Автор — П. Нормантас

Из книги «Наш девиз поиск: Путешествия, походы, экспедиции»

Москва, «Профиздат», 1987 г.

…Ног я уже не чувствую — они одеревенели. Кое-как работают только основные мускулы. Я почти перестаю шевелить ластами, стараюсь расслабиться: любое резкое движение может вызвать судороги, а тогда довольно-таки сухопарое мое тело окажется на дне холодного, хотя и не глубокого Арала… Дрожь сотрясает меня, даже хрипы вырываются. Мозг тоже превратился в ледышку, но кое-что я еще соображаю: пока бьет дрожь, не замерзну окончательно. Но сколько еще нужно продержаться? Холод действует как наркоз: я перестаю ощущать течение времени. Глаза, уши, все тело погружено в воду, и это однообразие среды мешает временной ориентации. Полчаса прошло, час или два?
Плыву в одежде. Перед собой толкаю маленький плотик, связанный из тростника. На нем жалкие остатки снаряжения. Гребу понемногу. Проплыл я вроде бы метров четыреста,- значит, осталось еще триста.
Такое расстояние еще полбеды. Самое страшное — холод; вот он подступает к самому горлу. Начались спазмы дыхательных путей и рвота, хотя желудок совершенно пуст, сжимает горло, не могу глотнуть воздух, задыхаюсь…

По зову Арала

Когда едешь по Туркестанской железной дороге, незадолго до Аральска в вагонах начинается оживленная торговля копченой и сушеной рыбой. Тут есть все, что душе угодно,- сазаны, лещи, каспийская плотва, множество другой рыбы. При виде такого изобилия сердце подводного охотника начинает биться учащенно.
Если же летишь на самолете, замечаешь, что однообразную, выжженную солнцем казахстанскую степь сменяют зеленые полосы тростника, затем желтая прибрежная линия, а дальше видишь всюду лишь бескрайнюю голубизну — голубое, без малейшего облачка, небо и голубое море под крылом самолета.
Такое зрелище тоже не может оставить равнодушным туриста, жаждущего поближе познакомиться с живописными уголками нашей страны.
Первое мое знакомство с Аралом состоялось несколько лет назад, когда мы — трое туристов — дней 10 весьма успешно охотились у его западных берегов.
Рыба водилась не везде, но мы нашли несколько мест, поражавших ее обилием. Сухой и жаркий климат позволил нам высушить улов за пять-шесть дней. Местные моряки рассказали, что для рыболовов больше всего подходит юго-западный архипелаг правее дельты Амударьи. Между бесчисленными островками, куда мели и камыши не позволяют заходить рыболовецким судам, непуганой рыбы — пруд пруди. Если верить морякам, там попадаются сомы весом до 300 килограммов! В камышах обитают кабаны, в кустарнике — кеклики, фазаны. Впрочем, летом там полно и куда менее приятных существ — ядовитых змей и скорпионов.

Отгул

В тот год я работал в Таджикистане. В середине марта мои студенты ушли на практику, а я взял отгул за счет неиспользованного отпуска. Как провести целый месяц в раннюю весну? Рыбная ловля? Местная детвора уже плещется в хаузах (небольших водохранилищах для поливки полей), но охотиться в Аральском море под водой еще холодно даже в гидрокостюме. Придется, видно, ловить рыбу удочкой. Ранней весной здесь змей еще нет, скорпионов тоже. Не предвидится проблем с питьевой водой.
Содержание соли в аральской воде — 10 граммов на литр, то есть здесь она вдвое преснее, чем в океане. Полноводные Амударья и Сырдарья несут миллионы тонн пресной воды. Она держится тонким слоем на поверхности моря, пока не наступает жара. На солнце речная вода быстро испаряется, а ветер смешивает ее с морской. Но весенние паводки все наполняют и наполняют Арал, так что весной поверхностные воды пригодны для питья.
Сборы опытного путешественника много времени не занимают. Некоторые вещи так и лежат в рюкзаке с прошлого лета. Но я следую привычке одного из персонажей Джерома К. Джерома составлять длиннейшие списки якобы необходимого, а потом вычеркивать почти все за ненадобностью. Видимо, справедливо мнение, что истинный турист должен обязательно брать с собой три вещи: соль, спички и топорик. Но сейчас ранняя весна… Я долго верчу в руках подводное ружье. На что оно мне? Не полезу же я в апреле в ледяную воду. На поверхности будет градусов 6-7, а в глубине не больше 4 — почти как зимой. Однако пневматическое ружье мощностью в 30 атмосфер — эффективное оружие и на суше. Можно его и не пускать в ход, но уверенности в своих силах оно придаст. А это очень важно, когда путешествуешь в одиночку по незнакомым местам. Поэтому я беру его. Ну а если уж взял ружье, приходится брать и комплект для подводной охоты: ласты, маску и трубку.
От Душанбе поезд поворачивает на юг, к Амударье. Проехав по территории Узбекистана, он переезжает эту реку и несется к туркменскому городу Чарджоу. Свой путь на запад я продолжаю на другом поезде, через плодородную долину Амударьи до станции Ходжейли. Здесь я пересаживаюсь на баржу, которая спускается по течению к Аральскому морю.
На Памире уже тает снег. Вода в реках, бегущих с гор, поднялась. Речники пользуются весенним паводком для вывоза хлопка. Второй разлив начнется в июле, когда будут таять высокогорные ледники.
Экипаж баржи — три человека; они из самого большого здесь порта — Муйнака. Там и самая крупная рыболовецкая база. Эти гостеприимные парни удивляются, что я плыву один.
— Если беда какая или заболеешь, кто поможет? — спрашивает шкипер.
Я отвечаю, что даже женщины в одиночку ныне пускаются на яхтах вокруг света… А что стоит мужчине пару недель поплескаться среди аральских островков!
Джейхун — Бешеная река — так называют Амударью местные жители — разветвляется в дельте на три рукава. Баржа спускается по Акдарье (Белой реке), а мне надо на Кунядарыо (Чистую реку). В конце лета она почти совсем пересыхает, но сейчас такая же мутная и быстрая, как и другие реки. С высоких берегов то и дело падают в воду подмытые глыбы красной глины. Судоходства здесь нет. Не видно даже каюков — лодчонок местных жителей. Один раз вижу на правом берегу огонь. Это жгут прошлогоднюю траву. Наконец Аральское море.

Швертбот в рюкзаке

Прощаюсь с дружелюбными моряками. Фотографируемся на фоне баржи и «Аргонавта».
Портативный парусник «изобрел» сам. Прикрепил к надувной лодке два боковых пластмассовых опускаемых шверта, управляемый ногами руль и складную мачту с парусом от виндсерфера. Вес швертбота всего 10 килограммов. Крейсерская скорость «Аргонавта» — до 4 узлов, так что за день можно пройти двойную туристскую норму.
Первая и последняя сносная ночевка — на берегу Арала. Здесь полно ящиков и досок. Я мастерю из них экран для защиты от морского ветра и раскладываю большой, но медленно горящий костер. Ложусь между щитом и костром, забравшись в спальник. Греет хорошо. Если бы знал, что это моя последняя ночевка без стука зубов на многие недели…
Арал здесь светло-шоколадного цвета. Воды Амударьи будут видны еще на десятки километров. Дует зюйд-вест. Это хорошо. Мой курс будет лежать через Джалтырбас (Верхний змеиный залив) на самый большой остров юго-западного архипелага или, точнее, на деревеньку Тайлакджеган, что в переводе означает «здесь проплыл годовалый верблюжонок». От устья Кунядарьи это около 60 миль на северо-восток. При попутном ветре, думаю, можно пройти за пару суток.
Рано утром собираю свой парусник и спускаю его на воду. Кладу на нос рюкзак с запасом еды и необходимыми для лагеря вещами, ружье привязываю к мачте. Сумку с кое-какой мелочью кидаю в лодку. Дует ветер в 3-4 балла, и Джалтырбасский залив я проплываю, как и предполагал, за сутки. Ночью, чтобы не замерзнуть, держу шкот в зубах, а сам подгребаю одним веслом, как на каноэ. Хотя авиационный компас светится в темноте, проще ориентироваться по Полярной звезде. На рассвете я уже вижу острова, следовательно, проплыл около 40 миль, и до кишлака Тайлакджеган остается меньше 20. Я пристаю к ближайшему островку, чтобы немного отдохнуть: просидеть целые сутки в одном положении весьма утомительно.
Бросив на берег сумку, вытаскиваю лодку на пологий пляж. Большой рюкзак не вынимаю: долго здесь не задержусь. На всякий случай беру ружье — место как-никак незнакомое. Островок неширокий, но длинный. Восточная его сторона, словно бородой, обросла кустами саксаула и тростником; я отправляюсь осмотреться на другую, подветренную сторону. Вдруг из-под ног выскакивает и бежит парочка птиц, похожих на куропаток. Они заинтересовали меня. Что за порода? Хочу поглядеть поближе. Но «куропатки» перебегают от куста к кусту, вместо того чтобы взлететь. Впрочем, бес их знает, умеют ли они вообще летать. Известно только, что они привыкают к человеку и весьма драчливы. Жители Южного Таджикистана часто держат у себя таких «куропаток», тренируют и выставляют на поединки с другими.
Птицы заманивают меня к противоположному берегу и исчезают в чаще тростника. Приходится примириться с мыслью, что это дикие кеклики, если вообще они кеклики…

Сейша

Выбрав удобное место для привала, я отмечаю его пучком травы на саксауле и не спеша возвращаюсь к лодке. Издалека вижу метрах в 400 от берега маленький парус. Еще кто-то…
И в этот миг меня молнией пронзает мысль: да ведь это «Аргонавт»! Сломя голову мчусь по мелководью. Сейша… Напрасно теперь рвать на голове волосы — я совсем
забыл о сейшах. Сейша отличается от наводнений и приливов тем, что вода поднимается лишь ненадолго. Это, в сущности, огромная плоская волна. Я скидываю ботинки, срываю штаны и куртку. Свитер оставляю — так теплее. Натягиваю ласты и прыгаю в воду. Сделав несколько гребков, пробкой выскакиваю на берег. Вода ледяная, аж дыхание сперло. Я прыгаю на одной ноге, бью себя руками по бокам и лихорадочно думаю, что делать. В такой воде не проплыву и полсотни метров. Бегаю, бегаю, как ненормальный, по берегу, а моя лодка легко качается на волнах и не спеша уплывает все дальше от меня; она движется по ветру вдоль архипелага. Неужели поблизости нет какого-нибудь судна? Ни души! Я скидываю мокрую одежду и, надев куртку, бегу по побережью: авось море выбросило что-либо подходящее — бакены, бревна, из которых можно соорудить плот и догнать на нем лодку. Несколько дощечек, палок, пара поплавков… Летом проплыл бы расстояние до лодки за несколько минут. Как же вернуть ее и все снаряжение, украденное сейшей, ветром и течением? Остается последняя призрачная надежда — не выпускать лодку из виду и ждать какого-нибудь судна. Но как дать знать о себе? Я набираю травы и дощечек, разжигаю маленький дежурный костер. Слава богу, спичек у меня — полные карманы. Затем срезаю самый высокий из этих карликов саксаул и привязываю к нему шаль.
Поднялось солнце, стало теплее. Море, как кот, ластится к ногам, прибой еще ощутим, вода прозрачна: муть, приносимая Амударьей, сюда не доходит. Я же печально сижу на берегу, пристально вглядываясь в горизонт. Вечером мне показалось, что какое-то судно двигается на север на грани горизонта. Я кидаю в костер ветки и траву, дымлю изо всех сил. Сам становлюсь рядом и размахиваю своим флагом. В бинокль, может, и заметили меня. Но на барже, верно, не смотрят по сторонам.
Вечером мой парус уже еле виден. Итак, выходит, что я отрезан от берега. Однако ой как не хочется мириться с поражением. Я еще лелею надежду догнать «Аргонавт», если кто-нибудь покажется здесь даже завтра. Штормом вроде бы не пахнет.
Я мысленно кратко формулирую случившееся. Если существует телепатия, то мои мысли запеленгуют. «Я литовский путешественник, живущий в Таджикистане, 25 марта неожиданно попал в опасную ситуацию. Всевидящий Аллах наказал меня, соблазнив кекликами, и наслал на меня сейшу — стоячую волну, поднявшую уровень воды на полметра. Этого оказалось достаточно, чтобы моя надувная лодчонка оторвалась от берега и, гонимая ветром и течением, уплыла на недосягаемое расстояние. Крайне низкая температура воды помешала догнать беглянку. В лодке запас пищи на три недели, теплый спальный мешок и все рыболовные, а также кухонные принадлежности. Что мне делать?»
Раскладываю на берегу все оставшееся: подводное ружье с двумя гарпунами, комплект для ныряния, большой охотничий и маленький карманный ножи, часы, увеличительное стекло, карандаш, мыло, иголки с нитками, полбуханки хлеба, граммов 15 чаю, 22 кусочка сахара, 5 луковиц, 2 зубчика чеснока, роман Джеймса Олдриджа «Морской орел» на английском языке и резиновый мешочек с документами, деньгами, медикаментами, спичками, записной книжкой и картой Средней Азии.
Привыкнуть можно ко всему…
Начну с чая — таков обычай жителей Средней Азии. Хороший обычай! Чай, особенно зеленый, тонизирует, утоляет жажду, успокаивает. Но в чем скипятить воду? Ведь посуда уплыла вместе с лодкой. Теперь все придется одалживать у моря. Довольно долго брожу по берегу, пока, наконец, не нахожу то, что нужно. Ржавая консервная банка… Выскребаю ее, как могу. Чай, хоть и солоноватый, поднял настроение. Утешаю себя: бывает и хуже. Рано или поздно кто-нибудь появится и доставит меня в Тайлакджеган, где «плавал верблюжонок».
Тюркская топонимика расшифровывается очень легко, любое название что-нибудь означает. Это вам не Москва, Каунас или Скуодас. Арал, например, по-тюркски — «остров». В бескрайней выжженной солнцем степи это море словно остров, остров воды.
Близится вечер. Теперь самое главное — устроить приемлемый ночлег. С моря тянет ледяным холодом, а все близлежащее топливо я использовал для дымовой сигнализации. Тростник и ветви саксаула сгорают за несколько минут. Меня мучит голод, но к хлебу я пока не притрагиваюсь.
Четырех — пятиметровый тростник в палец толщиной растет здесь густыми пучками. Выбрав один пучок, диаметром метра 3, я вырезаю его изнутри и связываю верхушки оставшихся. Сухая прошлогодняя трава идет на постель. Вот и юрта готова. Казахи делают их из войлока, застилают пол шкурами и коврами из верблюжьей шерсти. Моя же юрта, если ее можно так назвать, чертовски холодна. Ветер продувает ее насквозь. Холод пронизывает до костей. Под утро и я, и мое жилище покрываются инеем. Срезаю тростник с подветренной стороны и развожу костер у самого ложа. Урывками сплю, но, когда через минуту огонь гаснет, просыпаюсь. «Перетерплю, — думаю я, дрожа,- до утра, а завтра построю кибитку — глиняный шалаш с печкой».
За весь следующий день мне удается построить метровой высоты глиняное жилище, напоминающее древнюю казахскую могилу.
Впрочем, для того чтобы сидеть или лежать, моя кибитка вполне пригодна. Жилищный вопрос, таким образом, решен.
Остается проблема пищи. Это куда сложнее. Ветер и течения носят сейчас мой «Аргонавт» по Аралу, а он величиной с Литву, если не больше. Кому достанутся эти консервы, чай, овсянка, сушеные фрукты? Интересно, что подумают об их бывшем владельце? Может, незадачливый рыболов вывалился из лодки и утонул?
Тот, кто найдет «Аргонавт», обязан известить об этом милицию, а та объявит розыск. Мой портрет будет висеть между фотографиями скрывающихся от правосудия рецидивистов на всех пристанях и железнодорожных станциях Средней Азии. Соседство не из приятных. Если меня не найдут, то через два месяца объявят пропавшим без вести.
Другой вариант: человек, нашедший лодку, никого не известит об этом, а оставит ее себе. По морской традиции судно, оставленное владельцем, принадлежит нашедшему его. Третий вариант, самый вероятный: лодка будет дрейфовать, как летучий «Голландец», пока первый шторм не выкинет ее где-нибудь на необитаемый берег Кызылкумов. Обломки «Аргонавта» сгниют вскоре в полосе прибоя.

Мобилизация сил

Первая ночь в кибитке напоминала предыдущую — в тростнике; еще не уcпели обсохнуть глиняные стены, не хватало топлива. Но настроение радужное. Слишком холодно, чтобы спать, и я намечаю ближайшие задачи: тщательно обследовать остров, установить расстояние до других ближайших островов, придумать, как ловить рыбу, держать наготове сигнализационный костер и укреплять свою физическую выносливость и закалку. Определяю два варианта спасения. Первый и основной: в середине апреля просыпается скудная аральская природа, и здесь должны появиться рыбаки, ихтиологи или еще какие-нибудь натуралисты. Следовательно, мне надо продержаться недели три. Запасной вариант: в середине мая вода потеплеет и я смогу проплыть до берега этапами — от острова к острову. По карте определяю, что этапов будет 16- от 500 метров до 3,5 километра каждый. Еще раз обмозговав оба варианта, я меняю их местами. Итак, намечается двухмесячная робинзонада — до середины мая, когда я собственными силами смогу добраться до берега. К утру принимаю решение: сегодня же начать тренировки и закаливание. Теперь для меня не существует ненастья, ледяной воды или невыносимого голода. Сколько поймаешь, столько и съешь. Теперь мы с природой единое целое, и, если я не буду придерживаться ее законов, это для меня может обернуться гибелью.
Психологическая настройка играет огромнейшую роль. Как только составил план действий, задача моя оказалась ясной и не такой уж невыполнимой. Теперь я просто обязан выкарабкаться.

Запах ацетона

На третий день голодания начинаю чувствовать во рту запах ацетона. Это значит, что организм начал эндогенное (то есть из внутренних запасов) питание. Сначала «худеет» кровь — используются имеющиеся в ней запасы жира. Затем приходит очередь гликогена, выделяемого печенью. Через кровь он превращается опять в глюкозу и сгорает, как энергетический продукт. Затем наступает очередь внутреннего и подкожного жира, белков из костного мозга и других внутренних органов. Вплоть до этой стадии голодание не считается необратимым явлением. Но когда не остается жиров, организм начинает использовать для питания мышцы, возникает дистрофия. Это уже опасно. Холод стимулирует использование энергетических запасов организма быстрее, поэтому я непременно должен что-нибудь поймать.
Отвязав от ружья миллиметровую леску, я отрезаю длинный тростник и мастерю удочку с двумя маленькими крючками. Приманка — хлеб. Жаль этого последнего кусочка, но никакой живой приманки вокруг нет: насекомые еще не вылезли из своих зимних укрытий. Закидываю удочку в разных местах у камыша. До полудня не удается поймать ничего; моя горбушка тает на глазах. Устав, я втыкаю удочку в землю и иду искать местечко получше. Возвращаюсь — удочка в воде, до нее метров 8. Мгновенно раздевшись, бросаюсь в воду; несколько гребков, и я снова на берегу. Я так взволнован, что даже не чувствую холода. Значит, клюнула!.. На удочке только один крючок. Это, конечно, не весело, но обнадеживает: значит, здесь водится крупная рыба. И купание в ледяной воде не прошло даром: теперь я уверен, что после нескольких таких сеансов я мог бы стать «моржом» и пробыть в воде несколько минут. Ведь «моржи» — люди самого разного возраста и часто не такие уж упитанные, а купаются в 20-градусный мороз. Здесь условия куда благоприятнее. Днем температура воздуха выше 15 градусов. В программу тренировок включаю упражнения но задержке дыхания. Лежа на берегу, зажав нос, могу не дышать минуты две с половиной. Необходимо подготовиться, чтобы через неделю я смог продержаться в воде хотя бы минуту. А пока придется ловить рыбу на оставшийся крючок. Но, увы, безрезультатно — нет приманки.
— Мои драгоценные крупные рыбы, вы обезоружили меня! — обращаюсь к шумящему у моих ног морю.- Но я, как и старый рыбак Сантьяго у Хемингуэя, не сержусь на вас. Мы еще встретимся, и как вы думаете где? В ваших владениях! Если вам не холодно, то и мне холодно не будет. Поймите, я очень, очень голоден.
Соль, перец и лавровый лист дрейфуют по Аралу, но четыре луковицы еще остались для ухи…
Во время войны мне удалось выжить на одной воде целую декаду. Первые три дня я страдал неимоверно. Но на пятый чувство голода притупилось; невыносимо тяжело стало на десятый день. Любопытно, что в первую пятидневку сил у меня почти не убавилось. Этот опыт должен помочь сейчас. Я обязан закалить свое тело так, чтобы пробыть в воде несколько минут. За неделю и вода немного прогреется; солнышко поднимается все выше и выше. Однако слишком увлекаться тоже не следует, как бы не заработать воспаление легких. Тогда конец…
Я устанавливаю строжайший режим. Делю день на две части: утреннюю и послеобеденную. По утрам обегаю весь берег острова — это больше 2 километров. Легкая зарядка, затем раздеваюсь, натягиваю ласты, прыгаю в море и, сколько хватает силенок, плыву. Вернувшись, растираюсь полотенцем, молниеносно одеваюсь и энергично пробегаю еще километр. Потом кипячу «чай», греясь на солнце и одновременно у костра. Прихлебываю маленькими глотками солоноватую горячую воду. После такого «завтрака» валяюсь на песке, в сто пятый раз изучаю «Морского орла» Джеймса Олдриджа (кстати, он тоже слыл подводным охотником) и брожу по острову. Когда нет ветра, загораю. Наблюдать горизонт, особенно северную его часть, в той стороне, где «плавал верблюжонок», стало у меня уже привычкой. В какой бы стороне острова я ни находился, непроизвольно поднимал голову и осматривал море. А главное, я плавал, плавал. Расстояние увеличивал по арифметической прогрессии, начиная с 30 метров. На пятый день, таким образом, проплыл 150 метров. После зарядки надеваю маску и ласты, делаю гипервентиляцию легких — насыщаю кровь кислородом — и, нырнув метра на 2-3, проплываю под водой два десятка метров. Вокруг много рыб. Это отвлекает мое внимание от каленых иголок холода. И снова арифметика — каждый день ныряю на 5 метров дальше. Наконец проплываю под водой до 40 метров. Форсированная программа подготовки к охоте выполнена! Но на шестой и седьмой день море волновалось. Вода помутнела; трудно было разглядеть собственную руку.
После долгого голодания силы на исходе. Первым дедом ухудшилось зрение — читать уже не могу. Подолгу сплю и во сне слышу странную музыку. Бегать и нырять уже не хочется. Однако прервать тренировки нельзя. Плаваю медленно, отдыхаю на спине. На восьмой день море успокоилось, вода стала опять прозрачной.

Стал ихтиофагом

Сегодня 4 апреля. Одиннадцатый день голодовки. Подготовка к охоте кончилась, но организм обессилен. Слабею с каждым часом.
Сегодня я обязан добыть рыбу. Едва увидел стаю рыб, как перестал чувствовать холод. Шерстяные трикотажные штаны и свитер немного задерживали согретую телом воду, но дрожу я ужасно. Ружье прыгает в руках, как пулемет. Мелкие рыбешки суетятся вокруг. Вот похожие на наших красноперок красноглазые белобокие рыбы — усачи. Они то прячутся в зарослях камыша, то выплывают на чистую воду. Ершики крутятся у самой маски, грозно вертят хвостиками, подняв колючие спинные плавники. Но резвиться с рыбьим молодняком недосуг. Где же достойные меня настоящие рыбы? Ага!.. Вот из зарослей вылезает трехкилограммовый сазан. Надо незаметно подкрасться… Очень трудно унять дрожь. Выстрел. Мимо… Сазан кидается влево, со дна поднимается ил. Прямиком через камыши я спешу на берег. Добыть ничего не удалось, но настроение прекрасное. Теперь я твердо знаю — сегодня у меня будет рыба!
Долго греюсь у костра и бегаю вокруг него, сушу одежду. И снова в воду. Но на сей раз я надел на себя все, что у меня было. Нейлоновая куртка создавала положительную плавучесть: не смог погрузиться под воду. Пришлось наложить песку во все карманы.
Большущий сазан бодро плывет впереди. Я догоняю его. Вот он повернулся боком. Этого-то мне и надо. Стрела пронзает его насквозь: 30 атмосфер не шутка! Сазан мой! Он еще бьется на дне, вздымая тучи ила, но уже тащу его за гарпунный шнур и спешу на берег. Моей радости нет предела — я уцелею!
Охота спорилась. Сазаны не слишком проворны и не слишком пугливы. Лещи поосмотрительнее. Они только высунутся из водорослей — и тут же назад. Холод не позволяет терпеливо выслеживать их. Впрочем, удается подстрелить и несколько лещей. Усачи любят большую глубину и обычно держатся у самого дна, все время что-то щупая своими небольшими усиками. А где же сомы?
Ем я одну рыбу, прямо ихтиофаг — пожиратель рыб. Так древние греки называли представителей племен, обитавших у Красного моря. Рыбные блюда у меня четырех сортов: рыба вареная, жареная на вертеле, на камне и сушеная. Рыба хороша даже без специй. Пока еще не началась настоящая жара, соли мне не добыть. Поступаю так. В яму помещаю капроновый лоскут, наливаю морской воды и жду, пока она немного выпарится. Потом окунаю в нее куски рыбы.
Жизнь принимает какие-то определенные очертания. Я занят с утра до вечера. Удивительно вынослив человеческий организм! Я едва не замерзаю, но не болею. Поначалу боялся воспаления легких и ушей, плеврита, гриппа, однако ни разу даже не кашлянул. Правда, я овладел искусством дрожания. Дрожь — это мышечная работа, во время которой выделяется добавочная тепловая энергия. Пульс становится реже. Когда лежу неподвижно, насчитываю меньше 50 ударов сердца в минуту. Обычно у меня было на 10 больше. Белков и жиров хватает.
Силы, в общем, восстановлены. Кажется, я даже вошел в мало-мальски спортивную форму. Однако без сахара, хлеба, картошки вес продолжает падать.

Остров в огне

Утром 10 апреля, я, как обычно, охочусь в тростниках у берега. Вдруг даже через дыхательную трубку почувствовал запах гари. Поднимаю голову — дым. Спешно возвращаюсь на берег. Остров в огне! Горит даже торчащий из воды тростник. Очевидно, ветер разнес по острову угли костра. Прошлогодняя трава и тростник сухи, как порох. Огонь цвета кипящей меди. С ревом и треском огненная лавина движется по острову, высоко в небо поднимается черный дым. Вот, думаю, теперь-то уж в Тайлакджегане заметят дым и приплывут посмотреть, что здесь стряслось. А как там моя кибитка? Благо, что документы зарыты в песок. Я бегу побережьем, обгоняя огонь.
Остров выгорел за час. Иду по пепелищу к своему домику. Самое грустное зрелище — обгоревшие ежики. Я не подозревал, что они здесь обитают. Беднягам бежать было некуда. Я оглядываю горизонт: как всегда, пусто.
На острове не осталось даже веточки для растопки. Пора убираться отсюда. До следующего большого острова около 700 метров — доплыву ли?
…Сначала перестаю чувствовать ноги. Они деревенеют. Все мелкие мускулы застыли, сосуды сжались. Холод ледяной рукой хватает за горло. Начались спазмы дыхательных путей. Я задыхаюсь…
…Но страх, как и злость, повышает содержание адреналина, а тот, в свою очередь, стимулирует некоторые физиологические и психологические процессы. Накапливаются запасы гликогена, и физическая выносливость увеличивается. Как только я испугался, от сонливости не осталось и следа. В голове мелькает мысль, что, если через несколько секунд не удастся восстановить дыхание, мне конец. Переворачиваюсь на спину и разрываю верхние пуговицы одежды. Делаю глубокий вдох. Медленно подгребая ногами и одной рукой, другой поглаживаю горло. Мышцы вроде бы не отвердели, и это успокаивает. Видимо, намокшая одежда сдавила шею. Я наткнулся на небольшую доску и с ее помощью плыву дальше. Коченею все больше, но появляется уверенность, что не пропаду и на этот раз.

На Беличьем острове

Образность казахской топонимики передалась и мне. Этот остров гораздо больше — около 6 километров. Его я окрестил Беличьим. Не знаю, как слово «белка» по-казахски, но своей формой он напоминает разостланную шкурку сибирской белки.
Растительный и животный мир здесь богаче, чем па первом острове. Как только я выкарабкался на берег, из-под ног выпорхнула и полетела на бреющем полете над кустами парочка фазанов. На южных склонах небольших дюн уже виднеются побеги зелени. Появляется неприятная мысль: скоро вылезут из нор змеи и скорпионы. Кое-где густые, колючие, переплетенные травами, непроходимые кусты. Это тугайные (приречные) джунгли. Веток для костра хоть отбавляй. Кибитку леплю на правой «ноге» Белки, ближе к Тайлакджегану.
У этого острова линия берега разнообразнее. Здесь нет тростника, лишь слои извести, глины. Множество непуганой рыбы. Она уплывает, только когда протягиваешь к ней руку. Я оглядываю темные ямы и таинственные ущелья. Вот темный силуэт показался из-под отвесного обрыва и медленно движется у дна наискось от моего пути. Тень размером с меня. Видны белые полумесяцем губы. Я отмериваю от них около 40 сантиметров — и… Но тут я подумал, что не привязан! Такой сомина может вырвать из рук ружье… Ладно, ведь такой случай бывает раз в жизни. Спускаю курок. Моя рука почти вывернута из суставов. Но к этому я готов. Скользкое тело проносится мимо меня, дважды задев лицо и сорвав маску с трубкой. Найду потом! Сом бьется, словно заарканенный мустанг. От поднявшегося со дна ила вода мутнеет. Раза два поднимаюсь на поверхность, чтобы глотнуть воздуха. Наконец рыбина успокаивается, и я поворачиваю к берегу. Уверенности, что сом не сорвется, еще нет. Но все же вылезаю на берег. Стрела погнута, язычок тоже еле держится. Выстрел неплохой — стрела у самой головной кости; попади я в живот — сом давно бы сорвался. Прикидываю, что в соме не менее четверти центнера. Гора мяса! Оптика маски увеличивает в воде все предметы на треть, поэтому сом и показался великаном.
Сомятину я готовлю по-туркменски. Для этого необходим тандыр — земляная печь с узким горлом, похожая на чайник. Воздух попадает туда по боковому каналу вроде как через носик чайника. Угли на дне. От них равномерно разогреваются стенки. Я леплю к ним куски сомятины величиной с кулак. И без приправ получается довольно вкусное «жаркое».
Из кожи сома я делаю зеноц. На Памире их делают из козьих или овечьих шкур. Если зеноц надуть, его можно использовать как плавучее средство при переправе. В ущелье Вартанг в Таджикистане мне довелось наблюдать и соревнования по плаванию с зеноцами.
Следующий сом был килограммов на 12. Он взмутил воду и сорвался. Я нашел его позже: он лежал на дне брюхом вверх, в боку зияла огромная рана. Крупные рыбы почти всегда срываются, если только не попадаешь стрелой между костей или крупных хрящей. В тот же день видел сома — настоящее чудище: длиной около 3 метров с огромной сплюснутой головой, усы толщиной с карандаш, а вот глаза с пуговичку. Стрелять в такого значило бы распрощаться с ружьем.
Золоточешуйного сазана или серебряного усача высмотреть не проблема. А вот сомы отлеживаются в темных ямах или пещерах, заметить их удается только при спокойном море, когда ил оседает на дно. Я добыл еще несколько сомов.

Грибные злоключения

Весна в Средней Азии начинается бурно. Подул «афганец» — сильный теплый южный ветер из пустынь Афганистана,- и все ожило, зазеленело, расцвело. «Афганец» поднимает в пустынях песчаные бури и штормы на Арале. Вода мутнеет. Но это не беда: у меня немалый запас сушеной рыбы. Интересно наблюдать за пробуждением природы. Из веточек саксаула тянутся нежные зеленые стебельки с почками. Это и есть листья растения, других у него не бывает. Этими почками питаются верблюды, овцы, сайгаки.
Прилетают пеликаны и кормораны. Аральские пеликаны — короткохвостые птицы светло-розовой окраски. Они сразу же принялись вить гнезда в камышовых зарослях. Интересно, каковы их яйца?.. Я не подозревал, что пеликаны не умеют нырять и поэтому рыбачат в мелких местах, бродя по воде. Задрав вверх клюв, они заталкивают рыбу в свои знаменитые мешки. Зато кормораны ныряют превосходно. Черные, длинноклювые, они прилетают на остров только поохотиться. Гнезда вьют где-то в скалах.
На острове появились грибы. Понюхал, пожевал, решился сварить. После осточертевшей рыбы это блюдо показалось превосходным. Но к вечеру они дали о себе знать. Нарушилась функция мочевого пузыря. К счастью, съел я этих грибов немного. Через сутки все прошло. Еще раз подтвердилось правило — не ешь незнакомых грибов! Это происшествие заставило проанализировать свой рацион. Я вспомнил о французском враче Алене Бомбаре, авторе книги «За бортом по своей воле». Два месяца он питался рыбой и планктоном. После своего путешествия через Атлантику долго лежал в больнице — лечил позвоночник. И лишь потому, что организму не хватало кальция. Он выбрасывал рыбьи кости. Вспомнив этот поучительный пример, я уже не бросал их в костер, а размалывал на камне и съедал вместе с рыбой.

Ностальгия

Весеннее буйство природы действует на психику, особенно когда дует западный ветер. Мысленно прослеживаю его маршрут: Атлантика — Средиземное море — Черное море — Кавказ — Каспийское море — плоскогорье Устюрт — Арал. Эти ветры проносятся и над Прибалтикой. А здесь они обсыхают, становятся знойными.
Вечерних сумерек почти что нет. Ночь начинается сразу после захода солнца. Небо черное, звезды очень яркие. Время от времени пролетают искусственные спутники. Вспоминаю узбекского астронома XV века Улугбека. Он построил недалеко от Самарканда обсерваторию и сложил из мраморных плит гигантский секстант — диаметром 40 метров.
Ясный весенний воздух позволяет наблюдать за небесными телами беспрепятственно. Каждый вечер, лежа па спине у тлеющего костра, я изучаю астрономию. Беда, что нет атласа звезд. Ведь они здесь расположены несколько иначе, чем над Прибалтикой.
…Прошел месяц. Самые трудные дни позади. С каждым днем теплеют воздух, вода, богатеет природа, и все труднее выносить одиночество. Я начинаю разговаривать сам с собой. Как Дерсу Узала, беседую с птицами, рыбами. Почти постоянно насвистываю какой-нибудь мотив.
Сегодня должно быть 1 Мая. Праздник. Температура воздуха, наверное, градусов 25; воды — вполовину меньше. Не работаю, то есть не охочусь. Стараюсь чем-нибудь разнообразить жизнь. Например, почему бы не организовать сдачу норм ГТО? Я отмеряю дистанции и расчищаю секторы. На старт забега на 60 метров приношу двух черепах и ежа. Увы, после команды «марш» мои соперники уползли в заросли саксаула… Я же сдаю все нормативы своей возрастной группы на «отлично». Правда, главный судья — я сам.
Жаль, что нечем украсить праздничный «стол». Хотя бы лепешка да щепотка чаю…

Чем не Робинзон?

Послеобеденное солнце начинает набирать силу. Невозможно ходить по песку босиком — жжет подошвы. Я загорел до шоколадного цвета. Вода, соль и солнце высушили кожу, она трескается, шелушится. Приходится натирать кусками жареной рыбы. Помогает не хуже крема, только запах… Когда кожа становится чересчур грязной, мою ее пеплом саксаула. В нем много поташа — карбоната калия, его моющие свойства не уступают мылу. Сам Робинзон Крузо завидовал бы мне.
Вода не только нагревается, но и становится более соленой. Маленькие листики саксаула тонут в серебристой росе. Эврика! Это же должна быть пресная вода! Положив кусок полиэтилена, я стряхиваю с кустиков росу. Делаю глоток и… скрючиваюсь, как паралитик. Роса, оказывается, солонее морской воды. Тут же солончаки! Видимо, корни саксаула высасывают из почвы соль, поэтому его древесина такая тяжелая.

Змеи

Появление черепах оказалось неожиданностью. Еще вчера не было ни одной, а сегодня целое стадо ползет между кустами, щиплют травку беззубыми ртами. Одни малюсенькие, со спичечный коробок, другие — с добрую буханку. Пробую черепашье мясо. Жарю его в тандыре, но без приправы оно не ахти какой деликатес. Рыба куда вкуснее. Яйца чаек тоже хвалить не стану.
Предстоит встреча со змеями. Хожу по острову в кедах и шерстяных носках. Речники рассказывали, что на один квадратный метр здесь приходится по змее. Преувеличивают, конечно. По ночам слышен мышиный писк. А потом раздаются шипящие звуки, словно капли падают на горячий пепел костра. Вдруг доносится резкий предсмертный писк. Это эфа поймала мышь. Эфы очень ядовиты. Но охотятся они только ночью, а днем спят, зарывшись в песок. Зато змей-стрелок я встретил много, они более метра, с четырьмя продольными полосками. Вот одна подняла голову над бугром, выгнула шею и начала водить ею из стороны в сторону. Там бегала ящерица. Вдруг мгновенно, как стрела, змея кинулась на жертву и обвилась вокруг нее. Стрелка одновременно душит и кусает. Иногда эти змеи висят на ветках саксаула; сверху лучше высматривать добычу. Экология здешней жизни проста: насекомые питаются пыльцой и соками растений, ящерицы — насекомыми, змеи — ящерицами, змеями — ежы. Еж — хан!

На берег

По карте я составил приблизительный маршрут возвращения. Он пролегал через 16 островов. О расстоянии между ними уже говорилось — около 22 километров по воде. Она еще не совсем согрелась — градусов 15. Однако змеи, возрастающая соленость воды, одиночество заставляют спешить. Полтора месяца в плену.
Из трех сомовых шкур изготовляю плотик-зеноц. Набиваю его сушеной рыбой, нагружаю одеждой, «посудой» и ружьем. Резиновый мешочек с документами вешаю на шею. Узкие проливы, до 700 метров, проплываю раздевшись — так легче. Широкие, в 2-3 километра,- в трикотажных штанах и свитере — так теплее. Если проливы между островами узкие, за день преодолеваю два-три.
Чем ближе к берегу, тем солонее вода. Мучит жажда, пропадает аппетит. На одном из больших проливов на меня обрушился шквал, и волны разбили плотик. Пошли на дно ружье, ботинки и посуда. На десятый день плавания — вечером 18 мая — я выбрался на берег. Последние полкилометра пришлось почти пройти. Было мелко, но ила по горло, и я страшно измучился. Выбрался на берег с головы до ног покрытый засохшей грязью, как болотный черт. Верблюжья колючка колола ноги, пришлось обрезать ласты и сделать из них калоши. Страшно мучила жажда. По карте до поселка Шейк-амин было около 130 километров. Это три дня пути.
Грузовик довез меня до Шейк-амина, оттуда я добрался до Кунграда. На вокзале увидел весы. Взвесился. Ровно 71 килограмм в одежде, а было 86. .
Полтора месяца я изнывал от холода, голода и одиночества. Соскучился по людям, цивилизации. Но место своего плена оставлял со светлым чувством. Я не проиграл, а получил хорошую закалку, научился приспосабливаться к самым неблагоприятным условиям. На память об Арале у меня остался полукилограммовый камень. Своей формой и цветом он похож на голову змеи. Розовые, черные и белые точки на сером фоне напоминают яйца чаек, слои извести и глины, дно Арала и черные спины сомов.
Попутешествуем еще!

Сканирование и обработка текста: Виктор Евлюхин (Москва), 2005. сайт скиталец.ру  адрес статьи http://skitalets.ru/books/aral_norman/index.htm