Раз выхожу я в полдень из своей квартиры в Хиве с целью осмотреть базар. На улицах жарко и пыльно; солнце печет немилосердно; серыя глиняныя стены до то­го раскаляются под солнечными лучами что от них так и пышет жаром, и прогулку по такой улице можно срав­нить разве с прогулкой внутри раскаленной печи.

Приятно вступить из этого пекла в прохладную тень базара. При входе вас охватывает смешанный запах пряностей и других веществ; в ушах звенит от шума и гула толпы людей и животных, и вы видите пред [222] собой пеструю массу людей, лошадей, верблюдов, ослов и возов. Базар просто-на-просто состоит из крытой улицы, в которой все устроено на первобытный лад. Крыша образуется бревнами перекинутыми с одной стены на другую поверх узкой улицы; на бревнах плотно уложены неболыше куски дерева и все это засыпано землею. Сооружение это, однако, вполне отвечает своему назначению, прекрасно защищает от яркаго света и жары.

С наслаждением вдыхаете вы прохладный, сырой, пропитанный запахом пряностей воздух и видите пред со­бой груды свежих, спелых фруктов, наваленных в безчисленном количестве. Тут найдете вы абрикосы, пер­сики, сливы, виноград, арбузы, дыни всевозможных сортов, и неподдающийся никакому описанию ряд товаров, встречаемых в одной Центральной Азии. Лавок, в собственном смысле, тут нет, а просто устроена вдоль од­ной стороны возвышенная платформа, на которой возседают люди среди груды товаров, и между их владениями не видать никакой пограничной черты. С другой стороны улицы помещаются цирюльники, мясники, починщики старой обуви и мелочные торговцы.

С трудом пробиваетесь вы с лошадью чрез эту толпу на протяжении около двадцати сажен и встречаете другую крытую улицу, пересекающую эту поперек. Взяв влево, проезжаете вы тяжелыми, сводчатыми кирпичными воротами — и вот вы на самом базаре, известном под названием «Тим». На этом базаре производится главная мелочная торговля города; помещается он под двойным сводом, образующим проход сажен в 50 длины и 20 ширины. Построен этот проход из кирпича сложеннаго целым рядом арок; крыша отстоит сажен на двадцать от земли; и каждая арка оканчивается чем-то в роде купола с пробитым в нем подобием трубы, служащим для освещения и вентиляции места. Посреди находится купол выше всех остальных и не лишенный некоторых архитектурных претензий.

Лавки состоят из простых балаганов или стойл футов восьми и даже шести в квадрате, открытых с од­ной стороны для выставки несообразнейшей смеси всевоз­можных товаров. В одном таком стойле увидите вы чай, сахар, шелковыя и бумажныя материи, халаты, сапоги, [223] табак, словом, все что только можно найти в Центральной Азии.

Вы садитесь напротив этих балаганов и наедаетесь как только можете холодными, сочными арбузами, слад­кими румяными персиками и виноградом, живо напоминающим собою хорошее вино. Если же вы нуждаетесь в более существевном подкреплении, в одно мгновение явится пред вами пилав с горячими пшеничными лепеш­ками; вы можете спокойно возседать среди этой волнующей­ся толпы и наслаждаться едой. Кстати заметить что чай здесь употребляется зеленый, единственный привозный предмет составляющий монополию Англичан.

Никто вам также не помешает растянуться на ковре в каком-нибудь углу и целые часы наблюдать с постоянным интересом за вечно меняющимися группа­ми и проходящим мимо вас рядом странных, диких лиц. В этой пестрой толпе найдутся представители всех средне-азиятских народностей. Вот Узбек в длинном халате, высокой черной бараньей шапке, с задумчивым видом и степенною осанкой, свойственными все­му его племени. Потомок покорителей страны, он принадлежит к хивинской земельной аристократии, стоящей в таком же положении относительно остальных Хивинцев, как потомки франко-норманнской расы к массе английскаго народа. Узбек высок, хорошо сложен, с прямым носом, правильными чертами лица, густою бородой и задумчивым видом; его легко бы принять и за Европейца, если-бы не выдавали его настоящее происхождение смуглый цвет лица, худощавая жилистая фигура и какое-то жест­кое выражение, присущее всем обитателям Востока, к ка­кому бы племени и стране они ни принадлежали. Теперь бед­ному Узбеку конечно есть над чем призадуматься: прошли красные дни господства его племени над Хивой, едва ли даже Мухамед-Рахим-Богадур-хан не будет последним Узбеком владычествующим в стране. Вот Киргиз, возседающий на своем верблюде; его широкоскулое, плоское, глуповатое, но тем не менее добродушное лицо выражает самую комичную застенчивость. Насмешки сыплятся на бед­нягу со всех сторон из толпы раздвигаемой его верблюдом; он служит предметом множества замечаний, как видно не совсем лестнаго свойства. Высоко-образованные и [224] утонченные городские обыватели относятся с немалою долей презрения к этим простым номадам, живущим вдали от столицы, центра просвещения и удовольствий. Киргиз этот вероятно ехал верст за пятьдесят или шестьде­сят затем чтобы продать пару овец да купить немного чаю, сахару, а может-быть новый халат для себя, и горсть-другую бисера для жены и дочери.

Вот этот человек в белой чалме и яркоцветном, блестящем на солнце халате—бухарский купец, приехавший в этот провинциальный на его взгляд город с целью понадуть своих собратий, хивинских торговцев, а может-быть и закупить одного, другаго раба, если подойдет удоб­ный случай. Последнему �