Жара в это время стала невыносима, так что оказалось необходимо сделать дневку, чтобы дать отдых войскам. Я вскоре узнал что в это утро был взят в плен один туркменский мальчик. Не ведая об ужасах происходинших вокруг, бедный малый, когда его нашли спал глубоким сном в тени дерева близь дома; ему было лет двенадцать, но черты его были удивительно грубы для ребенка, голова очень большая, с сильно вы­давшимися скулами, с коротким вздервутым носом, желтою кожей, и большими черными глазами, сердитыми и блестящими. Он говорил что у него нет ни отца ни матери. Дядя его, у котораго он жил, убежал, оставив его спящим. Но ребенок, как мы узнали после, был оставлен без намерения, так как дядя его, узнав по окончании похода что мальчик находится у Русских, пришел за ним и просил отдать его, выражая величай­шую радость при свидании с ним. Мальчик сопровождал нас во время похода и сделался любимцем солдат, кото­рые снабдили его новою парой платья, из числа вещей взятых у его соотечественников, дали ему осла для езды и учили говорить по-русски Я воспользовался этою остановкой чтобы посетить разва­лины крепости Имукчира, близь которых мы стояли лаге­рем. Оне занимают пространство около четырех акров, и стены, доходившая в некоторых местах до тридцати футов вышины, довольно хорошо еще сохранились; постро­ены оне были не из сыраго, но из превосходнаго обожженаго кирпича, бледно-краснаго цвета, шести дюймов в квадрате и полтора дюйма толщины; все это показывает что крепость не хивинской постройки. Время построения ея можно отнести ко временам китайскаго или персидскаго вла­дычества. Пока мы стояли здесь, мимо нас проследовали Иомуды, бывшие в заключении в Хиве по распоряжению главнокомандующего и направлявшиеся к месту где могли встретить своих бежавших соплеменников. Они были освобождены с поручением убедить своих [261] соплеменников подчиниться требованиям Русских и уплатить военныя издержки. Судя по тому что произошло дальше, стара­ния их, если только они прилагали старания, остались безуспешны. Утром 12го (24го) числа мы опять двинулись в поход. В этот день однако мы ничего не жгли, потому что находились в пересекавшей оазис песчаной полосе, где нечего было жечь. За это время мы уже прошли всю землю Иомудов и опустошили страну на протяжении около 150 квадратных верст. Теперь мы приближались к местности обитаемой Узбеками, которые были нам дружественны. На дороге мы нашли Персиянина котораго Иомуды оставили умирать в песках. На нем было не меньше пятнадцати или двадцати сабельных ран. Раны были перевязаны нашим доктором и он был помещен в лазарет, но никто не надеялся что он останется в живых, хотя кажется в последствии он неожиданно поправился. В десять часов мы опять видим сады и зеленеющия деревья, и к одиннадцати располагаемся в тени их лагерем, на самом краю пустыни, верстах в трех разстояния от города Ильялы. Пока мы разбиваем свои па­латки слышится радостный крик: „базар!» Всякий оставляет свою работу и спешит на указанное место. Нетерпение наше понятно, потому что уже много дней мы не имели ни свежаго хлеба, ни плодов, ни молока, ни мяса; а на ба­заре, как нам было известно, мы могли раздобыться всеми этими предметами роскоши. Я должен пояснить что слово базар прилагается ко вся­кому месту, большому или малому, богатому или бедному, где что-нибудь продается. Хотя бы весь товар состоял из одной телеги с дынями или из одного мешка хлеба, тем не менее употребляется это звучное слово. На нашем базаре мы нашли пять или шесть телег наполненных ды­нями, горячими пшеничными лепешками и кринками молока. Нужно ли говорить что мы разобрали весь запас этих лакомых вещей? На этом месте жило человек двадцать Узбеков, которые, как я уже имел случай нередко упоминаать прежде, в течении всей экспедиции доставляли пищу и питье для утоления голода и жажды русских войск. Мы разбили свои палатки в тени яблонь и тополей, [262] разстелили свои ковры на траве и вскоре наши чайники запе­ли свои приветныя песни. Приятна тень и прохлада деревьев после жары; приятна после поста эта усладитель­ная пища; приятно после долгаго перехода растянуться на траве! Мы отдаемся настроению минуты, переговариваем­ся лишь ленивыми полусловами, и вскоре «усталыя веки смежают усталыя очи». Вдруг неожиданно трубят тревогу: получилось известие что Туркмены приближаются через пустыню. Мы немедлен­но вскакиваем с земли, поспешно одеваемся, хватаем револьверы, и взбираемся на телеги или другия возвышенныя места чтобы видеть приближение неприятеля.   V. Стычка.  Туркмены поспешно приближались нестройными массами по пустыне, все верхом, по повидимому имея в виду скорее рекогносцировку нежели нападение. Чтобы сделать понятным последующее я должен при­помнить что мы стояли лагерем между пустынею и садами, в стороне от дороги по которой пришли. Здесь дорога входила в сады и продолжая идти садами до города Ильялы, в трех верстах разстояния, была совершенно скрыта деревьями и стенами. К югу и западу тянулась пустыня, далеко разстилаясь широкою, слегка волнистою плоскостью, поросшею мелкою сорною травой. Туркмены приближались со стороны пустыни. Две роты пехоты были уже высланы им на встречу и кавалерии отдан был приказ готовиться к делу. Генерал Головачов с своим штабом выехал из лагеря на небольшое возвышение, с котораго можно было следить за ходом дела. Я сел на лошадь и поехал к передовому отряду, кото­рый подвигался в разстоянии около версты впереди лагеря. Я догнал их когда они тянулись вдоль высохшаго канала: правым крылом командовал полковник Дрешерн, левым полковник Новомлинский. Туркмены были в разстоянии око­ло версты в значительном числе; они скакали взад и [263] вперед по равнине, но не обнаруживали расположения подъезжать ближе. Застрельщики там и сям стреляли по временам, иногда раздавался раскат выстрела картечнищы, по повидимому эти выстрелы не причиняли большаго вреда. Так продолжалось несколько минут, когда оглянувшись в сторону лагеря, я увидел поднимающееся над деревья­ми и приближающееся вдоль дороги от Ильялы густое обла­ко пыли, очевидно поднятое толпою всадников приближавшихся в галоп. Это было нападение на лагерь с другой стороны, и оно угрожало опасностью, так как все, офицеры и солдаты, собрались в стороне ближайшей к равнине, наблюдая действия нашей передовой линии стрелков; кроме того нападающие были скрыты деревьями и стенами. Казалось никто в лагере не ведал о их приближении, и одну минуту можно было опасаться что Русские будут захвачены врасплох, благодаря самой простой и нему­дреной военной хитрости. Теперь стала понятна причина появления неприятелей на равнине и их повидимому безцельное скаканье взад и вперед. Я повернул лошадь чтобы дать знать о приближении неприятеля когда увидел что полковник Новомлинский заметил его почти в то же время и поворотил своих лю­дей чтобы дать отпор нападению. Через минутку солдаты бежали бегом в направлении Ильялской дороги. Тем временем Туркмены показались из-за деревьев и мы неясно могли различать их темныя фигуры среди пыли и кустов, в разстоянии около ста сажень от лагеря. Если бы неприятель продолжал смело двигаться вперед, он несомненно мог иметь хотя минутный перевес над Русскими, которые, собравшись в другой стороне лагеря и наблюдая за происходившим в равнине, ни мало не по­дозревали об опасности им угрожавшей. Вместо того однакоже, Туркмены остановились и начали угонять лошадей и верблюдов бродивших вблизи лагеря. Это дало время поднять тревогу. Русские бросились к оружию, солдаты сомкнулись в ряды и изготовились к битве почти без по­мощи офицеров. Между тем полконник Новомлинский приблизился на разстояние ста сажен от дороги, зайдя во фланг Туркменам. Он скомандовал полуоборот, затем быстро последовала [264] команда: «жай», «клатс», «пли!» Резкий звук пронизал воздух и рой штуцерных пуль полетел через небольшое поле отделявшее нас от Туркмен. Затем последовали бы­стро один за другим три новые залпа из американских винтовок. Туркмены не выдержали такого силнаго и меткаго огня; повернув лошадей они поскакали назад с та­кою же поспешностью с какою приближались к лагерю. Я видел как некоторые из них падали, видел как их товарищи останавливались и подбирали их, несмотря на убийственный огонь с нашей стороны. Еслиб они решились пробиться чрез лагерь — что было бы вовсе не трудно — они избежали бы убийственнаго огня во фланг и соединились бы со своими, которые, как мы вскоре узнали, сделали диверсию к югу. На юге, не более как во ста, саженях от лагеря, стоял пикет из пяти человек. Пока происходили только-что описанныя события, между этим пикетом и толпою Туркмен завязалось непродолжительное но отчаянное дело. Как это случилось, осталось неизвестным. Молодой офицер, поручик Каменецкий, поверявший караулы, прибыл к этому пикету в то время когда началась битва на дру­гой стороне, и вероятно они так пристально смотрели на происходившее в другом коние лагеря что допустили за­хватить себя врасплох. Когда битва на нашей стороне кончилась, на месте где стоял пикет найдено было шесть мертвых тел, обнаженных и обезглавленных. То об­стоятельство что это произошло в разстоянии ста сажень от лагеря и не было никем замечено, свидетельствует об искусстве и смелости Туркмен. Между тем четыре или пять сотен казаков двинуты были в равнину где в начале появился неприятель, с поручением убедиться расположен ли он дать сражение. Же­лая по возможности ближе видеть этот своеобразный способ ведения войны, я последовал за ними и вскоре опять очутился между сражающимися. Сцена представившаяся моим глазам была несколько забавна и очень живописна. Туркмены скачут вокруг в значительном числе, с криком и гиканьем, но не обнаруживают расположения сходиться с нашими войсками, а их великолепные кони делают для нас невозможным подойти к ним [265] ближе чем они находят для себя удобным. По временам мы стреляем по ним, нарочно доставляем им случаи для нападений, разсыпаясь в безпорядке, и крича им чтоб они приближались; но они отказываются. Все это имеет вид забавы, которая нас много потешает. Наездническое искусство обнаруживаемое Туркмена­ми поистине удивительно; и мы замечаем что у них нет недостатка в личной храбрости. Будь у них дисциилина, из них вышла бы самая грозная кавалерия. Они обнаруживают также наклонности стараго рыцар­ства и вызывают нас на единоборство. Подскакивают к нам по одному, по двое, по трое, сажень на двадцать, салютуют нам своими кривыми саблями, делая в то же время какия-то замечания на неведомом языке—может-быть касающияся лично каждаго из нас. Некоторые из ваших Кавказцев так и рвутся померяться с ними, и еслиб не осторожность нашего полковника, мы могли бы иметь целый ряд великолепных турниров, которые вероятно окончились бы общею рукопашною схваткой. Судя по тому что я видел в последствии, я теперь расположен думать что для нас было лучше что дело не кончилось таким образом. Один молодец, на великолепном вороном коне, подъезжает к нам сажень на двадцать и остановилась салютует нам грациозным движением своей сабли. Казаки начинают стрелять по нем. Ни мало не испугавшись, он пускает свою лошадь в легкий галоп и проезжает вдоль всей нашей линии, в то время как каждый из казаков разряжает по нем свое ружье. Мы видим как пули взрывают песок, иногда под самыми ногами его лошади; но он остается невредим, и возвращается к своим, очевидно с одинаковым презрением к нашей меткости в стрель­бе и к нашей храбрости — Не хотите ли принять участие в атаке? слышу я обра­щенный ко мне вопрос. — С удовольствием. — Я с сотней казаков хочу атаковать ту толпу кото­рую вы видите там справа. Подтяните подпругу и будь­те готовы. Мы вытянулись в линию—сто человек, с обнаженными саблями. Туркмены находятся в разстоянии ста пятидесяти [266] сажен, столпившись в нестройную массу в которой человек 300 или 400. — Готово?—В атаку! раздается команда и мы несемся на них подобно лавине. Взвилось облако пыли, раздался топ лошадей, звякнули шпоры, блеснули сабли, и мы уже на месте. Но Туркмен там нет. Мы видим их сажень на полтораста дальше; они подви­гаются легким галопом, повидимому ни мало не спеша и очевидно не допуская мысли что мы можем их настигнуть. Мы продолжаем скакать далее, но также безуспешно. Это может привести в отчаяние. С таким же успехом мы могли бы идти в атаку на стаю диких гусей; и мы оставляем наше намерение. После нескольких стычек, без большой потери с обеих сторон, мы возвращаемся в лагерь. Но Иомуды неме­дленно поворачиваются и следуют за нами с насмешли­выми криками, давая нам понять что считают нас величайшими из трусов. Мы возвращаемся однако в лагерь мало обращая на них внимания, за исключением одного залпа из ружей когда они подошли уже слишком близко. Они продолжают сле­довать за нами и не доходя около полуверсты до лагеря уда­ляются. На возвратном пути мы находим два тела Туркмен убитых нашими застрельщиками; одному пуля про­била голову, другому попала в грудь. Я думаю что эти двое Туркмен были единственными убитыми оставленными на поле, хотя они должны были потерять не мало убитых стрелками полковника Новомлинскаго. Потеря Русских состояла всего из шести человек. Жара днем была необычайная, и мы были рады, возвратясь в лагерь, сбросить свои доспехи и растянуться для отдыха на коврах под тенью дерев. Скоро мы принялись весело толковать о событиях дня, за хорошим обедом, состоявшим из жареной баранины, молока, дынь и свежих, с пылу горячих, пшеничных лепешек доставленеых нам Узбеками.   [267] VI. В промежутке.  Это нападение со стороны неприятелей показывало что они действительно хотели биться, и еслиб они продолжали так-же как начали, то могли бы иметь сериозный успех. Мы увидали что слишком легко прежде относились к их храбрости и что это был неприятель котораго нельзя было презирать. Следующие день мы провели в лагере ничего не предпринимая. Узбеки опять принесли нам провизио; мне, казалось любопытным каким образом они с таким безграничным доверием вверяли нам свою жизнь и собствен­ность, когда мы так сурово поступали с их соседями. С своей стороны я находил очень мало разницы между ними и Туркменами, как по одежде так и по наружности; толь­ко когда они снимали свои бараньи шапки и можно было видеть очертание головы, тогда разница становилась заметна. Но даже и тогда в большей части случаев было трудно различить их, ибо между обоими племенами жившими в таком близком соседстве естественно должно было про­исходить смешение, и различие типов свойственных каждому из них должно было более или менее сглаживаться. На самом деле, хотя мы и были убеждены в противном, половина этих Узбеков могли быть Туркменами, которые приходили в лагерь для разведок. Однакоже, так как не было вернаго способа различать их, Узбеки же не были настолько преданы Русским чтобы выдавать своих единоверцев Магометан, и так как Туркмены ничего бы не поняли из русских военных порядков еслиб и видели их, то против шпионов и не принималось никаких мер. В течении этого дня прибыли новые уполномоченные от Туркмен, повидимому для переговоров; но я мог узнать касательно их предложений только то что они не были приняты. Что они готовы были помириться и не имели особенной злобы против Русских, это доказывается их отношением к Оренбургскому отряду, который проходил по этим самым местам всего три недели тому назад. На всем пути его они выходили во множестве, принося дыни, фрукты, [268] молоко и хлеб, и предлагали все это самым радушным образом, не требуя платы. Один офицер после разказывал мне что войска этого отряда, находившияся верст за пятдесят ниже по реке, близь Куня-Ургенча, жили с Турк­менами в самых дружеских отношениях, в то время как мы жгли и разоряли их страну по всем направлениям. Он говорил что никоторые из Иомудов даже пытались заключить с ними оборонительный и наступательный союз против нашего отряда. Они говорили наивно: „Мы покля­лись с вами в дружбе и считаем себя вашими союзни­ками Но другое племя Русских, из Туркестана, затеяло с нами войну, и мы полагаем что вы должны помогать нам против них, как и мы стали бы помогать нам про­тив ваших врагов.»