Сентября 17. Я провел в приготовлениях к поездке в Хиву, и имел два письма к Хану, одно от Его Высокопревосходительства Алексея Петровича Ермолова, а другое от Майора Пономарева; здесь оныя прилагаются.

I. Копия с письма Алексея Петровича Ермолова к Хивинскому Магмед Рагим Хану.

Высокославный, могущественный и прещастливейший Российской Империи Главнокомандующий, в Астрахани, в Грузии и над всеми народами обитающими от берегов Чернаго моря до пределов Каспийскаго, дружелюбно приветствуя Высокостепеннаго и знаменитейшаго обладателя Хивинския земли, желаю многолетняго здравия и всех радостей.

Честь имею притом объявить, что торговля привлекающая Хивинцов в Астрахань, давно уже познакомила меня с подвластным вам народом, известным храбростию своею, великодушием и добронравием; — восхищенный же сверх того славою, повсюду распространяющеюся, о высоких достоинствах ваших, [52] мудрости и отличающих особу вашу добродетелях, я с удовольствием пожелал войти в ближайшее с Вашим Высокостепенством знакомство и возстановить дружественные сношения. Почему через сие письмо, в благополучное время к вам писанное, открывая между нами двери дружбы и добраго согласия, весьма приятно мне надеяться, что чрез оныя при взаимном соответствии вашем и моим искренним расположением, проложится щастливый путь для ваших подвластных к ближайшему достижению преимущественных выгод по торговле с Россиею и по вящшему утверждению взаимной приязни основанной на доброй вере.— Податель сего письма имеющий от меня словесныя к вам поручения, будет иметь честь лично удостоверить Ваше Высокостепенство в желании моем, из цветов сада дружбы сплести приятный узел соединения нашего неразрывною приязнию.

Он же обязан будет, по возвращении своем донести мне о приеме, коим от вас удостоен будет, и взаимных расположениях Вашего Высокостепенства, дабы я и на будущий год мог иметь удовольствие отправить к вам своего посланнаго с дружественным приветствием и с засвидетельствованием моего особливейшаго почтения.

Впротчем прося Бога, да украсит дни жизни вашей, блистательною славою и неизменяемым благополучием, честь имею пребывать истинно вам усердный и доброжелательный.

Подлинное подписал: Генерал от Инфантерии Ермолов. [53]

2. Копия с письма Майора Пономарева.

Высокостепенному, Высокопочтенному и знаменитейшему обладателю Хивинския земли желаю много лет здравствовать.

Высокославной, могущественной и прещастливейший Российской Империи Главнокомандующий, в Астрахани, в Грузии и над всеми народами обитающими от берегов Чернаго до пределов Каспийскаго моря Алексей Петровичь Ермолов, желая с живущими при береге Каспийскаго моря Туркменами завести торговую связь послал меня к ним. — Связь сия тем более увеличится может, когда Ваше Высокостепенство соедините желание свое с намерением Главнокомандующаго нашего, тогда совершенно осчастливите народ, заслуживающий толь высокаго обоюднаго покровительства; что всего легче учинить, когда чрез землю их позволите вашему народу провозить свои товары к Балканскому Заливу куда и Российские купцы приезжать будут. Чрез что караваны скорее доходить могут в Астрахань, но главное, избегнуть тех грабительств и притеснений какия претерпевали они, проходя Киргиз— Кайсацкия Орды. — Уже давно Российской народ знаком с вашим и всегда в связи дружеской находился, для того Главнокомандующий почел за нужное отправить к вам особаго своего чиновника Николая Николаевича Муравьева засвидетельствовать толь знаменитому владетелю Хивинския земли свое искреннее уважение, а сверьх того поручил ему и словесно от себя разныя дела вам [54] объявить. — Я радуясь сему случаю, поспешаю отправлением сего чиновника к вам; чрез котораго свидетельствую Вашему Высокостепенству мое униженнейшее высокопочитание, желая искренно, дабы в благополучное время владения вашего, толико славное, взаимное дружеское сношение связалось цепью сплетенною из роз неувядаемых и восхвалено песнями громогласных соловьев из Царства всех утех и райских наслаждений. — Имею честь остаться вашим покорнейшим слугою.

Подлинное подписал: Майор Пономарев.

18. Ввечеру когда уже все было готово к моему отъезде обрадованы мы были известием о Шкоуте Санкт Поликарпе, привезенным к нам через гребное судно с него прибывшее. — Шкоут оставался за противными ветрами близь островов Челекени и Огурчинскаго, и нуждался в пресной воде. Известие о Шкоуте переменило прежнее наше намерение и гребное судно было тотчас возвращено обратно, с двумя бочками воды и предписанием к Лейтенанту Остолопову не замедлить прибытием в Красноводск, — в тот же самый вечер я съехал на берег и ночевал в прибрежных двух кибитках у старика Кюл-Яршик Софи; — меня проводили на берег Священник наш, Лейтенант Линицкой и Мичман Юрьев.

Я имел весьма мало надежды возвратиться; но был довольно покоен, потому что уже сделал первой шаг к исполнению той трудной обязанности, которую на [55] себя принимал и совершенно положился на благость Творца ³⁵.

19. Я оставил берег. — Проводник мой Сеид жил в кочевье при колодцах Суджи Кабил; он прислал ко мне 4 х верблюдов с родственником своим Абул Гуссейном, — достали еще двух лошадей, и таким образом я отправился в степь. — При мне находились только переводчик Армянин Петровичь, и денщик мой. Недостаток в людях заменил я добрым штуцером, пистолетом, большим кинжалом и шашкою, которыя во всю дорогу с себя не снимал. Петровичь был человек очень усердный, преданной мне и веселаго нрава, — к сему имел довольно странную наружность и охоту забавлять других; шутливостью своею он не редко развеселял меня в самыя грустныя минуты.

Киат и Таган Ниас провожали меня до Сеидовой Обы. — Поднявшись на высокия скалы составляющия берег Балканскаго заливы, я увидел обширную степь, чрез которую лежал мой путь; она покрыта местами кустарником, местами же песчана; не в большом разстоянии от берега есть колодцы солоноватой воды, при которых находятся Туркменския кочевья. — Произрастений и трав совершенно никаких не видно; однакож по сим голым [56] равнинам пасутся стада верблюдов и овец питающияся сухими кустиками, растущими местами по степи. Беззаботливые и ленивые Туркмены кое как продовольствуют себя хлебом, покупаемым в Астрабаде или Хиве, и верблюжьим молоком. — Промысел их воровство; похищая людей из Астрабада, они продают их в Хиву и выручают за них большия деньги.

Поднявшись как выше сказано на скалу, я заехал к знакомому мне старшине Мулле Каибу, которой угостил меня верблюжьим молоком. — Отправившись от него, проехал мимо нескольких кочевьев, имея в стороне не большия возвышения, которыя должны быть отрасли Балканской горы, и перед вечером прибыл в Обу Сеида, населенную Туркменским племенем Келте, поколения Джафар-Бай отрасли Шереб, происходящей от народа Иомудскаго составляющаго одно из 11 ти главных Туркменских поколений ³⁶.

Сии Туркменския поколения разсыпаны по всей степи начиная от Каспийскаго моря почти до самых Китайских пределов. — Оне разделяются на множество мелких отраслей, из коих в каждой есть избранный старшина, которому народ повинуется, или лучше сказать, котораго народ уважает по старости лет, по разбойническим доблестям его, или по богатству.

В Обе Суджи Кабил в которую я прибыл считается до 50 ти дворов и три колодца с хорошей пресной водой. — [57]

Море отстоит от оной к Западу на 3 агача. ³⁷ Я остановился в кибитке Сеида,, где был принят очень ласково; кочевье сие находится в 28 верстах на N. ten О. от Красноводской якорной стоянки нашей.

20. Я дневал в Суджи Кабиле; по сказаниям Муллов Туркменских, мы должны были в путь отправиться 12 го числа луннаго месяца Зилхидже, что соответствует 21 числу Сентября; — сей день у них считается счастливым для поездки, и проводники мои никак не хотели меня прежде сего времени везти.

В последствии узнал я, что старшина поколения Келте уговаривал Сеида не ехать со мной; причиною тому была дружба сего старшины с Геким-Али баем старшиной поколения Киринджик, коего брат сперва вызывался везти меня за 100 червонцов, по которому я отказал, и нанял Сеида за 40: несмотря на все его убеждения Сеид дав мне слово, не хотел изменить ему, и против желания всех единоплеменников принял меня к себе. — Редкой поступок сей несоответствующий безчестным правилам коими руководствуются Туркмены, имел причиною внушения Киата, которой пользуясь доверенностью между Туркменами, и надеясь после щастливаго возвращения моего успеть в видах своих относительно нашего правительства, уговорил Сеида ехать, и по прибытии моем в Суджи [58] Кабил два раза ездил к вышеупомянутому старшине в кочевье. — Нрав Сеидов был может быть еще из лучших между Туркменами мне знакомыми; он был груб в обращении, не весьма дальновиден, но постоянен, решителен и отважен, притом же хороший наездник и славен разбоями производимыми им в Персии. — В течении сих записок видны будут некоторыя прекрасныя черты его нрава и между тем другие поступки столь противуречущие первым, что оных никак бы нельзя приписать тому же самому человеку. — О нем разсказывают следующее: Когда Сеиду было 16 лет, то поехал он однажды в поле с престарелым отцом за три дни езды от своей кибитки, и нечаянно встречен был толпою конницы поколения Теке им неприязненнаго. — Отец его ехал на добром коне, а Сеидова лошадь едва тащилась, — не имея надежды спастись старик слез, и отдавая лошадь свою сыну, говорил ему: Сеид я уже стар и довольно жил, ты молод, и можешь поддержать семейство наше, прощай спасайся, а я здесь останусь; Сеид отвечал старику обнажив саблю, что если он не хочет сам спасаться, то погубит их обеих и все семейство осиротеет, потому что он намерен в таком случае защищаться, и сам соскочил с лошади. — Краткость времени и приближающийя неприятель не позволили им более спорить, они решились спасаться всякой на своем коне; — наступившая ночь укрыла их от неприятеля и отец его сознавался в [59] присудствии всех единоплеменников, что сын превзошел его в храбрости.

Я нашел однакож что нравы Туркменов в сей Обе гораздо лучше прибрежных; это полагаю происходит от того, что живущие далее в степи они не привыкли, столько к плутовству чрез обращение с промышленниками, приезжающими всякой год с разными товарами на Туркменской берег. — Киат однакоже не оставил случая выпросить у меня подарков Геким-Али-баю и Ана-Дурде, старшинам которые вместе со мною ехали в Хиву по своим надобностям, — я также подарил некоторыя безделицы жене Сеида и женам нанятых им для меня проводников.

Из Суджи Кабил я известил о себе письменно Майора Пономарева.

21. С разсветом выехал я из Суджи Кабил на большом и толстом верблюде, на котором с трудом мог усидеть когда он подымался. — Мой керван состоял из 17 ти верблюдов принадлежащих 4 м хозяевам, бывшим у меня в проводниках и ехавшим в Хиву для покупки хлеба. — Из них старший был Сеид, второй родственник его Абул-Гуссейн, третий Кульчи и четвертый Ах-Нефес; — верблюды наши были все привязаны друг к другу и тянулись длинною цепью ³⁸. [60]

Сентября 21. Проехав 20 верст мы остановились около полдня на час времени и соединились с другим керваном, коим предводительствовал Геким Али-бай. — По мере удаления нашего от берега керван наш все увеличивался из разбросанных по сторонам Туркменских кочевьев, так что на третий день, когда мы вступили уже совершенно в безлюдную степь, с нами было до 200 верблюдов и до 40 человек, которые все шли в Хиву для покупки хлеба.

Раздоры Геким Али-бая с моим Сеидом распространились и на меня; — мы шли особо, и на ночлегах останавливались порознь. — Керван мой был хорошо вооружен и если Геким-Али-бай, как я полагаю, имел намерение ограбить нас, то вероятно не решился на сие опасаясь оружия нашего. — Он никогда не кланялся мне и сидя у своего огня с своими товарищами всегда поносил нас; — мне удалось однакож посредством чая, до котораго Туркмены большие охотники, переманить к себе несколько человек из его кервана. — Может быть Геким-Али-бай еще и для того убегал меня, что опасался за сие дурнаго приема от Хивинскаго Хана. — Как бы то ни было, я всегда брал [61] предосторожности и во все 16 дней и ночей поездки нашей не снимал с себя оружия.

После полдня мы поднялись на небольшую высоту называющуюся Кизыл Айяг, ³⁹ которая должна быть отрасль Балканских, гор. — Прошедши еще 20 верст перед вечером остановились на привал, оставя, позади в левой руке кочевье при колодцах Сюлмень ⁴⁰.

Во время переходов сих меня не столько мучили неприятное качание и непокойная езда на верблюде, как непреоборимая скука: — я был совершенно один, говорить было не с кем, щастлив еще тем, что жар хотя был довольно сильный, но сносный… — Степь представляла печальный вид, образ смерти, или следствие опустошения после какого нибудь сильнаго переворота в природе; — ни одного животнаго, ни одной птицы, никакой зелени ни травы не видно было, местами лишь встречались песчаныя полосы, на которых росли маленькие кустики. — К тому еще мысль об удалении из отечества, для того может быть чтобы впасть в вечную неволю, меня очень тревожила. — Таковое мое положение продолжалось 16 суток.

Во все время поездки моей ходил я в Туркменском платье, и называл себя Турецким именем Мурад-бек; сие имело для меня значительную выгоду потому, [62] что хотя меня и все в керване знали, но при встречах с чужими я часто слыл за Туркмена поколения Джафарбай, и тем избавлялся от вопросов любопытных.

В сей день направление наше было прямо на Восток.

Сию ночь было лунное затмение продолжавшееся более часа. — Туркменов оно очень безпокоило; они спрашивали у меня о причине сего явления, и между прочим утверждали, что луна померкает только при смерти какого нибудь великаго Государя или Старшины их, что вероятно затмение сие предвещает дурной прием мой в Хиве. — Я должен был вывести их из заблужденья и вспомнил что какой то древний мудрец, решил в подобном случае вопрос накинув плащ свой на вопрошающаго. — Я сделал сие с Сеидом и накинув на него Чуху ⁴¹, спросил, видит ли он огонь которой перед ним горит? — Нет отвечал он. — Я приложил сие сравнение к движению тел небесных, заслоняющих друг друга в известныя времена. — Туркмены не поняли меня, — думали, я говорил смело обо всех светилах, и наконец уверились они в моей мудрости. — Ты точно посланник, сказали они мне, ты человек избранный и знаешь не только что на земле делается, но даже что и на небесах [63] происходит. — Я довершил удивление их, предсказав которой край луны начнет появляться.

22. В час по полуночи мы поднялись, ночь была очень холодная, и роса, какой еще никогда не видал. — Пройдя 24 версты мы прибыли на разсвете к колодцам Сюйли, при которых было до 20 Туркменских кибиток. — Колодцы сии имеют 15 сажень глубины, вода в них не хороша однако пить можно, хотя и с отвращением. — При сем месте есть большее кладбище, — надгробные камни должны быть известковые; они довольно велики, хорошо обделаны и с некоторыми изваяниями, но работы не Туркменской; на многих видны следы раковин. — Жители говорят что кладбище сие очень древнее, и что камни такого свойства находятся на берегу моря. — От сюда я опять известил о себе Майора Пономарева через Туркмена Ашир-Магмед, провожавшаго меня до сего места.

Напоив верблюдов мы прошли еще 4 версты и остановились на привале часа 1½. — Потом прошли еще 8 верст и остановились перед вечером; направление наше было в целой день на Восток.

В правой стороне видны были Балканския горы, на покатостях коих по словам жителей есть хорошая пастьбища и пресныя воды; там пасутся конские табуны их.

Сентября 23. Около полуночи мы пустились в путь. За час до восхождения солнца отъехавши 18 верст, прибыли к [64] колодцам Демурджем, которые ⁴² несколько в правой стороне от большой дороги; в сем месте кочует до 40 Туркменских семейств; — на дороге же против сего кочевья находятся колодцы Яссак-джем ⁴³, у которых керваны не останавливаются по причине солоноватости воды. — Колодцы Демурджем находятся на ровной низменности окруженной берегами, которая как кажется была дном бывшаго в сем месте озера.

Не спавши почти двое суток я слез с верблюда, и пока их поили около часа уснул мертвым сном. — Мне представилось что я прощался навсегда со старшим братом своим и что ехал на верную погибель, в вечную неволю; — проснувшись увидел себя окруженным женщинами и детьми, которыя обступили и внимательно рассматривали меня. Переход сей был столь быстр, что мне трудно было постигнуть его; но голос Сеида, которой уговаривал меня скорее вставать напомнил мне, что я уже в руках Туркменов, и может быть на кануне предвиденной неволи. — Я не верил снам, но этот занимал мысль мою несколько дней; для развлечения я решился сидя на верблюде читать; — сначала чтение было трудно, но после я привык. — Оно довольно развлекало меня чтобы неутомиться единообразием природы, в которой один [65] только движущейся предмет мог меня занимать, днем восходящее и заходящее солнце а ночью прелестная луна. — Светила сии поручая меня обоюдно друг другу означали кервану время отдыха, а мне приближение той минуты, когда свершится долг мой.

Напоив верблюдов мы поехали далее, потому что на дне сего озера нет даже ни одного кустика, и сделали привал в 6 ти верстах от Демурджема. — Во всю дорогу травы не было; но верблюды также хорошо переносят недостаток в пище как и в воде, они едят прутья, и все что попадается в степи; в летнее же время могут, пробыть 20 ть дней без воды. — Так как мы отправлялись на несколько безводных переходов, то и налили Тулуки ⁴⁴ свои водой из Демурджема. — Керван наш еще умножился.

Отдохнув часа два мы пустились в дорогу и прошли 30 верст до захождения солнца, направление наше было ОNО ¼ О. — Из Демурджема я послал с одним Туркменом на корвет записку, прося Майора Пономарева иметь под надзором семейство Геким Али-Бая, котораго подозревал в худых на мой щет намерениях.

Переход сей мы шли все по днам высохших озер; в 10 ти верстах от Демурджема, в правой руке видно было кочевье при колодце Геройдан, вода в нем не очень хороша. — Довольно странно что земля сия не [66] везде имеет воду одного свойства, подле копани с соленой водой, показывается пресная. Иные колодцы имеют до 40 сажень глубины и обделаны срубами; жители не знают даже кем они были вырыты.

Перед полночью мы пустились в путь, прошли 28 верст по направлению О ten N. и сделали привал прежде восхождения солнца.

В левой стороне верстах в 5 ти от дороги видно было большее озеро, называемое Туркменами Кули Дерия (море слуги) или Аджи Куюси (горькой колодезь); оно имеет 10 миль с Севера на Юг и соединяется с Карабогазским заливом.

Кажется что сие обширное озеро неизвестно нашим Землеописателям, также и Карабогазской залив, в котором жители полагают водоворот не был еще осмотрен нашими мореплавателями. — Хотя Киржимы обывательские и ходят без всякой опасности по берегам части залива сего на ловлю тюленей, но никогда еще не дерзали пускаться в самую оконечность Кули-Дерьи — и разсказывают о нем с таинственным видом.

Какая нужда в сие озеро заезжать, говорили они, все животныя убегают его, степные звери боятся пить из онаго воду, она необыкновенна горька и смертельна, даже ни одной рыбы не водится в водах его. — Они полагают что упомянутое озеро поглощает воду Каспийскаго моря, поточу что течение из онаго в пролив Карабогазской необыкновенно сильно. — Озеро же Кули-Дерия по видимому уменьшается, следы берегов [67] его очень далеко еще видны в степи. Северный берег онаго утесистой. — В народе носится молва, что даже птицы перелетающия через сей залив слепнут. Близь привала нашего отделялась на лево вдоль берега озера дорога, ведущая в Мангышлак; при соединении сих дорог находится большое кладбище, надгробныя камни такого же рода как и в Сюйли. — По словам жителей памятники сии поставлены в честь Иомудов убиенных на сем месте во время нападений Киргиз Кайсаков или как они говорят (Кыргыз Казахов).

24. С восхождением солнца мы поднялись и прошедши 30 верст остановились почти на вершине цепи гор Саре-Баба ⁴⁵ направление оных от Севера на Юг.

В начале сего перехода мы переезжали глубокия рытвины или овраги составленные потоками бывших речек, впадающих в Кули-Дерия, место сие называется Белгерингри — дорога была очень дурна и слой земли известковой. — С половины перехода мы начали подниматься на горы Саре-Баба давно уже видныя; подъем сей весьма полог, но очень продолжителен, — вечерней привал наш был очень безпокоен — сильный ветер заносил нас песком, и холод был довольно ощутителен, притом мы с трудом могли, по степи собрать несколько прутьев для разведения огня.

Того же числа перед полночью мы пошли далее, и скоро спустились с сих гор — спуск сей довольно [68] крут хотя и не высок, но дорога так хороша, что можно почти принять ее за искусственную. — На самой вершине оных есть небольшой бугор называющийся Кыр ⁴⁶ на котором непрестанно свирепствует сильной ветр. — На сем бугре поставлен памятник в честь родоначальника поколения Туркменскаго Ер Саре Баба ⁴⁷. Многочисленное поколение сие прежде обитавшее около Балканскаго залива, теперь перешло к Бухарии. — Ер Саре Баба по словам жителей жил в давния времена, и был уважаем по добродетелям своим и многочадству. — Он пожелал быть похороненным на вершине сей горы близь дороги, дабы всякий проезжий молился за него, — почему и горы сии названы его именем. — Надгробной памятник его состоит из шеста к коему привешено несколько разноцветных тряпок, обваленнаго каменьями, оленьими рогами и разбитыми черепками горшков. — Сии приношения делают ему проезжающие Туркмены хотя бы и другаго поколения были — никто из них не смеет коснуться до сей могилы, близь которой видно еще древнее кладбище.

Спустившись с горы казалось, что мы перешли совсем в другой климат, наступила тихая и теплая погода, мы шли сыпучими песками, по коим росли однакож кусты, — наконец 25 числа к 3 часам утра [69] сделавши 25 верст прибыли к колодцам Туер, — направление наше было O ten N. — Не далеко от оных вправо от дороги есть небольшее кочевье поколения Ата, оно прежде было у самых колодцов — народ сей не силен и часто обижаемой соседями; прибегает к покровительству Хивинскаго Хана. Ата редко дерзают разбойничать, потому что слишком разсеяны; но когда верный случай представляется, то хищнее еще других в грабежах. — Одежда их а особливо лица различествуют от прочих Туркменов, также и образ жизни их и нравы — всего числом их не более 1000 кибиток, должно полагать что народ сей получил начало свое не от тех поколений, которыя населяют всю называемую нами Татариею.

В Туере находится 6 колодцев с хорошей водой, но земля в сем месте совершенно голая, зелени во всю дорогу не видно, а здесь и сухаго прутика не было.

Не подалеку от сих колодцев находится каменной памятник довольно хорошо сложенной в честь Туркмена Джафар Бая, одного из родоначальников поколения Иомудов, он оставил название свое храбрейшему и многочисленнейшему из племен поколения Иомуда, их считается до 2000 кибиток, — они имеют некоторое первенство над прочими. Проводник мой Сеид был сего поколения и гордился им как и прочие единоплеменники его.

Из Туера идут две дороги в Хиву — настоящая ведет прямо, но представляет два неудобства, [70] перьвое то, что по оной недостает колодезной воды, а второе что лежит недалеко от Туркменских кочевьев поколения Теке, самаго хищнаго и находящегося в вечной ссоре с соседями; взаимной грабеж между ними никогда почти не прекращался, и нередко случается, что Теке разбивают керваны Иомудов. Перьвое неудобство отвращается для керванов идущих зимою потому, что тогда снег заменяет недостаток в воде — конные же и летом по ней ездят.

Вторая дорога идет влево отклоняясь к Северо-Востоку, она двумя сутками езды длиннее первой, но имеет более воды и безопаснее; однако Сеид зарядил в Туере ружье советуя мне приготовить и свое.

Напоив верблюдов мы пошли далее и после 20 верст сделали небольшой привал, а к вечеру, перешедши еще 20 верст остановились. — Направление наше было N ten О. — Степь на сем переходе имела в стороны некоторое возвышение.

Геким Али-Бай продолжал вести себя очень грубо против меня, — несмотря на опасность в сем месте он никогда не дожидался нас чтобы вместе ехать, я его также о сем не просил, и видя из поступков его, что в случае нападения; на него надежды мало, я стал сам далее от него останавливаться, и брал по ночам все нужныя предосторожности; тюки свои всегда складывал в виде равелина, и имел оружие в готовности. — Один раз приходили из кервана его люди и советовали мне для безопасности соединиться, я отвечал, что могут сами присоединится ко мне [71] если боятся, — и они не сказав ни слова ушли. — Однакоже один из его сопутников, которому весьма хотелось чаю, перешел ко мне с 16 тью верблюдами и одним работником, и следовал со мною во всю дорогу в надежде получить богатые подарки; но он ошибся. — Мне удалось поссорить его также как и своих проводников с Геким Али-Баем; я сделал сие дабы иметь хороших лазутчиков в Хиве, узнавать замыслы его и доносы на меня Хивинскому Хану, которые мог бы он сделать дабы выслужиться у Хана и отмстить Сеиду. — Он приметил, что я вел записки дорогой, и перьвой распустил о сем в Хиве слух.

25. Прежде полуночи поднялись мы опять в путь. — Местоположение было несколько гористо; после 23 х верст хода мы прибыли перед разсветом 26 го числа к колодцу Дирин ⁴⁸. Колодезь сей находился в глубокой балке, и обделан камнем, вода в нем вонючая и солоноватая; — однако мы принуждены были налить ею бурдюки свои, потому что отправлялись из сего места в совершенно безводную степь.

Дирин можно назвать границею приморских Туркменов: верстах в 1½ от сего колодца влево находится последнее кочевье Иомудов поколения Бага, содержащее до 50 ти дымов. — От сего места должно тянуться совершенною пустынею 5 или 6 суток до [72] колодцев Беш Дишик, которые можно принять за прежния границы Хивинскаго владения. Сей переезд самый трудный из всей дороги от Балкана до Хивы. — Балка Дирин имеет крутые берега и представляет русло прежней реки текшей от Севера на Юг в старинное логовище ныне сухой Амудерьи ⁴⁹,о которой будет ниже упомянуто. — Недостает воды и зелени, чтобы оживить место сие прекрасно расположенное; но здесь природа мертвая и кажется никогда жизнь не посетит сих мест населенных звероподобными людьми.

В сем месте Геким Али Бай столкнувшись с моим керваном, сделал ныне первое приветствие. — Искренность моя не на языке сказал он мне, так как у окружающих вас, но она в сердце моем. — Я отворотился и оставил его без ответа.

Здесь явилось ко мне много охотников ехать вперед к Хивинскому Хану вестниками о моем прибытии; но зная вероломство их, я отказал.

26. В 10 часов утра мы пустились в дорогу, шли ровною степью и после 23 верст остановились. — Того же числа ввечеру опять тронулись и 27 с восхождением солнца остановились после 34 верстнаго перехода. В течении сих двух переходов мы шли по трем направлениям — сперва NO, после О, а наконец O ten N.

Дорогой мы встретились с небольшим керваном идущим из Хивы; я дал записку к Майору [73] Пономареву Туркмену Магомед Ниасу ехавшему с оным, в которой извещая его о благополучной езде своей, просил захватить сына Геким Али-Бая если со мною что неприятное случится.

27. В 8 часов утра пустились в путь, и проехав 31 версту ввечеру остановились. — В правой руке верстах в 10 был у нас колодезь Казагли коего вода очень солона, и негодна к употреблению.

С 27 числа вечера до вечера 28 мы прошли без остановки в целые сутки 67 верст — так как совершенно ничего мне не представлялось в течении всего перехода, то и не о чем более упомянуть как о смертельной скуке, которую ощущал. — Отдохнув часа два, опять пустились в путь и после 27 верст хода по направлению O ten N. остановились на разсвете; 29 числа холод был довольно сильной.

29. Ввечеру пройдя еще 34 версты, наконец остановились мы ночевать при колодцах Беш-Дишик или пяти отверстий. — Направление наше было O ten N. В колодцах сих была хорошая пресная вода.

Я утешался тем, что почти две трети сего труднаго пути были совершены и что я достиг уже земли Хивинской, но еще более радовался тому, что здесь назначен был ночлег, — десять дней в дороге я то качался на верблюде, то шел пешком, и в продолжении всего этого времени почти совсем не спал. — Туркмены находили средство растягиваться на верблюдах, но я сего делать никак не умел, [74] изредка только дремал и несколько раз едва не падал с высокого верьблюжьяго горба. — Я здесь уснул как еще во всю дорогу не удавалось, — переменил платье, в которое набилось множество пыли и песку, умылся, напился чаю из пресной воды, и первой раз ел вареное кушанье, ибо вся пища моя дорогой состояла из черных сухарей и солоноватой воды, — словом я здесь отдохнул и ожил — и успел еще сделать некоторыя замечания, которые ниже излагаю.

Последний переход сей, мы ехали почти все сыпучими песками — вдали перед нами виден был отвесной высокой утес с большими трещинами, которой по словам сопутников моих был прежний берег моря, о котором будет ниже упомянуто. — Не доезжая 10 верст до колодцев мы приехали к высохшему руслу большой реки, которая имеет до 100 сажень ширины, а глубины почти 15. — Берега онаго очень круты, и обросли так как и дно кустами — направление его от Северо Востока к Юго Западу,— нам следовало переехать чрез оное, но сего не льзя было сделать за крутизною берегов и обвалами; почему и принуждены были поворотить на лево и следовать вдоль берега изсохшей сей реки, между песчаными буграми нанесенными ветром в виде морской зыби вышиной сажени в две; прошедши таким образом версты три остановился я на короткое время для написания записки Майору Пономареву, которую послал со встретившимся керваном на отдыхе, против колодца Саре [75] Камыш ⁵⁰, находящийся на дне сего русла. — Мы продолжали свей путь вдоль берега еще 7 верст; и наконец спустились на дно реки, расположились ночевать у вышеупомянутых колодцев Беш Дишик близко от большаго кервана. — Виденной мной называемой морской берег шел в параллель реки в 3 верстах разстояния от оной.

Так как вид сего высохшаго потока среди ровной степи не изменился, а имел еще изгибы на подобие реки, — я заключил что оное есть древнее русло Аму-Дерьи, об отыскании которой Государь Петр Великий столь много старался. Проводники мои в том еще более удостоверили меня сказав, что сие есть сухое логовище реки, называющееся Усбой, в старину же по оному протекающая река называлась Амин Дерия, и впадала в Балканской залив, течение свое она переменила уже с давних времен и теперь из Хивинскаго Ханства идем в сторону Демур Казыка (железнаго кола) т. е. на Север по направлению полярной звезды ⁵¹.

По возвращении моем из Хивы я узнал от Киата, что устье сей реки хотя и занесено песком но еще приметно, и что на берегу онаго построена деревянная [76] изба на подобие Русской, о построении коей даже и старики не имеют никакого предания; окрестныя же жители по сию пору не смеют ломать оной, имея к ней таинственной страх и почтение. — Удивительно, что изба сия так долго держится. — Впротчем ежели она была построена Русскими, то конечно не могло сие быть прежде времен Петра Великаго в Экспедицию Князя Бековича посланную для отыскания золотаго песка. — До сих пор могла она простоять потому, что в тех странах дождей очень мало. — У нынешних же жителей Балкана никаких преданий о ней не сохранилось вероятно потому, что страна сия населена была иными Туркменскими поколениями.

Дно сухой Аму-Дерьи в местах не занесенным песком совершенно различной почвы с степью. — Ибо местами по оному видна зелень, ростут деревья и есть колодцы с хорошей пресной водой. — В упомянутом колодце Саре Камыш вода даже выступивши из сруба течет ручьем по сухому дну реки, подле же сего колодца есть другой с солоноватой водой. — На месте ночлега нашего на сухом дне реки было 6 колодцев пресной воды. — От сего места почти до самых настоящих границ Хивинскаго Ханства находится по дороге довольное количество кустарника, нельзя сказать чтобы и до сих пор мы нуждались в оном, исключая 6 или 7 привалов.

Я очень удивился на сем ночлеге Геким-Али-бай, и брат его Таган-Али встретили меня, развьючили моих верблюдов и составили тюки. — Первой даже [77] подошед просил извинения в том, что во всю дорогу от меня отстранялся, уверяя что желает загладить свой проступок, стараться будет мне сколько может служить, он даже просил меня щитать на него как на самаго вернаго из моих служителей, — я принял его снисходительно и напоил чаем, однакожь не вверился ему, и в сию ночь был еще осторожнее. — Причиною столь внезапной перемены полагать можно, что если он имел в самом деле дурныя замыслы, то будучи не в состоянии их исполнить и видя, что я беспрепятственно достиг почти до самаго Ханства; может быть расчитывал, что гораздо выгоднее быть покорным мне, полагая что Хан меня хорошо примет, и что в таком случае я могу доставить ему некоторыя выгоды. — К тому же он узнал от встретившагося с нами кервана, что в Хиве носится слух о скором прибытии Российскаго посла, и что Владелец онаго Магмед Рагим с большим нетерпением ожидает моего прибытия для получения четырех верблюжьих вьюков с червонцами, которые будто бы к нему везу от Ах Подишаха или белаго Царя. — Слух о моем скором прибытии дошел до Хивы чрез Туркменов приехавших с Гюргена и Атрека, которые в бытность нашу на их берегах, слышали что я разспрашивал о дороге в Хиву, и догадывались о моем намерении, котораго я и не скрывал. — От сего ночлега нам опять предстояло идти несколько дней без воды.

30. Мы поднялись с разсветом и прошедши 25 верст остановились при закате солнца. — Переход этот был [78] довольно занимателен. — Вышедши на другой берег сухой — Амин-Дерьи мы шли недалеко от оной, в левой стороне оставался высокой отвесной берег предполагаемаго Туркменами моря, о котором выше упоминал, берег сей коего пределы теряются вдали, имеет везде одинаковой вид, и вышины до 20 сажень. — Находящаяся за оным возвышенная часть степи, также равна как и нижняя, по которой мы шли. — Мы следовали версты три вдоль сего берега и забавлялись гулом повторяющим очень чисто все слова. — Тут дорога уклоняется в право и видны в берегу очень правильно высеченныя пять отверстий, имеющих вид дверей или входа в какое нибудь жилище, — к таким необыкновенностям непременно должна быть вымышлена и сказка. — Вот что мне проводники мои разсказали: сии пять входов называются Беш Дишик или пять отверстий, по ним названы и колодцы при которых мы ночевали, по всему нашему Туркменскому кочевью известно что отверстия сии ведут в огромнейшия чертоги, в которых с давних времен живет Царь с большим семейством, богатыми сокровищами и дочерьми красавицами; что некоторые любопытные дерзали в оныя заходить, но в пещерах невидимой силой были связаны и там погибли. — Дабы оставить сказку сию в своей силе, я не спросил у Туркменов от кого они сие знают, если никто оттуда не возвращался. — После сего разсказа пошли разныя суждения, это не может быть сказал один, — ты не веришь? отвечал другой, — а кто нас передразнивал, [79] когда мы разговаривали и ехали подле горы. — Он сим так затруднил неверившаго, что тот принужден был замолчать после столь яснаго доказательства ⁵³.

Несмотря па несообразность повествования мне не хотелось проехать мимо сего очарованнаго места не посетив стараго Царя и не посмотрев на его дочерей красавиц, или не увидеть места в котором может быть прежде скрывалась разбойничья шайка. — Я полез с одним из моих Туркменов, к сим бывшим жильям: они более нежели на полвысоте берега. — Под входами в оныя выдается уступ составляющий род галлереи длиною сажень до 100 — рыхлая земля осыпалась под нами, я лез между берегом и отвалившейся с верьху скалы в тесной ущелине. — Над головой моей висел ужасной величины камень, которой угрожал падением, и надобно было еще проползть чрез тесное отверстие им составленное, дабы выдти на вышеупомянутый уступ, с котораго казалось уже легко было пройти в необитаемыя пещеры.

Туркмен мой шел впереди и пробрался чрез оное, но вошед на галлерею не мог далее идти потому, что в сем месте она перерывается на разстоянии 2 [80] сажень, если бы мы только сие пространство перешли, то непременно были бы в пещерах до коих оставалось несколько шагов. —Я превозмог бы сие затруднение с помощию веревок, но керван уже далеко ушел, и я поспешил его нагнать. — Мне казалось что и прежде настоящий ход в пещеры был с сего места, но что его нарочно завалили сказанным камнем.

Я не знаю что заключить о сей гряде утесов, мне кажется вероятным предположить их берегам бывшаго моря, или большаго озера, коего обширность с одной точки необозрима.

В некотором разстоянии от Беш-Дишика перешед на другой берег Амин-Дерьи, я переезжал чрез многие водопроводы, в коих хотя и не было уже воды, но следы оной еще ясно видны. — Направление наше было O ten N.

В ночи с 30 Сентября на 1 Октября мы прошли еще 33 версты по направлению SO. На сем переходе оставался в правой стороне противоположной берег предполагаемаго моря. — На берегу онаго видны развалины залива Утин Кала ⁵⁴. — Упомянутые водопроводы и развалины не суть ли ясныя доказательства прежней населенности сего края и что ныне сухое русло Ус бой прежде вмещало в себе воды торговой реки Амин Дерьи, или Окса.

Октября 1. Мы прошли после привала до вечера 34 версты по направлению SO переезжая часто через сухие [81] водопроводы между кустарником, и остановились на отдых.

В ночи с 1 го на 2 ое Октября мы прошли 31 версту, и остановились после разсвета; не подалеку от сего места есть кусты ядовитаго свойства. — Проводники мои опасались оных для верблюдов.

Перед разсветом встретились мы с большим керваном Туркменов, поколения Чодвур племени Игдыр, — верблюдов было до 1000 а людей до 200. Они шли с большим шумом, пели, хохотали, кричали, — обрадовавшись что выехали из Хивинскаго Ханства, закупя благополучно хлеб; — они шли на Мангышлак. Геким Али-Бай с своим керваном был впереди и я оставался только с 6 ью Туркменами. Так как мы сошлись в тесном месте между кустами, то и принуждены были ждать пока весь тот большой керван пройдет. Игдыры разпрашивая наших Туркменов об их поколении, столпились около нас, и узнали по шапке Петровича что он не Туркмен.

Они смотрели на нас с любопытством и спрашивали у проводников, что мы за люди, — это пленные Русские отвечали наши; нынче пришли суда их к берегу, мы поймали трех и везем продавать. — Везите, везите их проклятых неверных отвечали Игдыры с злобной усмешкою, мы сами трех Русских теперь продали в Хиве, и за хорошия деньги.

2. Мы прошли 33 версты по направлению SO. — Встречались со многими керванами, идущими из Хивы с хлебом. — Они сказывали нам что ныне Хан наложил по полу тиллу (2 руб. сереб.) подати на Туркменов, с [82] каждаго приходящаго верблюда; что так как Туркмены не хотели сей подати платить, а просили отменения оной, то Хан приказал удержать прибывшие керваны, обещаясь сам приехать в крепость Ах Сарай ⁵⁵ для личнаго свидания с их старшинами, выслушания их прозьб и принятия от них подарков. Что несмотря на то многие керваны бежали, что Хан уже вероятно выехал из Хивы, и что мы с ним непременно встретимся в Ах-Сарае. — Известия сии были довольно приятны для меня потому, что предвещали скорейший конец моему поручению. — Я изготовил даже речь для перваго свидания с Ханом и давши ее перевести Петровичу, приказал ему выучить наизусть; но как сильно ошибся!

С вечерняго привала нашего, расходились дороги во все стороны в разныя кочевья и селения Хивинскаго Ханства; большой керван Геким-Али-Бая весь разошелся за покупкой хлеба, и мы остались одни. По сторонам были видны огни, выезжающих в степь на Арбах ⁵⁶ за дровами и для заготовления уголья; тут бывают очень частые разбои, однако никто к нам не подходил. — Я обрадовался увидев следы колес, и утешался тем что достигнувши населенной страны опять соединюсь с людьми, и не полагал чтобы могли со мною так дурно поступить, как в последствии оказалось. [83]

Октября 3. В ночи со 2 го на 3 ье мы прошли 29 верст по направлению OSO довольно частым кустарником, сбились было с дороги, но после двух или трех часов, опять попали на настоящую. — По утру сделали привал, после котораго прошедши 10 верст OSO пришли к водопроводу, ни имев воды четверо суток.

Водопровод сей выведен из нынешней Амин-Дерьи, которая истекает из гор лежащих на Севере от Индии, протекает через Бухарию, по Восточную сторону города Хивы и впадает в Аральское море. — Множество таких водопроводов идут через все Ханство, которое в иных местах имеет до 150 верст в поперешнике.

На первом водопроводе у котораго мы остановились для напоения верблюдов, жили в кибитках Туркмены многих различных поколений. — Они поселились в окрестностях городов Хивинских, и обработывают землю; по уборке же хлеба ездят на разбой в Персию и продают в Хиве привезенных ими невольников.

Селения в Хивинском Ханстве расположены по водопроводам, между которыми заключаются песчаныя степи.— Земля при оных обработывается частью обывателями, частию же невольниками и представляет вид совершеннаго изобилия.

Плодородие удивительное. — Поля засеваются сарачинским пшеном, пшеницею, кунджутом из котораго делают масло, и джеганом дающим круглое зерно поменьше горошины, белаго цвета, и растущим толстыми колосьями на подобие кукурузы. — Джоган служит для прокормления лошадей, а иногда и самих жителей. [84]

В стране Хивинской, есть также овощи и плоды многих родов, — из последних отличны дыни и арбузы. — Дыни сии бывают величиною в три четверти аршина и отменно сладкаго вкуса.

Скотоводство у них очень значительно; домашния животныя суть: верблюды, рогатой скот и овцы, из коих некоторыя необыкновенной величины.

Лошади в Хиве отличной доброты, но лучшими однакожь почитаются приводимыя Туркменами с Гюргена и Атрека; — они выносят труды неимоверные. — Хивинцы и Туркмены отправляющиеся на разбой в Персию, обыкновенно ездят 8 дней сряду по 120 верст в сутки по безводным степям; лошади их бывают по 4 дни без воды, и другой пищи не имеют кроме 5 ти или 6 ти пригоршен джогану, котораго запас на себе везут для всей дороги ⁵⁷.

3. Поднявшись по утру с привала, мы продолжали свой путь; — вдали был виден густой туман занимавший весь горизонт. — Я тщетно ожидал восхождения солнца; — когда же прибыл к вышеупомянутому водопроводу, то увидел что казавшийся мне туман происходит от песчанаго вихря, которой продолжался без остановки целой день. — Я принужден был чрез оной ехать, и от водопровода до ночлега сделал еще 10 верст; — [85] уши, глаза, нос, рот и волосы засыпало мне песком, лице же резало жеточае самой метели.

Верблюды наши отворачивались от ветра; — песчаной туман сей был столь густ, что в некотором разстоянии не льзя было различить предметов. — Часа за два до вечера, Сеид остановил керван, и пошел в сторону для отыскания пристанища в виденных им кибитках. Проходив с час, он с трудом нас отыскал и повел к кибиткам. Там жили Туркмены поколения Куджук Татар из Иомудов племени Кырык, коего старшина Атан-Ниас-Мерген тут же находился.

Из Туркменов которых я видел и знал, сей старшина мне более всех понравился. — Переселившись в Хивинския владения он вступил в службу Ханскую, и считался у него наездником; ходил всякую неделю на поклон к Хану и перед моим приездом только что возвратился из Хивы. — Кочевье его было расположено на водопроводе Даш-Гоус ⁵⁸. Он принял меня к себе со всем гостеприимством, показывающим человека безкорыстнаго и честнаго, что весьма редко между Туркменами, и прилагал всевозможное старание доставить мне покой; он заколол для меня лучшаго барана, подал умыться, сварил пищу, и прогнал всех любопытных сбежавшихся смотреть меня. [86]

Октября 3. Атан-Ниас-Мерген сказал мне, что до Хана уже дошли слухи о моем прибытии, и не советывал мне посылать в Хиву вестника, а ехать самому прямо в город, и по обыкновению их, подъехав к палатам Ханским объявить себя гостем и посланником; что поступив таким образом, без сомнения хорошо буду принят; я не совершенно верил, чтобы внезапное такое прибытие могло нравиться Хану, и потому поблагодарив хозяина своего за совет, которой от искренняго сердца мне дал, решился поступить иначе. — Он представил мне четырех сыновей своих, которые один другаго были сановитее. — Они хвалились длинными пищалями подаренными им Ханом, и прекрасными жеребцами; втораго сына своего Атан-Ниас-Мерген отправлял на днях на разбой в Астрабад с 30 человеками, собравшимися идти туда на обыкновенной свой промысел. 4. Мы выехали перед полднем после нужнаго отдохновения: почтенный хозяин мой провожал меня верст 12; настоящей дороги там не было и нам надобно было переехать степь, заключающуюся между водопроводами Даш-Гоусом и Ах-Сараем; пространство сие покрыто песчаными буграми; вихрь еще не переставал и нас заносило песком более прежняго; хозяин наш сам сбился с дороги. — Тут я в первой раз увидел как ветр сметает песчаные бугры с одного места на другое; — если находится в степи хотя маленькой кустик, то к нему наносится песок, и в короткое время [87] образуется бугор. — Ветр стал утихать, и я приметил по сторонам несколько разрушенных крепостей и строений; — все же место по которому ехал, было покрыто обломками жженых кирпичей и кувшинов. Наконец проехавши 24 версты по направлению SO, нам открылся перед вечером водопровод Ах-Сарай, по коему расположено было множество кибиток и видны хорошо обработанныя поля с несколькими деревьями. — Мы хотели в тот же день добраться по сему водопроводу до деревни, в которой жили родственники Сеида, но не могли и принуждены были остановиться в бедной Туркменской деревушке. — Тут уже начали появляться по местам и строения. — Туркмены живут в кибитках, а скотину держать в клевах загороженных прутьями и заваленных землею. — Жители сего места были отдаленнаго поколения с пределов Бухарии, и не знали поколений приморских Туркменов. — Они обступили меня и замучили вопросами; я не нашел инаго средства отвязаться от них, как стращая их именем Магмед-Рагим-Хана, коего я назывался гостем. — Несмотря на то они отказали мне в ночлеге, говоря что незнают Магмед-Рагим-Хана; — я на них крикнул, они тотчас отошли и собравшись в кучу, в некотором разстоянии стали говорить между собою. — Когда я уже начинал располагаться ночлегом между их кибитками, один из них подошед ко мне, предложил свою, говоря что ее уже очистил; я воспользовался сим приглашением и зашедши в бедную кибитку, начал [88] хозяйничать и выгнал множество любопытных, которые наглым образом садились подле меня и надоедали вопросами. Старой хозяин мой с Китайским лицем, сам незнал что у него за люди, и считал себя еще весьма щастливым, что его с дочерью я не выгнал и напоил чаем. — Так как меня обступало множество народа, то и приказал Туркменам своим ночью держать караул.

5. С разсветом, мы пустились в путь, и прошедши 10 верст по каналу направлением OSO, прибыли к издали нами виденным двум высоким деревьям, подле которых жил родственник Сеида.

Более и более вдаваясь по водопроводу внутрь края, я видел возрастающую обработанность земли. — Поля с богатейшими жатвами поражали меня противуположностию своею с теми, которыя видел на кануне.

В самой Германии не видал я такого рачения в обработывании полей, как в Хиве. — Все дома обведены канатами, по коим сделаны везде мостики. — Я ехал по прекрасным лужайкам между плодовыми деревьями, множество птиц увеселяло меня пением. Кибитки и строения из глины, разсыпанныя по сим прекраснейшим местам, составляли весьма приятное зрелище. — Я обрадовался что прибыл в столь прелестной край и спросил с упреком у проводников своих, за чем они сами не обработывают таким образом земель, или если у них земли ничего не производят, то для чего не переселяются в Хиву? Посол отвечали, они мне, мы господа, а это наши [89] работники; — они боятся своего владельца, мы кроме Бога никого не страшимся.

В Хивинском Ханстве по водопроводам в деревнях живут большею частию переселенные Туркмены. Жителей по сим местам очень много, они одеваются хорошо и в обращении гораздо ловчее прибрежных Туркменов. — Подъезжая к дому Сеидова родственника, я встретился со свадьбою; разряженная красавица ехала на большом верблюде, на коем было довольное богатое седло, обшитое все шелковыми материями.

Я был очень хорошо принят родственниками Сеида — для меня опорожнили маленькую комнату, впротчем довольно грязную и темную; — пока я переодевался, множество старшин собралось для поздравления меня с приездом, я впустил знатнейших к себе, и поговорив с ними несколько, вышел к протчим; всякой делал мне приветствие как умел. Хан еще не выезжал из Хивы, и я тотчас послал двух из собравшихся Туркменов одного в Хиву с извещением о моем прибытии, а другаго в ближайшую Ханскую крепостцу называющуюся Ах-Сарай, для извещения тамошняго Ханскаго чиновника (родом Узбека ⁵⁹). Но я с прискорбием слушал речи Туркменов, разговаривающих обо мне; они хвалили Русскаго Посланника: и говорили что он не из простых людей [90] должен быть: ибо знает грамоте, и у всех колодцев записывал глубину оных, и разстояние одного от другаго — слухи сии дошли до Хана как мы после увидим, и были причиною смертнаго приговора произнесеннаго на до мною как над лазутчиком.

Прибывший в тот же день из Хивы Туркменской старшина Берди—Хан, явился ко мне. — В 1812 году он служил у Персиян, был ранен Русскими и взят в плен. — Служивши два года у Генерала Лисаневича и возвратившись на родину бежал в Хиву.

Получив от него несколько сведений о Хане, я хотел в тот же день ехать в Хиву, до которой оставалось еще 40 верст. — Но Сеид мой никак на сие не соглашался. — Я сердился, кричал на него, и он решился послать отыскать лошадей, между тем, однакоже кажется тайно приказал посланному не приводить их. — Я думаю что ему хотелось продержать меня тут, дабы выхлопотать подарок родственникам своим. — Может быть также его просили о том старшины прибывших керванов, которые надеялись чрез мое ходатайство получить от Хана увольнение от наложенной на верблюдов подати. — Они намекали мне о том, но я делал будто бы их не понимал, и таким образом отделался.

За неимением лошадей я принужден был весь день тут остаться, ходил прогуливаться и всюду толпа вокруг меня собиралась. — Один Туркмен, прекрасно одетой, служащий в войске Ханском, довольно умно разговаривая со мной, стал разсматривать [91] пуговицы на моем сюртуке, и без дальних околичностей для удостоверения серебряныя ли оне; вертел их на все стороны, — желая от него отвязаться, я спросил у него с насмешкой — Хивинское серебро одинакаваго ли цвета с нашим? —все засмеялись. — Любопытной отошел от меня и ударив рукою по ефесу своей сабли отвечал: Господин Посланник, мы Туркмены люди простые, нам такия вещи прощают, но уважают за храбрость нашу и за острее кривой сабли которая всегда предстоит к услугам Хана. — Она также будет предстоять и к услугам нашего Белаго Царя, отвечал я, с того времени, как чрез мое посредничество установятся мир и доброе согласие между обеими державами. — Туркмен мой при сих словах успокоился.

Я лег довольно поздно, и начал уже засыпать, как вдруг известили меня о прибытии чиновника от Магмед Рагим Хана. — Входит молодой человек видный собою, с ним был другой пожилых лет. — Они сели подле моей постели, и молодой стал разспрашивать меня от имени Хана о причине моего приезда и о видах Правительства нашего; я ему отвечал что о сем сообщу Хану или тому человеку, которому он мне лично прикажет, что впрочем я имею к нему бумаги, коих содержание мне неизвестно. — Я показал Адбулле (так он называется) запечатанныя письма — и приказал ему о сем Хану донести. — Удивленно продолжал он что от Белаго Царя с двух сторон посланники приехали, — у нас в Хиве есть 4 посланца [92] ваших, вить и вы тоже Белому Царю служите? Я старался его уверить что то не могли быть посланники, а какия нибудь беглые, которые назвались так; и что их надобно остановить, что если оне самозванцы, то я их перевяжу и отправлю в Россию. — Абдулла уверял меня что они точно Русския послы. (После узнал я что это были какие то 4 Нагайца приехавшие с письмом к Хану). Пьете ли вы чай? спросил у меня Абдулла, если пьете то велите поставить для меня чайник. — Мы пьем чай днем, а не в полночь отвечал я, а так как я не совсем здоров и устал с дороги, то вы бы меня обязали еслиб оставили в покое, прощайте. — Он ушел. — Я после узнал что этот Абдулла сын какого то знатнаго Чиновника прежде при Хане служившаго, и что никогда Хан его ко мне не посылал и весь допрос его был сделан из одного любопытства.

В тот же день я узнал что двое Русских услышавши о прибытии корвета к берегам Туркменским, на кануне моего приезда в Ах-Сарай бежали к берегу, оставив жен своих и детей — их однакоже после поймали. — Хивинцы имеют много Русских невольников, которых им продают Киргизы, хватая их на Оренбургской линии, также и Персидских и Курдинских доставляемых ими Туркменами в большом количества. — Обращение с сими невольниками самое жестокое; по малейшему подозрению, о побеге, они наказывают их жестоким образом, — если же сие во второй раз случится, то пригвозживают их за ухо к [93] дверям и оставляют в таком положении трое суток; если они вынесут сие наказание, то продолжают по старому томиться в неволе ⁶⁰.

6. По утру привели мне нанятых лошадей; но прежде сего я был приглашен на завтрак к одному старшине, сие заставило меня часа два промедлить — еслиб сего не случилось, то обстоятельства мои приняли бы может быть совершенно другой ход, я бы в тот же день был в Хиве, и Хан удивленный внезапным моим прибытием может быть принял бы меня хорошо и скоро отпустил; — с другой стороны могло быть и то, что народ растерзал бы меня до въезда в город по повелению Хана, до котораго бы вдруг дошли слухи, что Русские пришли в Хиву для отмщения за кровь Бековича. — Такого рода слухи в Хиве весьма легко распространяются, и владелец не видавший никогда ничего кроме своего малаго Ханства и степей окружающих, мог бы легко сему поверить.

Я не отъехал еще 8 верст как нагнал меня конный человек скачущий во весь опор, он просил меня от имени Хана остановиться, и подождать двух чиновников посланных ко мне из Хивы еще прошедшую ночь. — Я подождал, и скоро они ко мне приехали в сопровождении четырех конных человек. — Старший из них был роста малаго, лет 60, с длинной седой бородой, походил на обезьяну, несколько [94] заикался, говорил скоро и из всякого слова видим был злой его нрав и алчность к деньгам: то был некто Ат-Чапар ⁶¹ Алла верди. — Ат Чапаром его звали потому, что Хан его всегда употреблял в разъезды с своими приказаниями. — Другой был высокаго роста толст, с маленькой бородкой, но с благородной и скромной осанкой, речи его соответствовали наружности; а после и поступки его таковым же оказали; его называли Еш Незер ему было за 30 лет; звание его было Юз Баши, что по переводу значило сотник; но в Хиве название сие принадлежит не сотенным начальникам, которых нет, а военным чиновникам коим Хан поверяет отряды различных сил во время войны.

Ат Чапар, (как я после узнал) родом из Персиян Астрабадских, его увезли в малолетстве в плен, он принял закон Сунны женился, сын его Ходжаш Мегрем ⁶² оказал в сражении важную услугу Хану, сделался его любимцем, вскоре получил управление таможни; и приобретши совершенную доверенность Хана, вывел в люди отца своего и братьев. Хан подарил ему много земли и водопроводов, он еще более прикупил, и теперь считается третьим из самых значущих и богатых особ Ханства. [95]

Так как он имел торговыя сношения с Астраханью, то и просил Хана, чтобы я у него был гостем пока не решится моя участь. — Вероятно в надежде получить подарок, буде дела пойдут хорошо, или прислужиться Хану удушением меня, еслиб ему того угодно было.

По сему самому Ат Чапар Алла Верди объявил мне Ханское приказание ехать с ним в деревню его Иль Гельди ⁶³, где все приготовлено было для моего приема. Мы ехали верст 18 по направлению N ten О прекрасным и населенным краем; — в одном месте только переезжали песчаную степь между двумя водопроводами. — Погода была ясная. — Я увидел издали крепостцу, к одному концу которой примыкал садик, это была крепостца Иль Гельда, она построена квадратом по углам коего находились четыре башни; стены сделанныя из глины смешанной с камнем, имели вышины 3 ½ сажени, а длины 25 — (расположение внутренних покоев можно видеть из чертежа оной). — В крепостцу был только один въезд в большия ворота, которыя запирались огромным висячим замком. — Она принадлежала Ходжаш Мегрему. — В Хиве у всех почти помещиков есть такого рода строения, без бойниц. — Внутри делается не большое водохранилище, несколько дворов, покои, кладовыя, мельницы; и места для хранения скота. Обыкновение сие должно иметь начало в безпрерывных безпокойствах терзавших всегда народ сей при смерти владельцов, [96] тогда обыкновенно возгорается междоусобная война, и даже в мирныя времена не редко случается, что тамошние Туркмены грабят Хивинцов. Такого рода крепостца заключающая в себе запас и все хозяйство может всегда несколько дней держаться против небольшой толпы Туркменов. — В Иль Гельди было человек 50 или 60 жителей, которые частию занимали комнаты, а частию помещались в кибитках поставленных на дворе, тут были и жены их. — В противуположенной стене воротам была башня с маленькой калиткой, которая вела за крепостцу в садик, в коем небольшое грязное водохранилище, несколько деревьев и хороший виноградник. Сад сей был окружен стеной вышиною сажени в полторы — а к стене примыкал снаружи дом какого то Муллы и мечеть.

Приехавши в Иль-Гельди я был встречен братом Хаджаш Мегрема сыном Ат Чапара Сеид Незером, он служил в таможне помощником у брата своего, был хорош собой, лице его знаменовало ум, но был крутаго и дерзскаго нрава; Персидское поколение Ат Чапара отличалось длинными бородами, которыя в Хиве очень редки, оно сверьх того было примечательно своей особенной алчностью к деньгам; — в первой день мне делали еще всякия вежливости, — Сеид Незер сказавши мне поклон от Хана и старшаго брата своего, привел с собою самовар, чаю и сахару — сварили для меня плов, принесли всяких плодов, и поместили в особую комнату, дни были теплые, и потому холодной и темной не выбеленной чулан сей казался мне [97] сносным, я выходил на дворик, а иногда и в сад; хотя я все был под караулом, но сперьва считал сие за почесть, а после увидел что нахожусь в плену. Четверо же Туркменов моих имели позволение всюду ходить к своим родственникам.

Меня уверяли что на другой день моего приезда Хан к себе позовет, но настало 7 число и никто меня не требовал. — Приехал из Хивы Якуб третий сын Ат Чапара, которой привез известие мне, что на следующей день меня уже непременно Хан потребует.

35. Во время путешествия моего во внутренности сих земель, я был очень затруднен вести дневныя записи и потому, что меня почитали за лазутчика, для чего и принужден был записывать виденное мною украдкою и разными знаками дабы Хан ежели бы ему записки сии попались не мог их разобрать, и потому большую часть поверял своей памяти.

36. Смотри таблицу Туркменских поколений.

37. Агачь равен Немецкой мили или 7 ми верстам, слово сие Персидское и в Турецком языке означает дерево и палку.

38. На передовом сидела Курдинка Фатьма, бывшая наложница отца Сеидова, она уже 12 лет была у него в неволе и желая лучшей участи просила хозяина своего продать ее в Хиву, но получивши отказ, несчастная сия подбежав к колодцу, сказала Сеиду, что если он ее не продаст, то бросится в оной и что тогда за нее ни одного реала не получит. — Отчаянной поступок сей заставил его согласиться на ее требование и ее повезти, что сия женщина переносила дорогой почти невероятно, будучи едва прикрыта рубищем она днем и ночью вела Керван без сна и почти без пищи; на привалах же пасла, путала верблюдов и еще пекла в горячей золе хлеб для своих хозяев.

39. Красная или золотая нога пли подошва горы.

40. Разстояние измерял я часами, полагая по 4 версты на час.

41. Большой плащ из валенаго сукна с длинными рукавами.

42. Железо в сборе.

43. Ясаки в сборе.

44. Иначе бурдюк, или вывороченная баранья кожа.

45. Желтой дед.

46. Безплодное место.

47. Муж желтый дед.

48. Глубокой.

49. Древняго Окса.

50. Желтой камыш.

52. Подробнейшия известия о сей занимательной реке, называвшейся в древности Греками и Латинами Оксом и Бакгрой, а Аравитянами Джеигуном, будут сообщены через несколько времени.

53. Отличительная простота сия в нравах Туркменов, не препятствует им быть умными, и весьма острыми в ответах своих пользуясь однакоже оною можно во многом успеть между ними. — Султан Хан о котором выше упомянуто повидимому сим воспользовался. Он знал врачебныя свойства некоторых трав, скоро прослыл колдуном и получив их доверенность, мог даже соединить враждебствующия три поколения и воевать против Персиян.

54. Кала крепость.

55. Белой Сарай, или белой замок, или дворец.

56. Повозка на двух больших колесах, запряженная в одну лошадь.

57. Подробнейшия сведения о сем крае помещены в Описании Хивинскаго Ханства.

58. Каменное водохранилище.

59. Узбек значит сам себе господин.

60. Статья о сих несчастных показана подробнее в моем описании Хивинскаго Ханства.

61. Ат значит по Турецки лошадь, Чапар же значит скачущий Алла верди значит Бог дал.

62. Мегрем значит любимец.

63. Иль Гельди, значит год пришел или настал.