12 июня мы были на Чернышевом заливе. Парохода не оказалось, но залив представился нам во всем своем величии. Берег тут совершенно отлогий, и лишь на юго-западе начинается несколько возвышаться. Вода едва колыхалась и легкой зыбью разсыпалась по плоскому берегу. Солнце пылало в ясной синеве небосклона и отражалось в не менее синей поверхности самаго моря. Синева его, вряд-ли уступит Средиземному морю и не даром заслужила Аралу, в древности, название «синяго». Мы любовались морем и напрасно высматривали парохода, с высоты довольно возвышеннаго кургана, будто нарочно для того выросшаго среди ровной и плоской степи.

Отсюда напрвились к копоням Исен-Чагыл, местами шли песчанными буграми, в котоорых утопали ноги лошадей, вообще переход был тяжелый, безтравный и безжизненный: промелькнет — смотришь — тарпан или сайгак да и снова замрет все кругом. Так полвигались мы вперед. Переходы были длинные; местность-же дичала все более и более; росла и высота Усть-Урта, доходящая местами до 900 ф. и более; спуски к морю, где копони с водой, становились затруднительнее; самый-же путь был ровный и не представлял затруднений: все фургоны наши двигались безостановочно — дорожка гладкая, что твоя шоссея — говаривали наши казаки. Но как ни дика и ни угрюма вообще природа Усть-Урта, она за то и привлекательна. Скалы, обломки плит, в каком-то страшном хаосе, навалены и разбросаны у подошвы его, у моря; меж них гнездятся песчанные бугры; вверху-же, над всем этим, высится обрывистый берег Усть-Урта, представляющийся то в виде обширных террас, то в роде самых разнообразных развалин, стен, башен и замков. А тут немного поодаль кладут по себе след наши повозки, да тяжелыя стопы верблюдов. Кочевок нет, растительность жалкая, кое-где проглянет зеленеющая травка, да выглянет белый цветок из семейства Labiatae, а все больше одна колючая, пригодная лишь верблюдам, трава ибилек.

Наконец 18-го рано утром, в 3 часа, когда мы собирались выступать, показался пароход, шедший к берегу. Оказалось 13-го июня, он был в Чернышевом заливе и не нашед нас там, отправился, согласно данному ему маршруту, в Давлет-Гирей; не нашед-же и там, пошел далее в Ак-Суат, где своим появлением перепугал хивинских лодочников, поспешивших убраться. Вследствие таких неудачных поисков пароход пустился обратно и добрался, таким образом, до нашей кочевки. Громоздкия подарочныя вещи были немедленно перевезены на пароход. Н. П. Игнатьев сошел также на пароход, который снялся якоря в 9 часов; мы же, все остальные, караваном, отправились в 12 часов и пришли в Давлет-Гирей, сделав 29 14 вер., в 8 часов вечера. Означая час выхода я разумею выступление каравана, т.е. всех чинов миссии, передовые же верблюды и авангард выходят по крайней мере часом ранее, и по этим-то верблюдам разсчитываем мы разстояние и поверяем его с одометром. Верблюды обыкновенно делают от 4 12 верст вначале до 3 в конце перехода. В лагере говорили, что пароход, носящий имя покойнаго Перовскаго, в совершенном порядке; барказ «Обручев» тоже исправлен, и сверх того снаряжены две баржи, и все это в течении с небольшим одного месяца. Материалы из Оренбурга пришли вовремя, но железные листы будучи сложены вдвойне, дали лишний и медленный труд для расправления их. Баржи и барказы идут другим берегом.

При приближении к югу — к Айбугиру, усть-Уртская возвышенность стала несколько удаляться от воды, отделяясь довольно широкой полосой песчанных бугров и камышей. Соседство этих тростников, своего рода рощ, познакомило нас с целыми табунами кабанов, весьма тут обильными.

21-го пришли к мысу Урге, к устроенной здесь переправе через Айбугирский залив, нередко называемый озером. В месте переправы, залив имеет до 25 верст ширины, которая местами доходит до 40 верст; в длину же простирается он до 120 верст. За 2 или три версты, нас встретили посланные от Хивинскаго хана — брат его, совсем еще молодой человек, весьма недурной наружности, и состоящий при хане, для поручений по киргизским делам, бежавший из нашей степи киргиз Азберген, родственник Исета. Первый был в золотистом халате, с хивинской высокой шапкой на голове; второй в весьма скромном халате темнаго цвета. Тут же, обратившись ко мне Азберген спрашивал: сделано ли что по его 2 -м просьбам о позволении возвратиться в нашу степь. Вообще же говорили они мало. Особенное внимание обратили только на простоту обыкновеннаго казачьяго седла и уздечки начальника миссии и спрашивали, почему такая простота? По их понятию, начальник ничего одинаковаго с другими иметь не должен.

На завтра назначена переправа; сегодня же вечером мы простились с нашими фурами, пожгли их кострами на берегу моря, и ветер, как водится, разнес их пепел; только память, надеюсь, сохранит воспоминание о доставленных ими удобствах.

Из экипажей остался один тарантас начальника миссии, с целью помещения в нем больных.

Перевозка миссии продолжалась трое суток. Весь залив покрыт сплошным камышем, вышиною до 4-х сажен. Надлежало пробираться по узкой, сажени в 1 12, полосе воды. Ветхия лодки, управляемыя оборванными каракалпаками, едва подвигались, толкаемыя шестами. Наконец не доходя версты с три до противуположнаго берега, мы вступили в канаву, которой и закончили семичасовое плавание.

Лодки до того были плохи, что почти все перевезенныя на них вещи подмокли. Из нашей лодки, лучшей еще против других, постоянно вычерпывали воду. На ней ехали: начальник миссии, отрядный начальник, секретарь миссии, Струве, Лерх и я. Перед нами шла лодка с песенниками. На берегу нас встретили все чины миссии, переправившиеся прежде и Хивинский почетный конвой, в числе 100 человек. Но что это за конвой! Какой-то сброд разнокалиберных халатников, в высоких черных, а также и белых мерлушчетых шапках, с одними нагайками, вместо всякаго оружия, или же с фитильным ружьем на сошках, с персидской шашкой, зашитой в чехол и изредка с пикой на жерди. За начальствующими возили кальяны и кувшины с разным снадобьем. Одни красивые аргамаки, но и те закутанные с головы до ног, выручали несколько этих жалких представителей военной силы Хивинскаго ханства. Все они, в нестройной куче, приветствовали наш выход на берег. Начальники были приглашены к чаю, а остальные разошлись по своим кибиткам.

В продолжении нашего пути по Айбугиру Каракалпакские лодочники жаловались, что им нее платят за перевозку. Между тем Хивинское правительство вызвалось само перевести нас; мы же не обещали никакой платы, и оттого лодочники скрывались, и перевоз шел медленно. К тому же посадка на лодки лошадей представляла большия трудности. Решили лодочников вознаградить. Берег, на который мы вышли, отлог, обилен травою и изрезан каналами, проведенными из залива.

На настоящей нашей стоянке мы пробыли пять дней и порядком измучились, но не столько от сильной жары, сколько от значительнаго количества комаров и мошек, ни днем, ни ночью не дававших покоя. Прибрежные жители — Каракалпаки. У них черты лица и правильнее, и красивее, чем у киргизов. Некоторые каракалпачки носят в ноздрях серьги. Бедность жителей бросается на первый взгляд, но что всего более поражает — едва ли не всеобщее заражение сифилисом. Наши доктора делали указание и давали лекарства.

Северная часть ханства, в которую мы вступили заселена преимущественно кочевыми племенами — Каракалпаками, Туркменами и Киргизами, за исключением нескольких селений и собственно жителей Кунграда, которые как и все вообще горожане принадлежат к оседлым племенам Узбеков и Сартам. Общее население ханства исчисляется приблизительно в 700 т. душ об. пола.

27-го тронулись в дальнейший путь по напрвлению к г. Кунграду и немедленно вступили в полосу обработанную, довольно густо населенную киргизскими и каракалпакскими кочевками. Хлебные поля разбиты на довольно правильные квадраты, окаймленные канавами большей и меньшей величины. Канавы разветвляются до самых мелких проводников воды, которою только и оплодотворяется неблагодарная сама по себе почва земли, преимущественно солонцоватая. Кроме того удобряют почву илом из реки, который возят зимою. Пшеницу уже собирали и нам попадались по пути двухколесные арбы со снопами. Для обработки земли служат здесь и сохи, и бороны как у нас, больше же всего заступы, да железныя лопаты. Для размола же хлеба имеется одна мельница, а большею частию служат простые жернова. Из хлеба сверх пшеницы засевают: сорочинское пшено, просо, ячмень, горох, также маслячныя растения; хлопок же, марена и тутовник с шелковичными червями хотя и разводят повсеместно, но более под самой Хивой. Хлопка собственно хивинскаго идет к нам не более 30 т. пудов. Марены — было время — что вывозили свыше 20 т. пуд, а шелку в коконах до 500 т. пуд. Дорога, по которой мы ехали, вообще торная, но пренеудобная по необходимости постоянно переезжать через канавы по переброшенным через них, трещащим под тяжестью проезжающих, жердям, покрытым соломой. А с каждым шагом вперед, поля увеличивались, канавы становились чаще и дорога теснее. Тут стали встречаться сады, видимые еще издали по высоким красивым тополям. Мы подъехали к одному из них, принадлежащиему упомянутому выше Азбергеню. Сад окружен высокой глиняной стеною, с бастионами по 4-м углам. Он говорят, выдержал осаду Туркмен, причем внутри его помещалось до 1500 кибиток. Тополи, посаженные в два ряда, идут крестом, на перекрестке устроен 4-х угольный бассейн, а в площадях, образуемых аллеями, посажены: пшеница и джугара, и по ним разсажены ветвистыя абрикосовыя и финиковыя деревья, увешенныя фруктами; тут же посеяно несколько грядок табаку. Каждая грядка обведена канавкой. Хозяин угощал нас, под открытым небом, на ковре. Началось с фруктов, потом подали, в китайских чашках, чай, затем пермени, пилав и в заключение опять чай. Все было весьма сносно и опрятно приготовлено. Фрукты же были очень вкусны. Абрикосы, желтыя сливы и красный виноград поспевают тут в начале июня.

Здесь в окресностях Азбергенова сада, мы остановились на ночлег, и лишь на другой день въехали в город. Когда мы расположились лагерем, к нам явился Хивинский таможенный чиновник; он обошел все кибитки, осматривая и переписывая вещи.

Подъезжая к городу, мы увидели какую-то безобразную, нестройную массу глинянных, низких, с плоскими крышами, строений. Это был давноожиданный город Кунград. Узкия улицы, сажени в 2 шириною, с непросохшей еще грязью, кружили нас по городу. Полицейские чиновники разгоняли нагайками столпившийся на улицах народ, женщины выглядывали с плоских крыш зданий. Общий шум и гам сопровождали и еще более усилились при въезде в так называемую базарную улицу, более других прямую. Это своего рода пассаж. От одной стены, окаймляющей улицу, до другой — проведены жерди, накрытыя соломой. В стенах окон не видать: оне все обращены во внутрь дворов, а имеются одне двери, около коих устроены скамьи, на которыя, в дни базара, выкладываются вещи. Повернув из этой улицы на лево, мы наконец въехали в высокия, с зубчатым верхом, ворота ханскаго двора. Этот первый двор служит караван-сараем для следующих в Россию товаров. Вдоль стен его устроены помещения для прислуги и складочные сараи. За первым двором следовал 2-й с ханским дворцем, состоящим из нескольких комнат, с небеленными, глиняными стенами и с земляным полом. Нас провели насквозь дворца на террассу, выходящую в полисадник. Перед террассой была разбита большая кибитка, опиравшаяся о большое, тополевое дерево. К палисаднику примыкает большой фруктовый сад, обнесенный одной общею со дворцом оградою.

При входе во дворец нас встретил ханский чиновник, именуемый Диван-Бабою. Перед вечером же явился местный губернатор Есаул-Баши. В разговоре он решительно противился входу наших судов не только до Кунграда, но даже и в устье Аму, почему и просил об отмене сделаннаго по сему распоряжения. Обещал доставить лодку для посылки на ней чиновника в устье Аму-Дарьи, на встречу парохода, для приема с него подарочных вещей; также обещал приготовить необходимое число лодок для следования миссии водою в Хиву. Но при этом говорил, что следование водою вверх по реке неудобно, что придется тянуться бичевою по разливу реки не менее 18-ти дней, что нас ожидают в пути несносная жара и удушливый воздух в прибрежных камышах, которыми придется идти, а по вечерам мириады комаров. Лошадей же, по недостатку лодок, нельзя будет взять с собою, а надо будет отправить, с людьми при них, по восточному, так называемому Бухарскому берегу реки, где они пройдут более месяца, удаляясь от берега реки в глубь степи…

Согласно сему, на другой день, 29-го, лейтенант Можайский был послан в море к пароходу, для взятия подарочных вещей и для передачи на пароход приказания возвратиться в Казалу (форт №1). При этом лейтенант Можайский обязывался в подробности изследовать устье Аму.

Для нас же всех остальных это был день отдыха, и мы разбрелись по городу. В Кунграде два раза в неделю бывает базар и на этот раз очень кстати пришелся базарный день. Торговали глинянной посудой, фруктами, лепешками, кошмами, бараньими шкурами, халатами из местной ткани и проч. в этом роде. Торг жалкий, народ бедный, на половину оборванный. Лавок в Кунграде счетом 105 и из них 15 пустых. Город был некогда окружен стеной, подходившей к самой реке, но теперь сохранились от нее только по берегу одне развалины. Река у города не так величественна, как мы ожидали, не более 60-ти сажен шириною, течет же быстро, но не прозрачно, а как кофе со сливками. Оба берега совершенно отлоги и на противоположном видно много зелени, пашен и садов. Богатые кунградцы, спасаясь от жаров, кочуют у самой реки, в палатках. Тут же были сложены довольно значительные склады хлопка, предназначеннаго для отправления в Россию.

Хозяйственное положение мисии обусловилось тем, что хивинское правительство взяло содержание миссии, по принятому обычаю, на свой счет, причем был сообщен размер всего необходимаго. Начальнику же миссии сверх того присылалось ежедневно по нескольку маленьких голов сахару, чай и разные сушеные и свежие фрукты и другия лакомства.

В распоряжение наше, для следования в Хиву было доставлено 7 больших косных лодок. Я устроился на одной лодке с Дучинским и Струве. Всех же нас на лодке с казаками и прислугой было 15 человек, не считая 4 хивинцев, тянувших бичевую.

Мы отчалили от берега 1-го июля, под вечер, а утром того-же дня переправились на пароме, на противоположный берег, лошади миссии, с частью отряда, под начальством есаула Бородина.

По мере движения вперед, река постепенно расширялась. Тянули нас преимущественно по левой (судя по ходу вверх) стороне, у которой и останавливались на ночевую, из опасения бродящих, будто-бы, по правой стороне Туркменских шаек. Только при переходе с одной стороны на другую мы имели возможность знакомиться с самым руслом реки; но быстрота ея и довольно частые водовороты затрудняли подобные переходы. В остальное же время не плыли, а вернее ползли мы разливами реки, а также каналами ея, и большею частию среди густых, прибрежных камышей, до того местами густых, что нам виднелась одна лишь узкая над нами полоска неба. Жара к полдню доходила до 40 градусов и более, отсутствие течения воздуха усиливало духоту, а ночные, презлые к тому же, комары, да местами колючий кустарник, мешавший выходить на берег — довершали подобныя невзгоды нашего плавания.

Так-то однообразно, но за то и безмятежно длилось наше плавание. Проходя мимо крепосцы Нукус наши казаки пели и играли в бубны, и сбежавшийся народ кричал «якши», «якши» — хорошо, хорошо. На них недавно нападали туркмены и увели всех молодых баб. Жители до того бедны, что у них нельзя было достать даже фруктов. Была только кое-какая рыба. Здесь ловится преимущественно сом и шип.

Подошли затем к городу Ходжейли, с берега почти невидимому, перетянулись на противоположный берег и пошли снова бичевой, миновали рукав Лаудан, поровнялись с горами Шейх-Джели, которыя против города Кипчака достигают по крайней мере до 2 т. фут. высоты; Аму-Дарья же в свою очередь разстилается в этом месте сажен на 700 в ширину и представляется такой величественной рекою, что при взгляде на нее и на ту силу, с которою катит оне свои воды — право, невольно, призадумываешься над настоящим назначением этой действительно — роскошной реки. Впрочем по глубине она доходит всего до 3-х фут, и плавание судов на этой глубине может считаться обезпеченным только в течении 3 месяцев. В августе река начинает уже спадать. По заключению лейт. Можайскаго, для плавания по Аму необходимо, чтобы суда сидели с нагрузкою отнюдь не более 2 12 фут, так чтобы, в случае надобности, слегка облегченные, они могли подняться на 14 ф. Подобныя суда — по его мнению — могли бы держаться и в Аральском море, без выдвижных даже килей, следуя только вдоль восточнаго его берега, где, как известно, много островов, и вдоль котораго следуют из Сыра в Аму и обратно хивинския безпалубныя лодки, сидящия не более 1 12 ф. в воде и всего на 1 ф. сверху воды. Но при этом — замечает еще Можайский — в виду извилин устьев Аму: Улкун-Дарьи и Кильдене следует избегать постройки через-чур длинных судов.

Подвигаясь далее, мы приблизились к г. Кипчаку, около коего полюбовались довольно красивым издали зданием училища с мечетью. Здесь будет кстати сказать, что всех медресе в ханстве 60, при чем в каждом находится от 20 до 60 учеников.

Несколько южнее Кипчака, у подножий Шейх-Джели, мы приостановились около каракалпакскаго аула, кибиток в 20-ть. Аул этот обличает некоторое довольство: кибитки обширны и чисты, жители хорошо одеты, особенно женщины, из коих некоторыя были в красных уборах в роде киргизских малахаев. Ни одна из них не пряталась, а напротив все оне, с оживленными лицами, отвечали на шутки наших казаков. Аул стоит на небольшом пространстве земли, окруженном водою. Земля, сажен в 6 ть шириною, будучи возвышеннее окружающей местности, осталась не залитою, и каракалпаки надеятся, что с ожидаемою убылью воды им не придется удаляться далее к горам. Они очень стеснены и приписывают разлив, дошедший до них только в этом году, запружению Лаудана, с целью лишить окрестных, непокорных туркмен воды. Плотина эта действительно существует, и на ней для ограждения устроена крепостца, в коей находится до 150 чел. пехоты и до 500 чел. конницы. Берег реки, идущий здесь от гор, являет некоторые признаки прежняго, более долговременнаго пребывания под водою. Местами покрывает его саксаульник. Сами же горы очень живописно окаймляют эту часть берега. В этих горах в настоящее время добывают только селитру и серу. По предантю же в них находятся, будто-бы, и золотые рудники, которые и пробовали было раз работывать при Мохаммед-Амин-хане, но оставили. Та же участь постигла и добычу меди, действительно производувшуюся не далее как в начале настоящаго столетия при Мухаммед-Рахим-хане. Оставление того и другаго объясняют неумением вести дело. Упомянутый выше город Кипчак считается хивинцами за священное место, почему и посещается довольно часто богомольцами, но при всем том город беден и сравнительно с прежними описаниями значительно обнищал.

Далее, за городом Мангыт, горы стали отделяться влево, постепенно понижаясь; река же пошла вправо, а мы, продолжая держаться разлива, попали опять в камыши и потянулись каким-то узким протоком. Выйдя снова в реку, пропустили мимо себя город Гурлен, едва выглядывавший из-за пышной зелени садов, а затем пошел снова разлив и опять камыш, а с ними и безсменный бичевник…