Л. Черский. Туркестанская недавняя быль.

«Вокруг света». 1896 год. № 30-32

Рассказ.

Стояли последние дни октября. Касаткин спешно заканчивал последние приготовления на своей новой кусовой, снаряжая ее в далекий путь – в Аральское море, на остров св. Николая, выручать товарищей.

Нужда, горький опыт – лучше всего учат людей, и на этот раз пловцы снаряжались в путь более основательно. На кусовой не была забыта ни одна мелочь. Число матросов значительно увеличилось несколькими рабочими, нанятыми Касаткиным, чтобы стащить с мели покинутую кусовую.

Перед отъездом все запаслись теплым платьем, так как наступали туманные осенние ночи, и по утрам было уже холодно.

В день, когда кусовая, двинулась вперед, погода стояла прекрасная уже около недели, и в пловцах была уверенность, что на этот раз, Бог даст, все обойдется благополучно.

Но это так только казалось.

На третий день подул сильный противный ветер. Ночью пришлось часто останавливаться и бросать якорь, так как туман такой густой, плотной завесой заволакивал даль, что приходилось бы плыть наугад.

Утром четвертого дня на море показались небольшие льдинки. Весь этот день по волнам плыли, слабо покачиваясь, небольшие льдинки. Следующий день принес с собою небольшую радость: утром, когда туман поднялся и открыл даль, льда не было видно на всем видимом пространстве. К вечеру подул резкий северный ветер, густой туман окутал кусовую, и утром шестого дня рулевой увидел судно окруженным довольно большим количеством толстых льдин.

Вдали виднелся остров Барса-Кильмес.

Он точно приглашал к себе пловцов. И они остались на нем зимовать.

Эта новая беда тяжелым гнетом легла на душу Касаткина. Ужасно было зимовать так близко от несчастных, умирающих от голода и стужи товарищей, без малейшей возможности подать им помощь.

В воздухе повеяло весной…

Медленно пробуждалась степь от зимнего сна. Она точно боялась еще скинуть с себя белый пушистый убор свой и все оттягивала последнюю минуту, пока, наконец, побежденная горячими лучами солнца, теплом и светом, лившимися с неба, не обнажила свою бледную, чахлую зелень.

Также ожили и ободрились зимние обитатели Барса-Кильмеса. Все внутри их пело и ликовало; но более всех радовался сам хозяин кусовой. Еще день, другой – и тронется лед… Быстро пройдет он, а там и они поспешат на Николай подать руку помощи измученным, изнуренным братьям.

Этот день наступил скоро. Осторожно вошли моряки в южную бухту, в ту самую, к которой год назад прибило их судно… Все такая же одинокая и печальная, слегка наклонясь на бок, сиротливо стояла кусовая.

Бросили якорь, спустили бударку и направились к берегу. Несколько минут – и крошечная лодчонка врезалась носом в прибрежный песок.

На берегу было печально и глухо.

— Гой! Гой! – звонко кричал Касаткин.

Но все было тихо. Мертвая степь угрюмо молчала.

— Далеко им не быть… в степи делать нечего… Разве только чочимулдук копают. — Надо там искать, — сказал Джафар и показал рукой по направлению к тому месту, где рос чочимулдук. Все направились в указанный киргизом уголок острава.

— Стой, стой… Никак здесь! – радостно воскликнул Касаткин, поднимая с земли какой-то полинялый красный лоскут.

Это был шейный платок Николая.

Неспокойно было у него на сердце; тяжелое мрачное предчувствие все сильнее и сильнее давило грудь.

Все молчали и молча, точно движимые какой-то неведомой силой, подвигались вперед. Так же безмолвно взошли на холм, преградивший им дорогу, и остановились как вкопанные, тогда как крик ужаса замер у них на губах.

В двух шагах от них, возле кое как сколоченного из ветвей саксаула шалаша, у давно погасшего костра, лежал закоченевший, скорчившийся труп.

Касаткин первый подошел к нему, нагнулся, повернул его лицом кверху и… невольно отступил: в страшно искаженном лице мертвеца он с трудом узнал Николая Петрова.

— Бедняга ты, бедняга! – дрогнувшим голосом, через силу, проговорил он. – Не судил, значит, Бог свидеться мне с тобой, а тебе вернуться домой.

Он поник головой и отвернулся, чтобы скрыть выступившие на глаза слезы; тяжелый вздох вырвался из груди его.

А немного дальше, шагах в двадцати от шалаша, невысокая насыпь с простым, грубо сколоченным деревянным крестом указала им, где находится уралец.

Все молча обнажили головы и перекрестились.

— И как это он могилу вырыл? – заметил один из матросов. – Ведь у него, несчастного, только и был, что нож. А земля, поди, как железо жесткая.

Николая похоронили рядом с Иваном. Гроб для него сколотили из досок, взятых на кусовой. Когда все было кончено и поставлен крест, все помолились на свежей могиле, поклонились ей и направились к южной бухте.

Через несколько часов кусовая снова подняла парус и, снявшись с якоря, отплыла к Казалинску с тем, чтобы никогда уже более не возвращаться в море.

Стоя на палубе и не спуская глаз своих с острова, русские рабочие, сняв шапки, все еще продолжали осенять себя крестным знамением, тогда как кусовая, подгоняемая легким ветерком, уносилась все дальше и дальше от печальных мест в открытое море.