Рабовладение, которое несомненно имело здесь место, получало другое направление. Рабы составляли принадлежность домашнего хозяйства при дворе дехкан-феодалов, либо в качестве домашних слуг, либо в качестве наложниц в гаремах. Часто рабы приспосабливались приказчиками по торговым делам у богатых купцов; географ второй половины IX в. отмечает, что рабы водили караваны из Джурджании (Ургенч) в Багдад.⁵⁸ Однако более всего рабы употреблялись в качестве воинов, или просто военной стражи как при дворе феодальных государей, так и простых феодалов. Это так называемые гулямы, в ряды которых по преимуществу поступала туркменская, а отчасти и славянская рослая молодежь. Вышеупомянутый Ибн-Хордадбех говорит, что правители Хорасана и Мавераннахра Тахириды ежегодно отправляли в Багдад ко двору халифа такой молодежи из кочевников 2000 человек общей стоимостью в 600 000 дирхемов, что определяет цену раба в 300 дирхемов.⁵⁹ Известно, какую огромную роль играли эти гулямы в политической жизни на Востоке⁶⁰ и в частности при Саманидах в X в. — Что же вывозили с Востока, вернее из Средней Азии, в Хазарию и Булгар так называемые мусульманские купцы? Из продуктов питания — рис и сушеные фрукты. Рис направлялся, главным образом, в города Итиль и Булгар. По словам Ибн-Хаукаля, «Пища у них (хазар) по преимуществу состоит из риса и рыбы».⁶¹ Естественно, что риса своего в Поволжьи не было, и его могли привозить главным образом из Средней Азии. Большое количество отправлялось туда тканей — хлопчатобумажных, шерстяных и даже [15] шелковых. Тот же автор говорит: «Нет у них (хазар) ничего (своего) из платья, и единственно только привозится оно к ним из областей Джур-джана, Табаристана, Азербайджана и Рума»⁶² и в том числе из Средней Азии. Но главное, что ввозили в Восточную Европу из Средней Азии так называемые мусульманские купцы, были те «белые, круглые дирхемы», о которых говорит вышеупомянутый Ибн-Русте. Известно, какое огромное количество этих дирхемов найдено в пределах Поволжья. Ввозились они туда в качестве товара под видом украшений. Характерно, что вывоз серебра в монете в Восточную Европу был настолько велик, что в Средней Азии начался настоящий серебряный кризис, который окончательно обнаружился в конце X в. Но еще задолго до этого в ряде городов началась утечка серебряной монеты, которая скупалась купцами и вывозилась по большей части в Восточную Европу.

Не меньшую роль, чем торговля с Восточной Европой, в жизни Средней Азии играла в эту эпоху торговля с кочевой степью. Целые районы развивались под влиянием этого товарообмена. Хорезм (земледельческая полоса в низовьях Аму-дарьи) экономически и политически вырос не столько благодаря торговле с Восточной Европой, сколько с кочевой туркменской, или гузской степью. Во всяком случае Ургенч — столица северного Хорезма, тогда один из больших городов Средней Азии, главное свое богатство построил на указанной торговле с кочевниками, которые пригоняли на его базары скот, привозили шерсть, кожи, получая взамен рис, хлеб, ткани и металлические изделия. Степи в это время были очень оживленны, в них было сравнительно густое кочевое население, под влиянием внутреннего роста производительных сил и торговли шла глубокая социальная диференциация, на основе которой кочевое общество могло выделять таких богачей, как обладатели 100000 единиц крупного и мелкого скота.⁶³ Вместе с этой диференциацией росли классовые противоречия, которые приводили к внутренней борьбе в степи, когда социальные низы последней, эксплоатируемые бегами, лишенные средств к существованию, вынуждены были искать выхода в переходе к земледельческому труду, т. е. к оседлости, каковой процесс не мог не приводить к столкновению с земледельческими районами. Однако, об этом ниже. Указанный процесс оживленного товарообмена происходил не только на границах Хорезма, но и в низовьях Сыр-дарьи, где в непосредственном соседстве со степью ряд городов специально производил для товарообмена с ней разнообразную и нужную ей продукцию ремесленной промышленности. Среди городов этих особенной оживленностью отличались Янгикент, Сугнак, которые фактически даже находились под управлением кочевников. Огромную роль в истории Средней Азии в этот период играла [16] и торговля с Китаем, которая по преимуществу оставалась тем же, чем была раньше, т. е. торговлей транзитной, в круг которой, главным образом, входили предметы роскоши. Вышерассмотренный товарообмен между землевладельческими районами и кочевой степью, а также караванная торговля с отдельными областями, будучи следствием общего роста производительных сил, в свою очередь стимулировали дальнейший рост производства и городской жизни. Для эпохи VIIX вв. чрезвычайно характерен рост денежного обращения. Как самая торговля, так и сбор хараджа в IXX вв. протекают теперь, главным образом, в денежной форме. Знаменитый географ начала XIII в. Якут говорит по этому поводу следующее: «Во времена Саманидов жители в торговле употребляли дирхемы и не употребляли в торговле между собой динаров. Золото шло (у них) на товар.»⁶⁴ Эти слова Якута вполне подтверждаются как всеми остальными письменными свидетельствами, так и археологическими данными. Как известно, от этой эпохи осталось огромное количество монет. Дирхемы в это время уже не единицы счета в торговых операциях, а реальные деньги, на которые покупают и продают. Характерно, что харадж стараются собирать в монете, и денежная доля хараджа в IXX вв. становится основной. Среди других сведений об этом мы имеем точное указание Нершахи по этому поводу. Один из правителей Бухары, Хусейн-бен-Тахир, накануне перехода власти в руки Исмаила Саманида, т. е. в начале 70 годов IX в., «собрал весь харадж Бухары целиком в дирхемах Гидрифи, во дворце их спрятал и хотел променять на серебро».⁶⁵ Средняя Азия вступила в полосу широкого денежного обращения позже западных областей халифата. Благодаря Кремеру нам хорошо известен бюджет Харун-ал-Рашида (786—809), сохраненный в труде ал-Джахшиария⁶⁶ «История везирей и сановников». Бюджет халифата слагался в конце VIII в. из поступлений деньгами и натурой. Доля первых выражалась в сумме 630 302 000 дирхемов, куда входило и золото (5 706 000 динаров).

Перейдем теперь к вопросу о положении крестьянства в эту эпоху. Общий подъем производительных сил, рост производства ремесленной промышленности и городов, развитие товарности в условиях феодального способа производства не только не улучшили, а ухудшили положение непосредственного производителя.

Если в VII и частично в VIII вв. крестьянство выплачивало феодалам в порядке внеэкономического принуждения ренту натурой, то в IXX вв. она все более и более сменяется денежной рентой. Непосредственному производителю приходится теперь иметь постоянное отношение к рынку, но не в целях удовлетворения потребностей своего хозяйства, [17] а в целях уплаты лежащих на нем повинностей как в отношении феодала, так и государства. Платежи иногда достигают высоты непосильного для него бремени, особеннно в условиях обычных злоупотреблений представителей власти, которые в корыстных целях собирали с крестьян харадж в значительно большем, чем то полагалось размере. Тяжелой повинностью ложились на крестьян огромные, никак не оплачиваемые работы по оросительной сети, на которые сгонялось в порядке принудительного труда все крестьянское население ближайших селений, причем главная доля этого труда падала на орошение либо «султанских поместий», либо земель других крупных феодалов. Во всяком случае Макдиси отмечает, что вода в Мерве, главным образом, идет на поля «султанских поместий»,⁶⁷ отчего, конечно, не могли не страдать крестьянские земли. Несмотря на постоянные попытки власти как в эпоху халифата, так и при Тахиридах (IX в.) и Саманидах (IXX вв.) централизовать управление оросительной системой, фактически, особенно в некоторых районах, хозяевами положения были феодалы. Между последними часто происходила борьба за воду, которая приводила к дезорганизации в правильном функционировании ирригационной системы, что прежде всего отразилось на положении крестьянских земель. Наконец, тяжелым бременем ложился на крестьян и тот интерес к земле, который был у господствующих классов. Высокая доходность земли, вызванная товарностью сельского хозяйства в эту эпоху, толкала феодалов к максимальному сосредоточению в своих руках орошенных площадей, что вело в свою очередь к обезземелению непосредственного производителя.

Классовые противоречия в сельском хозяйстве достигли таких пределов, что Средняя Азия в эту эпоху живет в полосе почти беспрерывных крестьянских восстаний. Приходится только пожалеть, что частые упоминания о них в источниках не сопровождаются подробным их описанием. Мало сведений о движениях в городах, хотя мимоходом указания на них встречаются часто. По отдельным замечаниям ряда авторов можно судить, что в больших городах скапливалось много людей, у которых или было нищенское пропитание, или совсем не было работы. Вот что пишет географ конца X в. Макдиси о Мерве: «Не спрашивай о Мервских банях … (идет перечисление положительных качеств города. А. Я.) — они общеизвестны, но спроси их (мервцев) о их добродетелях, они по истине мизерны; спроси о хитростях их, о волнениях, у меня об этом список — известия верные, (изложены) они изящным языком. Я не из тех, кто ест лепешку посредством знания.»⁶⁸ А несколько ниже он добавляет: «Распутство их (мервцев) — явное, волнения известны, заработки — скудны, большинство из них живет за счет милостыни».⁶⁹ Словам Макдиси приходится придавать особое значение, ибо он сам несколько раньше с восторгом описывал [18] город, его богатства, его постройки и т. д. Но и его, типичного представителя торгово-денежных слоев феодального общества, поразил тот социальный контраст, который он нашел в знаменитом городе. В словах Макдиси особенно приходится ценить указание на то, что в городе часты волнения. К сожалению, подробности нам неизвестны. Еще более кратки указания на волнения в Самарканде, за которым долго держалась слава мятежного города.

Перейдем теперь к вопросу о классовй природе так называемого саманидского государства. Халифат не смог удержать надолго свои восточные области, Тахириды (IX в.) и Саманиды (IXX вв.), которые номинально считали себя эмирами аббасидских халифов, фактически были совершенно независимыми правителями. Халифат создавался как бюрократическая централизованная монархия. Таким же является и государство Тахиридов и Саманидов. Последние были типичными выходцами из среды крупных дехкан-феодалов. Но это тот их слой, который прочно связал себя с торгово-денежными отношениями эпохи. Вот почему им так близки интересы торговли. Будучи типичными выразителями интересов тех групп феодалов, которые умели извлекать из товарно-денежных отношений ряд выгод, а также мощных купеческих компаний, Саманиды старались создать благоприятные условия для товарообмена между городом, сельской округой и кочевой степью, а также благоприятные условия для караванной торговли. Но как ни велика роль торгового капитала в жизни централизованного государства, сама власть не перестает быть феодальной. Феодальным остается прежде всего самый состав чиновников, — на ответственных местах по управлению государством мы видим только феодалов, более того, несмотря на централизованный аппарат, самый способ управления отдельными отраслями государства насквозь феодален. Характерно, что богатый купец, с интересами которого феодальная власть очень считается, к непосредственному управлению не допускается, и если имеет к нему какое-либо отношение, то только в качестве откупщика.

Для правильного понимания образования централизованной бюрократической монархии на Востоке в эпоху феодализма надо учесть, кроме факта воздействия торгового капитала, еще одно обстоятельство, на которое обратил прежде всего внимание К. Маркс в своих «Индийских письмах»: «Эта элементарная необходимость экономического и совместного использования воды, пишет К. Маркс, которая на Западе толкнула частную предприимчивость соединиться в добровольные ассоциации, как во Фландрии и в Италии, — на Востоке, где цивилизация была на слишком низком уровне и где размеры территории слишком обширны, чтобы вызвать к жизни добровольные ассоциации, повелительно требовала вмешательства централизирующей силы правительства. Отсюда та экономическая функция, которую вынуждены были выполнять все азиатские правительства, а именно, функция организации публичных работ».⁷⁰ Ту же мысль Маркс проводит [19] и в «Капитале», когда говорит, что «одной из материальных основ государственной власти над несвязанными между собой мелкими производителями было регулирование водоснабжения».⁷¹

На указанной базе, в условиях зрелого, феодального общества и выросла стройная система управления так называемого Саманидского государства. Она построена по двум линиям — дергаха и диванов, т. е. придворной и гражданско-военной.⁷²

За Саманидским государством упрочилась слава, что оно в лучшие годы своего существования (конец IX и начало X вв.) было образцом централизованной и бюрократической власти на Средневековом Востоке. Так смотрел и В. В. Бартольд. Однако даже факты, собранные последним, этого не подтверждают.

Практика скоро показала, что Саманидской власти очень трудно проводить в жизнь свою стройную систему. У нее были два сильных врага. С одной стороны — это было придавленное крестьянство и непосредственные производители городского общества, с которыми постоянно нужно вести борьбу, с другой — крупное феодальное землевладение, даже участвовавшее в лице своих представителей в составе самой власти (все высшие должности как по линии дергаха, так и по линии диванов находились в их руках) проявляло сепаратистские феодальные тенденции и рвало, неуспевшую окрепнуть в своих централизаторских стремлениях власть на части. Насколько не удалась на практике Саманидам политика централизации государства, видно хотя бы из того факта, что даже в лучшие годы, которые падают на царствование Исмаила Саманида (892— 907),⁷³ они не могли прибрать к рукам ряд крупных феодалов-дехкан. Владетели крупных земель, «князья» Саганиана, Решта, Хутталя, Илака, Исфиджаба, Балха, Газны и т. д., только номинально признавали Саманидское государство; фактически они были полновластными государями в своих владениях-феодах. Саманиды от этого испытывали не только большой материальный ущерб, так как дехканы эти не вносили в казну государства ничего, но и политический, ибо гнезда этих феодалов являлись консолидирующими центрами, около которых в известные моменты собирались все реакционные феодальные силы. Отсюда выходили все те мятежи, которые почти в течение всего X в. систематически подрывали единство и мощь Саманидского государства, пока, наконец, так называемое Караханидское завоевание не ликвидировало его совершенно. Тянущие назад феодальные силы были настолько значительны, что даже гвардия, состоящая главным образом из гулямов, — основная опора власти, в лице своей командной верхушки поддавалась сепаратистским тенденциям. Известно, что войско это стоило огромных денег. Саманиды тратили из своего 45-миллионного бюджета [20] 20 миллионов дирхемов (почти половину) на содержание воинов и чиновников. Но ни привиллегированное положение, ни большие деньги, которые получали командные верхи гвардии, не могли остановить того процесса феодализации последних, который отмечен выше. Это понятно: в награду за службу они получали крупные земли и становились типичными феодалами. Приведем несколько примеров. Альп-Тегин, по происхождению кочевник-туркмен, прошедший карьеру гуляма, достигший высшей военной должности, ставший одним из крупнейших землевладельцев (у него было 500 деревень)⁷⁴, связанный даже с торговым капиталом (владел большими караван-сараями), он, казалось бы, прочно должен быть связан с судьбой Саманидского государства, которому, обязан был своим личным успехом. Однако и он, втянутый в борьбу феодалов, кончил тем, что захватил Газну, где в 962 г. на один год основал даже небольшое феодальное государство. То, что не удалось сделать Альп-Тегину, с успехом выполнил другой гулям и феодал — Себук-Тегин и его сын Махмуд. Известно, что в тот самый 999 г., когда Караханиды (илек-ханы) легко захватили распадающееся Саманидское государство и заняли Бухару, Махмуд мог считать себя независимым государем южной части владений Саманидов с центром в Газне.

Саманиды часто вынуждены были отдавать наиболее ответственные должности по управлению отдельными областями государства тем из феодалов, которые являлись наиболее ненадежными. В этом отношении характерна история Хорасанского наместничества, где всегда находилось достаточно материала для антисаманидских выступлений. Уже при эмире Насре (914—943) Хорасан был отдан в руки саганианского феодала Абу-Али,⁷⁵ который много потрудился в деле разложения центральной власти. Не менее характерна фигура и другого Абу-Али-Семджури,⁷⁶ также крупного феодала, который в конце X в., окопавшись в своем Хорасанском наместничестве, принимал активное участвие в нанесении смертельных ударов умирающему Саманидскому государству. Итак, X в., особенно его вторая половина показал, что как бы ни силен был торговый капитал, как бы ни развернулись торгово-денежные отношения, однако, на пути дальнейшего развития общества лежали большие препятствия. Характерно, что большинство из тех феодалов, которые не признавали саманидской власти, имели свои владения в хозяйственно отсталых, особенно горных районах, как, например, феодалы — «князья» Саганиана, Решта, Хутталя и других мест. Экономические противоречия нашли свое выражение преже всего в политике, т. е. в той борьбе феодалов с саманидской властью, о которой выше и говорилось.

К концу X в. социальная база Саманидского государства значительно сузилась. Если в лучшие годы власть Саманидов тяжелым бременем [21] ложилась на крестьянство (ведь 45 миллионов дирхемов ежегодно получалось, главным образом, с последнего), то что же говорить о тех десятилетиях, когда непрерывно шла борьба с сепаратистскими стремлениями реакционной части феодалов-дехкан. Достаточно указать, что именно в этот период Саманиды прибегают к насильственному выколачиванию хараджа в двойном,⁷⁷ а иногда и в тройном размере под видом получения его у населения заимообразно вперед. Разумеется, власть и не думала расплачиваться.

В борьбе между феодалами и саманидской властью крестянство не становилась ни на ту, ни на другую сторону, ибо прекрасно понимало, что при любом исходе борьбы ему не будет лучше. Более того, оно прекрасно знало, что эти два крыла феодалов забывают свои распри и находят общий язык для подавления крестьянских восстаний. Когда на политическом горизонте появились кочевники, как завоеватели и «колонизаторы» Мавераннарха, то фактически не оказалось силы, на которую саманидская власть могла бы опереться. Не только крестьянсто не поддержало Саманидов, не поддержали их и городские ремесленники. В этом отношении чрезвычайно любопытен рассказ о взятии Караханидами Бухары под предводительством Богра-хана в октябре 999 г., который записан у Хилаля-ас-Саби и который имеет своим источником свидетельства одного богатого купца. Накануне взятия города Бухары вышли проповедники Саманидов на кафедры соборных мечетей и обратились к населению города с призывом о помощи, мотивируя тем, что саманидская власть много сделала для народа. Представители последнего обратились к своим факихам за советом, те буквально ответили следующее: «если бы Ханиды (тюрки) препирались (с Саманидами) из-за религии, то сражаться с ними было бы обязательно. А когда борьба идет из-за благ сего мира, то не позволено мусульманам губить себя и подставлять себя для убиения». По словам Хилаля-ас-Саби «и было это одной из главных причин захвата власти Ханидами и бегства и падения Саманидов».⁷⁸ Рассказ этот чрезвычайно выразителен и не нуждается в комментариях.

XIXII вв. принято в буржуазной историографии называть «турецким» или Караханидским (по имени правящей династии) периодом в истории Средней Азии. Конечно, это определение формальное, но за внешними переменами наблюдаются и внутренние, меняющие структуру общественного строя. Выше уже было сказано, что тюркское движение, приведшее к гибели Саманидское государство, по существу было переходом кочевников на оседлое состояние и земледельческий труд. Как известно, северные и западные границы Мавераннахра были границами земледельческой полосы с кочевой феодальной степью. К концу X в. картину расселения [22] кочевников можно представить в общих чертах в следующем виде. В области, лежащей от нижнего течения Сыр-дарьи в сторону Семиречья, жили карлуки, которые занимали кочевья вдоль главной караванной торговли в Китай. Их восточные соседи — тогуз-огузы имели кочевья по тому же торговому пути. В районе Кашгара кочевала часть тогуз-огузов под именем Ягма. Северозападные области степей занимали кимаки, а еще западнее, включая и степи юговосточной Европы, лежали кочевья кипчаков, которые известны были русским летописям под именем половцев. Что же касается района от низовьев непосредственно к северу от Аральского моря, то здесь так же, как и на широкой полосе на юг от р. Эмбы, до линии гор, отделяющих Персию от северной Туркмении, кочевали гузы или туркмены. Рассматривая карту расселения кочевого населения, мы замечаем, что наиболее богатые и культурные районы кочевников лежали как раз там, где с одной стороны близка была земледельческая полоса, а с другой проходил транзитный караванный путь. В этом отношении характерными являются области нижнего течения Сыр-дарьи и Семиречья. Можно с уверенностью сказать, что ряд городов, которые были в низовьях Сыр-дарьи и от которых сейчас остались только развалины (Сугнак, Янгикент и другие) был тесно связан с кочевым хозяйством и жил, главным образом, за счет товарообмена с ним. Характерно, что хотя города эти и возникали при деятельном участии ремесленников и купцов из земледельческого Мавераннахра, однако политическая власть над ними находилась не в руках Саманидского правительства, а соседних (гузских, карлукских) ханов. Арабские географы отмечают, что в городах этих развиты ремесла и оживлены рынки, где происходил товарообмен между кочевниками и оседлым населением, о чем говорилось выше.⁷⁹ Сюда кочевники пригоняли скот, привозили рабов, кожи, мясо, шерсть и закупали здесь хлеб, ткани и другую разнообразную продукцию ремесленных городских мастерских.⁸⁰ Характерно, что в этом районе наблюдается процесс оседания кочевников. Вышеупомянутые карлуки и тогуз-огузы, жившие здесь, повидимому, давно начали процесс оседания в этом районе. Известно, что у карлуков были города (Мерке, Кулан), были города и у их восточных соседей — тогуз-огузов. Характерно, что к XI в. в городах Семиречья, где раньше преобладало согдийское население, теперь уже говорят на языке карлуков и тогуз-огузов.⁸¹ Это лучшее доказательство того, что кочевники оседали не только в качестве земледельцев, но и ремесленников в городах. Тот же процесс оседания кочевников [23] наблюдается и в низовьях Аму-дарьи, в Хорезме. К сожалению, в источниках нет подробностей об этом процессе. Судить здесь приходится по итогам. Если в VIIIIX вв. здесь преобладали хорезмийская (близкая к согдийской) речь, то к середине ХIII в. почти весь земледельческий Хорезм, в том числе и города, говорил по-гузски (туркменски). Чем же был вызван процесс этого постепенного перехода части кочевников на оседлый земледельческий труд? До сих пор в кругах буржуазных историков распространена теория кризисов, согласно которой в степи создается перенаселение, т. е. скапливается больше людей, чем степь может прокормить. Как результат этого противоречия и наступает необходимость к выселению на новые места, буде они есть, или к переходу на оседлый быт. Теория эта в корне неправильна. Дело, конечно, не в перенаселении, а в чем то другом, и это «другое» надо прежде всего искать в росте произодительных сил кочевого хозяйства и в тех противоречиях, которые оно породило. К сожалению, невозможно сейчас проследить, какими процессами шло социальное расслоение кочевников, однако едва ли можно сомневаться, что в X в. кочевая степь — туркменская, карлукская, торгуз-огузская и т. д. жила в стадии кочевого феодализма. Не в переносном, а в прямом смысле можно говорить о бегах-феодалах, о внеэкономическом принуждении, об отработочной ренте, о ренте натурой в условиях кочевого хозяйства. Вспомним вышеприведенное известие Ибн-Фадлана о том, что среди гузов (туркмен) в начале X в. были беги, владевшие стадами в 100000 единиц. Кочевой феодал, обладатель таких стад, должен, конечно, владеть и соответствующими огромными пастбищами. Но не только рост производительных сил в кочевом хозяйстве, процесс которого нами еще не изучен, но и вызванный им рост товарообмена с земледельческими районами содействовал социальному расслоению кочевников, в итоге чего в руках кочевых феодалов скапливаются не только стада, но и огромные пастбища, земли, не говоря уже о захвате водных источников (в первую очередь колодцев); с другой стороны, идет пауперизация основной массы непосредственных производителей, выйти из которой, при данной конкретной обстановке можно было только частичным или полным переходом на земледельческий труд. Характерно, что процесс оседания и инициатива к завоеванию (буде такое начинается) происходят не в отдаленных районах кочевий, представляющих отсталые участки кочевого хозяйства, а в районах прогрессивных, по соседству с земледельческой полосой. Сельджукское и караханидское движение вышло как-раз из этих районов. К концу X в. в низовьях Сыр-дарьи и Семиречья не было уже мест для населения, и так как процесс социального расслоения выбрасывал все новые кадры пауперизованных степняков, то и создавалась почва для мощного выхода в сторону Мавераннахра. Выше уже было сказано, что карлукам и родственным им племенам, объединенным династией Караханидов (илек-ханы), без большого труда удалось сломить сопротивление Саманидского государства. В жизни Средней Азии завоевние это имело огромное значение. Дело здесь, конечно, не [24] только в ликвидации власти Саманидов, а в том, что завоевание явилось средством, при помощи которого карлукам, тогуз-огузам и родственным им кочевым народностям были открыты двери для перехода на земледельческий труд в орошенных долинах Мавераннахра. В течение последующих столетий идет длительный процесс оседания их в долинах рек Чирчика, Илака, Зерафшана, Кашка-дарьи и других. Это же завоевание дало феодальной верхушке кочевников, не имевшей стимулов рвать с кочевым хозяйством, возможность из самого факта захвата власти в земледельческих районах извлекать внеэкономическим путем ряд доходов. Не подлежит сомнению, что самый факт завоевания не мог пройти безболезненно для старого населения страны. Дехканы-феодалы принимали деятельное участие в ликвидации саманидской власти, поставляя в помощь завоевателям значительные военные отряды. Они рассчитывали, что при Караханидах им будет значительно лучше. У них была уверенность, что последние представят им полную независимость в их феодах. Первое время они, казалось, добилось всего, чего хотели. Источники отмечают большое оживление их в целом ряде мест. Еще в XI в. илакский дехкан (в Фергане), правда, и в прошлом при Саманидах всегда сильный, чеканил независимо от караханидской власти монету, как бы подчеркивая этим свою полную политическую независимость. Однако, сепаратистские тенденции терпелись турецкой властью только первые десятилетия XI в., пока она чувствовала себя еще недостаточно прочной. Уже в том же XI в. начинается определенный курс на ликвидацию дехкан. Около 2 столетий занял этот болезненно протекающий процесс. В монгольскую эпоху дехкан на территории Средней Азии нет совсем. Только в соседнем Иране они сохранились в ряде мест, главным образом, в районе Казвина, в Кухистане, Фарсе. Чем же вызвана была эта политика уничтожения среднеазиатского дехканства, почему Караханиды повели с ним решительную борьбу вплоть до ликвидации старых форм крупного феодального землевладения? Здесь прежде всего приходится учитывать тот факт, что завоевание было вместе с тем и колонизацией. Нужны были не только земли для пришедшей кочевой массы, но и средства, которыми можно было бы удовлетворить феодальную аристократию, являющуюся господствующей силой этого движения, к тому же организованной в войско. Занимая в нем все командные места, кочевые феодалы не порывали с кочевьями, владея по прежнему в них пастбищами и стадами. Вместе с тем они не проявляли никакой склонности к переходу на оседлое состояние. Илек-ханы (кара-ханидская власть) не могли не думать о своем войске и в первую очередь о том его верхнем слое, выразителем и проводником интересов которого они и были. Таким образом перед илек-ханами стал целый ряд задач, которые можно было решить только коренной ломкой старых форм фоедального землевладения. В первую очередь караханидская власть уперлась в вопрос о земле. К сожалению, мы не знаем подробностей, как она производила политику перетряски в сфере земельных отношений. [25]

Одно только ясно, что главный удар направляется против дехкан. Выше уже говорилось, что в начале XIII в. они как господствующий класс сошли с исторической сцены Средней Азии. Однако, вопрос о земле не был единственным источником раздора между караханидской властью и дехканами. Не малую роль играла здесь и та тенденция к политической независимости дехкан, о которой говорилось выше. Огромное значение в этой борьбе имела место та позиция, которую занимали илек-ханы ко всей системе торгово-денежных отношений. Очень быстро определилось, что завоеватели феодалы-кочевники прекрасно разбираются в тех выгодах, которые они могут получить при ориентации на интересы торгового капитала. Здесь и оказалось основное противоречие между их политикой и знакомыми нам по саманидской эпохе реакционными тенденциями дехкан. В сложной классовой обстановке XI в. курс на ликвидацию дехкан стал неизбежным шагом. В источниках нашли отражение некоторые стороны самого процесса ликвидации дехканского землевладения. Ахмед-бен-Мухаммед Наср, переводчик книги Нершахи «История Бухары» на персидский язык (перевод сделан в 1128 г.), рассказывает, что в его время земля в окрестностях Бухары, где раньше были очень высокие цены, стоила очень дешево, более того, ее не хотели брать даже даром, а у кого она была, лежала впусте. Объясняет он этот факт тем, что правители, т. е. караханидские ханы, творят большие насилия.⁸² Приведенные слова Ахмед-бен-Мухаммеда Насра чрезвычайно характерны. Они слегка приоткрывают завесу на указанный процесс перетряски земельных отношений. Феодалы старого типа теряли свои земли; вместе с переменой хозяев, менялись и формы крупного феодального землевладения, и в горячий момент крупной ломки никто не был уверен в завтрашнем праве на земли.

Вместе с ликвидацией дехкан освобождались большие земли, что давало возможность разрешить вопрос о предоставлении кочевой, феодальной верхушке, занимавшей в войсках командные места, источников дохода. В процессе ликвидации дехканства и связанного с ним дехканского землевладения создается новый тип феодельного землевладения. Тип этот известен под именем икта. Под словом этим в то время понимали передачу во временное владение определенных земель и ренты с работавших на них крестьян тому или иному лицу, за ту или иную военную или гражданскую службу. В теории обладатель такого икта — икатдар мог не садиться на землю, даже не появляться на ней, а только получать причитающиеся с нее доходы (рента продуктами плюс денежная рента). В известном труде везира сельджукских султанов второй половины XI в. Низам-ал-Мулька «Siasset Nameh» (книга об управлении) целая глава посвящена вопросу об икта и иктадарах. «Муктаи, т. е. те, кто держит икта, — пишет он, — должны знать, что они с крестьян не могут взимать [26] ничего другого, кроме предоставленной им законной подати, которую они с них могут брать только хорошим способом. И когда они (иктадары) ее (законную подать) взимают, то крестьяне должны быть спокойны за свою жизнь, имущество, жен, детей, а также за орудия и земельные участки, так как у муктаи (иктадаров) на все это права нет. Если крестьяне пожелают прийти ко двору и довести до сведения правителя о своем положении, то они (иктадары) не могут их от этого удерживать и всякого муктаи (иктадара), кто иначе поступит, укротят, икта отберут, а его накажут, чтобы другим это послужило назидательным примером».⁸³ Из рассказа Низам-ал-Мулька ясно, что иктадар может взимать с крестьян только то, что определено законом как доход, который идет с данного поместья, причем особо указано, что иктадар не имет никакого права ни на какой живой и мертвый инвентарь, ни на земельные участки крестьян, ни на их личность. Очевидно, что установленная правовая норма и практика не всегда совпадали, если Низам-ал-Мулька подчеркивает, что правонарушители должны быть караемы. Совершенно ясна тенденция феодалов новой формации (иктадаров) превратить икта в постоянную земельную собственность с максимальным расширением прав иктадара на имущество и рабочую силу крестьян. В другом месте своего политического трактата Низам-ал-Мульк подчеркивает, что икта — новшество и в прежние времена его не было. Как правило, древние государи не выдавали земельных пожалований за службу (военную или гражданскую), а платили четыре раза в год жалованье деньгами. Порядок такой оставался, по его словам, вплоть до Махмуда (Газневи).⁸⁴ Не приходится сомневаться, что земельные порядки в государстве Сельджуков и Караханидов были одинаковы. Более того, есть все данные считать, что раздача икта имела в государстве последних большее место, чем в Иране, ибо Сельджукам далека не удалось провести ликвидацию дехканского землевладения, что почти начисто было закончено в Средней Азии Караханидами, т. е. илек-ханами. Если первоначально кочевой феодал, ставший хозяином в политических делах Средней Азии, смотрел на икта, как на выгодную и удобную для себя форму извлечения ренты с зависимого крестьянства, то впоследствии он сам превращается в осевшего на землю феодала, стремясь закрепить за собой и своими детьми не только ренту, но земли и сидящих на ней крестьян. К тому же стремились и те феодалы, которые с приходом караханидской власти, нашли с ней общий язык и вошли в качестве важного слагаемого в состав правящих слоев феодального общества. Это прежде всего все те группы феодалов саманидского времени, которые были прочно связаны с интересами торгово-денежных отношений, и которые поставляли илек-ханам феодальных чиновников, передавших новой [27] власти бюрократический опыт саманидских диванов. К сожалению, на данном этапе наших знаний мы не можем детально вскрыть производственные отношения в сельском хозяйстве Средней Азии, ибо мы не знаем, ни каковы были размеры ренты, ни каково отношение денежной ренты к ренте продуктами, хотя, повидимому, при дальнейшем росте производительных сил и товарообмена преобладала первая.

Источники, которые в отношении к VIIIX вв. полны рассказами о крестьянских движениях, по отношению к XIXII вв. почти молчат о них. Сделать отсюда вывод, что их не было, было бы совсем неправильно, тем более, что источники (нарративные) этого периода заняты, главным образом, внешне политическими событиями и мало дают материала по социальным отношениям эпохи. С другой стороны, не исключена возможность, что самый факт перехода к новым формам феодального землевладения (икта) сопровождался некоторыми облегчениями в положении крестьян. С конца XII в. в источниках вновь появляются данные об ухудшении положения непосредственных производителей сельского хозяйства. Едва ли это случайность. Надо думать, что постепенное закрепление за феодалами тех земель и тех крестьян, с которых им полагалась рента (икта), приводило к резкому ухудшению положения крестьян и тем создавало почву для усиления классовой борьбы.

В лучшем положении исследователь находится, когда он переходит к вопросам о положении городской жизни, ремесленного производства и торговли. Сведения письменных источников дополняются богатыми данными памятников материальной культуры. Выше отмечалось, что типичный феодальный ремесленно-торговый город сложился на территории рабада. Процесс этот можно считать законченным как раз в XI в., т. е. при Караханидах в Средней Азии и при Сельджуках в Передней. В этом отношении особенно показательным могло бы явиться огромное городище Султан-Кала, соответствующее Мерву этой эпохи.

Сохранившиеся постройки от XIXII вв. являются также прекрасными показателями подъема городской жизни. Вместе с письменными источниками они указывают не только на большой размах строительства, но и подчеркивают большие технические и художественные достижения. В XIXII вв. для зданий общественного характера и дворцов употребляется в большом количестве обожженный кирпич, в то время как при Саманидах строили полукирпичные, полудеревянные постройки. За исключением Рабат-и-Мелик (царский рабат)⁸⁵ (в основе постройка из сырьевого кирпича и только снаружи имеет толстую обшивку из жженного кирпича), все сохранившиеся здания сложены из обожженного кирпича. Характерно, что даже некоторые городские стены целиком или частично возведены из последнего. Так, в Бухаре, в 1164—1165 гг., когда город обводили новой [28] cтеной фундамент последней и башни сделали из обожженного кирпича.⁸⁶ Известно, что Дихистан — богатый рабат (фактически город) — ныне развалины Мешхед-и-Мисриян — имеет целиком стены и башни из того же кирпича. Уже это одно говорит, что города растут. Большое строительство возможно, было, конечно, только на основе развивающейся ремесленной промышленности и торговли в городах. Судя по всей совокупности сведений о городской жизни в XIXII вв., ремесленное производство значительно развилось. Значительно выросла и караванная торговля. В это время в степях на север от Аральского и Каспийского морей, в районе Нижнего Поволожья и дальше в степях юговосточной Европы кочевали кипчаки, известные в русских летописях под именем половцев, и в византийских под именем команов. Будучи типичными кочевниками-скотоводами, общество это, как и бывшие здесь до них гузы, частично смешавшиеся с кипчаками, знало уже частную собственность на скот, а также своеобразную кочевую форму феодальной собственности на землю, вернее, пастбища. Судя по тем же источникам, кипчаки-половцы находились в постоянном товарообмене с земледельческими областями. На юге это были культурные районы по нижнему течению Аму-дарьи и Сыр-дарьи, а на севере, в Восточной Европе, русские княжества и Булгар. Занимая огромные степи, лежавшие между теми и другими, половецкие феодалы могли извлечь все выгоды от караванной торговли, издавна происходившей между юговосточной Европой и Средней Азией. Степи эти (Дешт-и-Кып-чак) в XIXII вв. посещались караванами не в меньшей, если не в большей мере, чем при вышеупомянутых Саманидах в X в. Кочевая феодальная власть в лице половецких ханов и богатых бегов прекрасно учитывала выгоду торговых сношений и всячески ее поощряла. Она не только собирала правильные пошлины с подвластных ей торговых городов (Крым с его городами, Булгар и другие) при посредстве так называемых баскаков (термин, ходивший уже в эту эпоху), но и заботилась о безопасности торговых путей. Насколько важной считалась в то время караванная торговля, можно судить по тому факту, что и на Востоке и в степях юговосточной Европы неприкосновенность торгового каравана даже во время военных столкновений была обыкновенным фактом. В этом отношении чрезвычайно характерным является следующее замечание Ипатьевской летописи. «Под 1184 г. после набега «оканьного, и безбожного, и треклятого Кончака» собрались русские князья в ответный поход на Половецкую степь». «Едущим же им и устретоста гости, идущь противу себе ис Половець, и поведаша им яко Половци стоять на Хороле».⁸⁷ Из приведенного места ясно, что «купеческий караван, несмотря на возможное столкновение между двумя войсками — половецким и русским, спокойно прошел от [29] одной враждебной стороны к другой».⁸⁸ Русская буржуазная историография, заполненная рассказами о военных столкновениях с половцами, не сумела заметить того факта, что для отношений между русскими княжествами и половецкой степью более характерным и нормальным являются не войны и набеги, а интенсивный товарообмен. Итак, половецкие степи (так называемый Дешт-и-Кыпчак) играли в товарообмене между Восточной Европой и Средней Азией не малую роль. Как в IXX вв. и в XIXIII в. Нижнее Поволожье — наиболее оживленный район этой торговли. Попрежнему в большом количестве тянутся вверх и вниз по Волге суда, груженые большим количеством товаров. Так же, как и сухопутные караванные дороги, Волжский судоходный путь был в руках половцев. Однако, есть известие о прохождении военных русских судов даже в Каспийское море. Во всяком случае известно, что в 1175 г. русский флот потерпел поражение в Каспийском море близ Баку.⁸⁹ Едва ли можно говорить о каких-либо переменах в самом списке ввозимых и вывозимых товаров. В основном, и в это время, как и в X в., на ряду с мехами, в Среднюю Азию шли рабы, кожи, кора для дубления кож и другое, перечисленное у вышеупомянутого арабского географа конца X в. Макдиси сырье. Наиболее подробные (хотя сами по себе и очень краткие) известия встречаются у Абу-ал-Андалузи ал-Гарнати, который не только проехал, но и несколько лет прожил (в 20 и 30 гг., XII в.) в Поволожьи. Он хорошо знает два города, хотя и скупо говорит о них. К тому, что известно о Булгаре из классической арабской литературы, он прибавляет ценное свидетельство, что «он (Булгар) — город, выстроенный из соснового дерева, а стена его из дубового дерева, вокруг него (живут) турецкие племена, не сосчитать их».⁹⁰ Не малую роль в XII в. играл и Саксин-город, о точном месторасположении которого нет единого мнения, хотя есть все основания предполагать, что он возник на месте разрушенного в 965 г. русами Итиля. Каково бы ни было точное месторасположение Саксина, соответствовал ли топографически он Итилю, или находился где то в его районе, важно то, что он играл в условиях XII в. экономическую роль последнего, т. е. был товарной биржей для всей юговосточной Европы. К сожалению, бывший и проживший здесь в течение достаточного времени, чтобы ознакомиться с ним и описать его, Ал-Гарнати⁹¹ не дает нам даже краткого рассказа о нем. Характерно, что в эту эпоху действовал торговый путь, который был неизвестен в X в. и который хорошо знаком был русским купцам в XVII в. Из слов Якута, известного арабского ученого географа, писавшего в первой половине XIII в., следует, что из Саксина в Хорезм ездили не только сухопутной дорогой, как это было в предшествующую эпоху, [30] но и морской на Мангышлак.⁹² Уж этот факт говорит о наличности больших торговых связей. Возвратимся к вышеупомянутому Ал-Гарнати. Рассказывая довольно подробно о вывозе в большом количестве мехов, добываемых на севере от Булгара в стране Мрака, где живут племена Вису, Виру, Юра, Ал-Гарнати сообщает одну любопытнейшую деталь. Из Булгара, по его словам, вывозят клыки животного, которые «подобны клыкам слона, белы как снег, вес одного из них равен двумстам манам, неизвестно от какого животного.»⁹³ Едва ли можно сомневаться в том, что здесь имеется в виду мамонт, на кости которого жители при полевых работах натыкались в те времена, повидимому, неоднократно. По словам того же автора, их в качестве материала сбывали в Хорезм, где из них делали гребешки и другие предметы, имевшие большой сбыт в кругах господствующих слоев населения. Небезынтересна и другая подробность: в его время в Поволожьи пользовались большим спросом Азербайджанские клинки мечей, которые на месте их производства покупались по цене 1 динар за 4 меча.⁹⁴ Таким образом, клинок меча стоил в самом Азербайджане около 1 р. 25 к. золотом. Итак, торговля Средней Азии с Восточной Европой в XIXII вв. не только не приостанавливалась, но росла, причем, повидимому, доля предметов широкого потребления, а также доля сырья, нужного для производства (шерсть, кожа, кора), была еще более значительной, чем прежде. Как и при Саманидах, караванная торговля была в руках больших компаний, вкадчиками и активными участниками которых были не только профессионалы купцы, но отчасти и феодалы, в том числе и кочевники. В источниках можно найти указания на участие последних в торговых оборотах. В известном смысле, компании эти приняли международный характер. Достаточно указать, хотя бы на тот только факт, что так называемые мусульманские купцы держали в своих руках торговлю между Монголией и Китаем. Держатели караванной торговли были в это время в Средней Азии настолько крупной экономической силой, что с их интересами не могло не считаться ни одно правительство на Востоке.

¹ См. Маркс. Капитал, т. I, стр. 112 (5 изд.).

² Этот факт наблюдается уже в VIII в.; так, Табари (II, 1563) определенно говорит, что голод в.Хорасане, столичным городом которого тогда являлся Мерв, был вызван прекращением подвоза в него хлеба из Мавераннахра.

³ В.G.А., т. I, стр. 263.

⁴ В.G.А., т. III, стр. 324.

⁵ В.G.А., т. I, стр. 263.

⁶ В.G.А., т. V.

⁷ Об этом говорят Истахри, Ибн-Хаукаль, Макдиси, Нершахи и др. авторы X в.

⁸ В.G.А., т. II, 397. В. В. Бартольд. Туркестан, т. II, 161, I, 334.

⁹ В.G.А., т. III, 325. В. В. Бартольд. «Туркестан», т. II, стр. 246.

¹⁰ М. Е. Массон. Археология на службе геологической разведки. «Народное хозяйство Средней Азии», 1930, №2. — Его же. Археологические материалы к истории горного дела в Средней Азии. Бюллетень № 9 Средне-Азиатск. Районн. Геолого-Разведочного Упр.

¹¹ В.G.А., т. I, стр. 332, 345. В. В. Бартольд. «Туркестан», т. II, стр. 172.

¹² Известны рудники в Пяндшире (Афганистан) и Шельджи в Таласском Алатау (Казакстан).

¹³ В.G.А., т. III, стр. 325. В. В. Бартольд. «Туркестан», т. II, стр. 246.

¹⁴ Чтобы представить себе, чем был шахристан Средней Азии в первой половине VIII в., следует прочесть описание его, данное автором X в. Нершахи в его «Истории Бухары»: см. изд. Schefer’а, Раris, 1892, перс. текст, стр. 52—53.

¹⁵ К. Маркс и Ф. Энгельс. Коммунистич. манифест. С введ. и прим. Д. Рязанова. Изд. 3-е, стр. 72.

¹⁶ См. работу В. Л. Вяткина «Афрасиаб — городище былого Самарканда». Изд. Глав-науки Наркомпроса Узб. ССР, 1928.

¹⁷ В.G.А., т. V; об этих тканях см. у Dozy. «Supplement aux dictionnaires arabes», t. I, . 717; t. II, . 522, 585 «Dictionnaire detaille des noms des vetements chez les arabes», pp. 33, 113.

¹⁸ Нершахи. История Бухары, изд. Scher’а, перс. текст, стр. 18.

¹⁹ Нершахи, стр. 13—14.

²⁰ Джуфти-гау — участок земли, который можно обработать парой быков.

²¹ Нершахи, стр. 11.

²² В этом отношении особенно важное значение имели города, соседние с кочевой степью — Ургенч, Миздахкан, в низовьях Аму-дарьи; Янгикент, Сыгнак, Сауран и другие по нижнему течению Сыр-дарьи. О них и их торговом значении много говорят арабские географы X в.

²³ К. Маркс. К критике политической экономии. Библиотека Марксиста, 1930, стр. 77,

или Партиздательство 1932, стр. 39.

²⁴ Нершахи, перс. текст, стр. 11—12.

²⁵ Гардизи, перс. текст. См. т. I «Туркестана» В. В. Бартольда, где собраны тексты, стр. 3—4.

²⁶ Повидимому в нарративных источниках можно найти достаточно материала, пока же эта работа не сделана.

²⁷ Якут. Географич. словарь. Изд. Wustenfeld’a, арабский текст, г. I, стр. 683. 4   

²⁸ Хабб (ячменное зерно) = по весу 1/72 дирхема.

²⁹ Керат (зерно рожкового дерева) = по весу 1/12 дирхема.

³⁰ Дирхем — серебряная монета в VIII в. около 25 зол. коп.

³¹ Данек = 1/6 дирхема.

³² Ритль = ± 400 г.

³³ В данном случае ритль единица емкости = ± бутылке, (0.6 литра).

³⁴ А. 3. Валидов. Мешхедская рукопись Ибн-ал-Факиха. ИРАН, 1924, № 1—11, стр. 245.

³⁵ The eclipse of the Abbasside Caliphate, v. III, стр. 138.

³⁶ В. G. А., т. I, стр. 154.

³⁷ В. G. А., т. II, стр. 198.

³⁸ В. G. А., т. III, стр. 320.

³⁹ Нершахи. Перс. текст., стр. 29. Джуфти-гау равнялся площади около пяти десятин.

⁴⁰ В. В. Бартольд. Туркестан, т. II, стр. 177.

⁴¹ Ибн-Русте, В. G. А., т. VII, стр. 142. Д. А. Хвольсон «Известия о хазарах, буртасах, болгарах… стр. 25.

⁴² См. текст и перевод Гардизи в книге В. В. Бартольда «Отчет о поездке в Среднюю Азию в 1893—1894 гг., стр. 98 (перс. текст) и стр. 121 (перевод).

⁴³ Ибн-Русте, В. G. А., т. VII, стр. 141.

⁴⁴ Ибн-Хаукаль, В. G. А, т. II, стр. 278. Фарсах = 6—7 км.

⁴⁵ По словам Мас’уди, двор хазарского царя помещался на острове, к которому перекинут был мост из судов.

⁴⁶ Ибн-Хаукаль, В. G. А., т. II, стр. 278.

⁴⁷ Там же.

⁴⁸ Мас’уди. Золотые россыпи, т. II, стр. 10.

⁴⁹ Мас’уди. Золотые россыпи, т. II, стр. 10.

⁵⁰ Ибн-Хаукаль, В. G. А., т. II, стр. 279.

⁵¹ Мас’уди, т. II, стр. 10.

⁵² Там же, т. II, стр. 12.

⁵³ Там же, т. II, стр. 10.

⁵⁴ Там же, т. II, стр. 10.

⁵⁵ Макдиси. В. G. А., т. III, стр. 324—325. См. также В. В. Бартольд. Туркестан, т. II, стр. 245. Перевод отрывка взят у В. В. Бартольда.

⁵⁶ В. В. Бартольд. Худуд-ал-Алем. Рукопись Туманского, л. 38 в. Изд. Акад. Наук. 1930.

⁵⁷ Ибн-Русте, В. G. А., т. VII, стр. 145.

⁵⁸ Ибн-Хордадбех, В. G. А., т. VI, стр. 154.

⁵⁹ Указ. соч., стр. 39.

⁶⁰ В условиях феодализма на Востоке рабство было развито настолько, что существовали специальные рынки рабов. Самым большим невольничьим рынком, торгующим рабами из Восточной Европы, был Дербент (Баб-ал-Абваб); см. Истахри, В. G. А., т. I, стр. 84 и Ибн-Хаукаль, В. G. А., т. II.

⁶¹ Ибн-Хаукаль, В. G. А., т. II, стр. 281.

⁶² Указ. соч., стр. 283.

⁶³ А. 3. Валидов. Мешхедская рукопись Ибну-ль-Факиха, ИРАН, 1924, № 1—11, стр. 246.

⁶⁴ П. Лерх. Монеты Бухар-худатов. Т. В. О., ч. 18, стр. 98—99.

⁶⁵ Нершахи. Персидск. текст, стр. 76.

⁶⁶ Kremer. Ueber das Budget der Einnahmen unter der Regierung der Harun-al-Rasid рецензия В. Розена, 3. В. О., т. IV, стр. 128—130.

⁶⁷ В. G. А., т. III. стр. 299.

⁶⁸ Макдиси. В. G. А., т. III, стр. 311^.

⁶⁹ Там же.

⁷⁰ «Летопись марксизма», III. Письма об Индии. Письмо I, стр. 41.

⁷¹ К. Маркс. Капитал, т. I, стр. 399.

⁷² В. В. Бартольд в своем «Туркестане » дал подробное описание этой системы.

⁷³ Взято время царствования. Правителем же Бухары он был с 874 г.

⁷⁴ Низам-ал-Мульк, стр. 101—102. Изд. Schefer’а (персидский текст).

⁷⁵ В. В. Бартольд. Туркестан, т. II, стр. 258—261.

⁷⁶ Указ. соч., стр. 272—277 и след.

⁷⁷ Макдиси рассказывает, например, как был взят Амиром-ал-Хамидом, т. е. Нухом, карадж за целый год вперед взаймы и не возвращен. В. G. А., т. III, стр. 340. Примечание. В. В. Бартольд. Туркестан, т, II, стр. 268.

⁷⁸ 3. В. О., т. II, стр. 275. Заметка В. Розена. «Рассказ Хилаля-ас-Саби о взятии Бухары Богра-Ханом».

⁷⁹ Арабский термин сукун и равнозначующий ему персидский — базар нельзя понимать только как рынок (место торговли), но и как место ремесленного производства.

⁸⁰ См. главным образом Ибн-Хаукаль, В. С. А., т. II, стр. 389—393. Про наиболее «врезавшийся» в кочевое хозяйство город Янгикент по-арабски ал-Карьят ал-хадиса (новый город) сказано, что сюда привозили хлеб по Сыр-дарье (В. G. А., т. II, стр. 393).

⁸¹ Махмуд Кашгарский, т. I, стр. 391; т. I стр. 30. См. также у В. В. Бартольда «К вопросу о языках согдийском и тохарском». Иран, т. I, стр. 36—38.

⁸² Нершахи. Персидск. текст, стр. 30.

⁸³Nisam-oul-Moulk. Siasset Nameh, texte persan, ed. par Schefer, Paris, . 28.

⁸⁴ Указ. соч., стр. 92.

⁸⁵ Построен при караханидском хане Шемс-ал-Мульк-Насре в 1079 г.

⁸⁶ Нершахи. История Бухары. Изд. Schefer’а, перс. текст, стр. 23.

⁸⁷ Ипатьевская летопись, стр. 429.—А. Якубовский. Рассказ Ибн-ал-Биби о походе малоазиатских турок на Судак, половцев и русских в начале XIII в. Виз. Врем., т. XXV, стр. 67.

⁸⁸ Указ. соч., стр. 67.

⁸⁹ В. Бартольд. Кавказ, Туркестан, Волга, стр. 7.

⁹⁰ Al-Garnati. Tuhfat-al-Albab. Изд. G. Ferrand, Paris, арабский текст, стр. 236—237.

⁹¹ Ал-Гарнати был здесь в 525 г. хид. = 1121 г. н. э.

⁹² Якут. География, словарь. Изд. Вюстенфельда, т. IV, стр. 670.

⁹³ Al-Garnati, стр. 238.

⁹⁴ Указ. соч., стр. 118.