Сост. Полковник. А. Д. Гуляев.

Г. Уральск.

Типография В. И. Жаворонкова

1882.

Уральский № 2-й полк стоит в Самарканде. Я прибыл к полку в ноябре 1879 г. Зима в этот год в Туркестанском крае была совер­шенно русская; тяжелая для туземцев и приятная для нас, как напоминающая далекую родину. Зимой в Самарканде частенько поговаривали о походе. Но куда,—никто положительно не знал.

Носились глухия слухи о неудачах кавказских войск в Текинском оазисе; но более говорили о наших осложнившихся обстоятельствах по отношению к Китаю из-за Кульджи.

Впрочем, в Самарканде все обстояло благопо­лучно. Части гарнизона производили обычныя [2] строевыя занятия, и только заметно было, что началь­ники частей начали обращать внимание на более легкую подвижность своих частей: заготовлялись арбы, прикупались лошади, делались походные вьюки; 3-й линейный баталион однажды по тре­воге выступил из Самарканда при полной запряжке обоза со всеми необходимыми для похода тяжестями. Это породило большую суетню в городе и великий плач оставшихся неожиданно в городе жен солдат 3-го баталиона. Баталион вернулся в тот-же день, сделав небольшую военную прогулку, и оказалось; что командир баталиона просто пожелал лично удостовериться в полной готовности своей части к быстрому выступлению.

В Самарканде, кроме местнаго баталиона и нашего полка, расположены: 3, 6 и 9 Туркестанские линейные баталионы и 3-я батарея 1-й Туркестанской артиллерийской бригады. Части эти стоят в Самарканде со времени взятия этого города в 1868 году и, конечно, вполне осели. О подвижности то их и заботилось начальство.

Всю зиму и в особенности весной 1880 г. в Самарканде усиленно пеклись сухари и заготовлялся сухой фураж ¹. Видимо было, что скоро поход.

Наконец отдан был приказ по Туркестанскому военному округу о сформировании действующих отрядов на Китайской границе. Розовым предположениям и веселым разсказам не было конца.

Всякий желал угодить в поход, потому что гарнизонная скука давно уже всем надоела.[3]

Вдруг телеграмма: «9-му линейному баталиону и 1-й сотне нашего полка идти в Ташкент.»

У нас в это время 1 сотня войск. стар. Слад­кова была в расходе: взводы от нея стояли в окрестных городах: Дзузаке, Катты-Кургане и Пенджакенте. По этому назначена была следующая за ней—2 сотня—эсаула Еремина.

Проводив счастливцев ² в поход, полк наш в апреле выступил на траву, где началось обычное занятие—практическая стрельба.

В первых числах мая получена новая телеграмма: 4, 5 и 6 сотни нашего полка назначены на Аму-Дарью, для усиления гарнизона Петро-Александровскаго укрепления. Я был назначен вести этот дивизион ³. Так как переход по кызыл-кумским необитаемым пескам был вовсе не то, что поход по населенной стране к Китаю, то назначенным сотням дан был для сбора семидневный срок.

Дивизион, снабженный всем нужным для похода, выступил 30 мая. Для перевозки тяжестей дивизион получил около 200 верблюдов и, по маршруту, должен был совершить переход до Петро-Александровскаго укрепления в 26 дней.

Начальник Заравшанскаго округа, генерал Иванов и командир полка, полковник Хорошхин, со всеми офицерами провожали нас до реки Заравшана, верст 9 от Самарканда. Все были [4] убеждены, что мы идем не в военный поход, а предназначены на бездействие. Говорили, что осенью непременно вернемся к полку.

Семейные офицеры, выступивших сотен, не особенно радостно разстались с Самаркандом, где остались их семейства, зато, молодые офицеры и нижние чины ликовали. Трудная и однообразная служба в Самарканде, плохое зимнее помещение и та особенность служебной обстановки, вследствие которой нижние чины часто не видали своих офицеров, делали поход, куда бы то не было, привлекательным. Веселое настроение не покидало нас при самых трудных переходах.

В укр. Ключевом мы получили водоподъемныя средства и, выступив из него 21 мая, пошли вдоль хребта Нуратау. Первые переходы были очень хороши; всего было в изобилии; но вот приближались и грозные пески Кызыл-Кум.

Нужно заметить, что все едущие из Сыр-Дарьинской области в Петро-Александровск направляются туда или через Казалу или через Бухарския населенныя владения, и в таком случае по пустыне им приводится ехать не более 100 верст. Наконец есть дорога и через пески на урочище Тамды, путь, относительно предстоявшаго нам, далеко лучше; но на пути через Тамды колодцы хотя и часто встречаются, но они маловодны для такого эшелона как был наш, имевший до 500 лошадей и до 200 верблюдов. Поэтому нам дан маршрут через урочище Хал-Ата и Адам-Кырлыган на Уч-Чучак на Аму-Дарье, т. е. тот путь, по которому шол [5] Туркестанский отряд генерала фон-Кауфмана в Хиву в 1873 году. Грозная пустыня, по которой тогда прошли туркестанцы, хорошо известна читающей публике по многим описаниям хивинскаго похода.

Со времени этого похода, по этому пути не проходила ни одна воинская часть; после занятия Хивы туркестанския войска вернулись частию на Казалу, а частию через урочище Тамды. В последующее время эшелоны в Аму-Дарьинский отдел были направляемы по этим же двум путям. Наконец в 1879 году 5 линейный баталион, назначенный в Петро-Александровск из Катты-Кургана на смену 8 баталиона, по особому договору с Бухарским эмиром, был направлен по населенной части Бухарскаго ханства на Чарджуй. Этим же путем прошол обратно 8 баталион из Петро-Александровска в Катты-Курган.

Таким образом нам пришлось идти первыми через Адам-Кырлыган, после знаменитаго похода 1873 года. Заботясь об облегчении похода для наших сотен, главный начальник края поручил состоящему при нем чиновнику по дипломатической части написать Бухарскому эмиру письмо, которым просил Его Высокостепенство оказать содействие при передвижении наших сотен через его владения.

25-мая мы имели на урочище Темир-Кабук в последний раз хорошую проточную воду и за тем вошли в пески. Путь по пескам продолжался 13 дней. Описывать трудность движения,—значит повторять все то, что было писано разными корреспондентами в 1873 году во всех наших [6] периодических изданиях. Можно добавить еще разве то, что Туркестанский отряд в 1873 году выступил из Ключеваго укр. в начале марта и дошол до Хивы в конце мая, а мы шли по этому пути в мае и июне месяцах, когда начинается в этих песках настоящее пекло. Переходы были по 30—40 верст, два перехода по 50 верст и один 85 верст. Вода на некоторых ночлегах была до того отвратительна, что не утоляла жажды. Про жару и говорить нечего. У большинства кожа на лице лупилась по нескольку раз.

На 2-й станции в песках нас встретили бухарские сановники. Я был предупрежден о торжественной встрече, приготовляемой с их стороны дивизиону. Вследствие этого дивизион был одет парадно: в новых красных чамбарах, белых новых гимнастических рубашках; офицеры—в походной форме, при орденах. Верст за 5 до колодца, где мы должны были остановиться на ночлег, нас встретила блестящая кавалькада бухарских чиновников: дахта (генерал, командрующий пограничными войсками), удайчи (личный адъютант эмира), два пограничных бека (губернаторы), все в разшитых золотом халатах, в белоснежных кисейных чалмах, на прекрасных конях с серебряной, вызолоченной сбруей, под роскошными бархатными с золотым шитьем попонами. В свите их состояло несколько меньших по рангу чиновников: мирахуры (капитаны), караул-биги (поручики), эсаулы (в роде полицейских чиновников, имевшие палки), джигиты и разная челядь; всех человек до [7] 70. Дивизион выстроил развернутый фронт. На средине перед фронтом произошло наше свидание, где в самых цветущих выражениях удайчи передал мне приблизительно следующее: Бухарский эмир, высоко ценя дружбу свою с генерал-губернатором (Джарым Ак-падша) ⁴, выслал их проводить русский отряд и оказать всякое содействие, что они высоко уважают русских и что они, приближенные эмира, счастливы, что выпал на них приятный жребий—быть при русском отряде и проч. и проч. Речь была довольно большая, но все вертелась на одном и том же. Я поблагодарил за их любезность; а дивизион отдал воинскую честь и прокричал «ура» в честь Бухарскаго эмира и его представителей. Во время моей ответной речи и салюта дивизионом, все сановники и их эскорт приложили правыя руки к своим чалмам.

По просьбе бухарцев, я произвел на ходу несколько эволюций и затем, по приходе на место бивуака; обычным порядком пропустил дивизион церемониальным маршем ⁵. У колодца для нас бухарцами была приготовлена роскошная ставка и весьма обильное угощение. Не говоря уже о пилаве, мясе, всевозможных лепешках, свежих плодах, тут были целыя груды сахару, леденцов, изюму, фисташек и пр. Все это, согласно восточнаго этикета, должно было быть разобрано [8] без остатка. Палатки и кибитки были для всех офицеров, и кроме того, из нескольких палаток была составлена одна большая ставка, где собственно и было предложено угощение. Это была наша столовая во все время похода по пескам, так как все эти палатки и кибитки снимались с разсветом и перевозились на следующую станцию довольно скоро. Угощение было, за небольшими исключениями, на, каждой станции такое-же как я описал на первой, во все семидневное следование бухарцев с дивизионом до урочища Хал-ата. Как я не отказывался от всех этих угощений, как ни уверял их, что у нас все есть от казны, бухарцы твердили одно, что это их закон и что эмир взыщет с них, если они не исполнят того, что он велел. На встречу дивизиону, на больших переходах высылалась вода в турсуках. На станциях с горькой или соленой водой для офицеров и больных бухарцы доставали на чай воду из своих кишлаков (деревень), отстоявших от нашего пути верстах в 70 или во 100 в стороне; однажды привезли даже льду, который, был нужен для больных.

Вообще бухарцы в походе помогали нам весьма усердно; не будь их было бы еще тяжелее.

За то без них было бы легче собственно для меня лично, потому что я избавился бы от тех китайских церемоний, которыя они проделывали ежедневно утром и вечером. Эти любезные вопросы о здоровье, этот неизбежный достархан или угощение, приправляемое цветами восточнаго красноречия, на которое тоже нужно отвечать, [9] сообразуясь, с восточным этикетом, очень наскучили мне. Я рад был, когда они дойдя с нами до Хал-ата, окончательно разстались, пожелав нам «дороги, как по персидскому ковру, прекрасных сновидений во время столь приятнаго от трудов отдыха и пить, по милости Аллаха, Аму-Дарьинскую воду.

На Адам-Кырлыгане мы были уже без бухарцев. Во время стоянки на этом безотрадном и, страшном ⁶ по своему названию, урочище застал нас песчаный ураган. Это был чисто ад: песок переносился целыми холмами с места на место, собаки выли, предчувствуя свою гибель ⁷, лошади инстинктивно жались друг к другу и срывались с коновязей; люди задыхались от песку. Ураган был так силен, что нельзя было стоять на ногах. Цепь была снята, ружья разобраны из козел и люди легли вокруг своих лошадей. Благодаря энергии и распорядительности командиров сотен не было ни одного несчастнаго случая и даже сохранились котлы с горячей пищей. Ураган, благодаря Бога, продолжался не более часа.

С Адам-Кырлыгана я выступил на другой день — 5 июня, часа в 3 пополудни, наливши воды во всю сохранившуюся деревянную посуду. Что касается казенных турсуков, то они у нас за [10] поход почти все перелопались. Мы шли безостановочно до полуночи; когда я сделал полутора-часовой привал, чтобы немного подкрепить чаем людей. Ночь была темная и душная, жара почти такая же, как и днем. К этому присоединился еще и недостаток воды. Хотя командир пограничных бухарских войск—датха, при разставании со мной на Хал-ата, и уверял, что команди­ру Учь-чучака дано предписание выслать нам на встречу воду, но это приказание, как впоследствии оказалось, не было исполнено. К довершению всего, бывшие со мной два проводника отказались вести ночью, ссылаясь на бывший ураган и на то, что они будто бы сбились в направлении. Направив их на истинный путь хорошими ударами нагаек и пригрозив застрелить, я решился идти дальше, вполне уверенный, что проводники просто желают насладиться кейфом после угощения их ужином на привале. При дальнейшем движении они были разобщены; приняты были меры, чтобы они поверяли друг друга и не могли убежать. Чтобы нижние чины не дремали и верблюжий транспорт не потерял направления, приказано было трубить сигналы, а людям петь слова сигналов. Перед утром немного посвежело, но как только взошло солнце, начался опять жар, который постепенно увеличивался. Часов в 8 утра один из проводников указал на чуть синевшияся вдали три горки (Учь-чучак), по которым и называется находящаяся тут бухарская крепость Учь-чучак на реке Аму. Около 11 часов мы подошли к Аму-Дарье. Красавица река текла [11] величественно среди необозримых равнин. Ширина ея была до 2 верст; в это время был разлив и при нас вода все прибывала. На противоположном берегу виднелся маленький лесок. Не могу выразить какое приятное впечатление произвела на нас эта местность после однообразных, желтых песков и нескончаемых барханов. Появились птицы, которых мы давно не видали. Бедныя наши лошадки, после микроскопических порций воды, пили в волю прекрасную, вкусную воду и не шли из воды, когда их купали.

Еще при приближении нашем к Учь-чучаку (бухарской крепости) выехал к нам на встречу комендант крепости в сопровождении нескольких человек своего гарнизона, бежавших за ним пешком в припрыжку. Это были все старики— ветераны бухарской армии. На Учь-чучаке гарнизон состоит из сотни бухарской конницы. Комендант, старик лет 70, приглашен был мною на чай. Старик оказался весьма словоохотливым, разсказывал про бывшие походы с прежними эмирами и весьма сожалел, что теперь все уже не то, что было прежде. Разсматривая нашу берданку и патрон к ней, старик посмотрел на них с искренним сожалением и отчасти с презрением. Все, говорил он, теперь измельчало. Вот прежде у нас были пушки, которыя возились не менее как 6-ю верблюдами, а теперь и пушки то у эмира маленькия, да и у русских не больше. Никакия наши уверения в достоинстве новейшаго оружия не помогали. Комендант не соглашался с нашими доводами, отрицательно покачивал головой и щелкал языком. Вероятно лукавый старик [12] завидовал нам, но думу свою, как истый патриот, прямо не высказывал.

При этом хитрый комендант уверял меня, что он высылал воду на встречу, но воины его не нашли меня в песках и вернулись обратно сегодня утром. Но я узнал впоследствии, что ветераны—солдаты не слишком то слушаются своего начальника и не любят ездить далеко в пески.

На другой день—7 июня мы пошли вниз по Дарье. Хотя переходы были и большие и тоже больше по пескам, но присутствие реки делало путь несравненно легче.

Наконец 10 июня мы вступили в Петро-Александровское укрепление. Здесь мы встретили массу наших ссыльных казаков, у которых в рядах дивизиона было не мало родственников. На площади укрепления, когда дивизион выравнивался, ожидая начальника отдела, тве старухи опрометью бросились на фронт 6-й сотни и чуть не стащили с седла одного молодого казака. Это были мать и тетка этого казака, котораго бедныя женщины не ожидали когда-либо встретить.

И много тут было веселых и грустных сцен. Здесь же мы узнали о кончине ГОСУДАРЫНИ ИМПЕРАТРИЦЫ, т. е. спустя 18 дней со времени этого печальнаго события.

Петро-Александровские жители ждали нас с нетерпением. Из гарнизона укрепления 1 июня выделена и отправлена была половина войск, для прикрытия ученой экспедиции по изследованию стараго русла Аму, а между тем носились смутные толки о текинских набегах на близь кочующих наших туркмен. Некоторые обыватели и в [13] особенности обывательницы укрепления серьезно ожидали нападения текинцев на самое укрепление.

Распросам о дороге не было конца.

Командир 5 баталиона спросил меня, сколько зарыто нами в песках и очень удивился, что у нас не было ни одного смертнаго случая. За весь поход дивизион потерял 10 лошадей и по приходе сдал в Петро-Александровский госпиталь 2 человек больных. Хотя и было несколько человек слабых, но все они остались во фронте. Да, наши казаки не заменимый народ для степных походов. И впоследствии, во время похода в Ахал-Теке, выносливость наших казаков и сбережение ими своих лошадей изумляли не мало разных лиц, еще мало знакомых с уральцами.

Начальник Аму-Дарьинскаго отдела, полковник Гротенгельм, после осмотра дивизиона совместно с старшим врачем отдела объявил, что казаки и лошади как будто и не проходили этого тяжелаго пути. Затем он сказал искреннее спасибо молодцам—казакам за сохранение лошадей и обещал донести об их усердии к службе командующему войсками.

Впоследствии дивизион получил благодарность в приказе по войскам области.

В Петро-Александровске расположены 5-й и 13-й Туркестанские линейн. баталионы, 4-я батарея 1-й Туркестанской артил. бригады и Оренбургский казачий № 1 полк (в четыре сотни). Из этих войск поочередно по одной роте и сотне командируются в гарнизон укрепления Нукус, верст 200 от Петро-Александровска, вниз по Аму-Дарье [14] и, как я упоминал, половина Петро-Александровскаго гарнизона (4 роты, 2 сотни и 4 орудия) выступила для прикрытия ученой экспедиции по изследованию стараго русла Аму-Дарьи. По этому в укреплении гарнизон был весьма слабаго состава, так что наряд пехоты в караул, а казаков в разъезды и конвоирования, делался очень обременительным для нижних чинов.

Наше прибытие было весьма приятно как для войск гарнизона, так для всех жителей, встретивших в своем захолустье новых лиц.

В общественной жизни петро-александровцев царствует святая простота. Все живут дружно, весело, без всяких стеснений, составляя как-бы одну родную семью. Оренбургский полк, стоящий круглый год в лагере ⁸ в 7 верстах от укрепления, составляет как бы отдельный маленький городок. Наш дивизион расположился тоже в этом лагере. Офицеры быстро познакомисись с семейными домами как в лагере, так и в укреплении и через неделю считали себя как бы дома, благодаря неподдельному радушию и истинно-русскому хлебосольству хозяев. Мы вполне вошли в тесный, дружеский-семейный, кружок гарнизона.

Каждодневно по вечерам нас приглашали к кому-либо в укрепление, а иногда и сами мы делали в лагере вечеринки, на которыя приезжали и дамы. По воскресеньям на площадке крепости играла музыка; а по четвергам бывали [15] танцовальные вечера у начальника отдела, дом котораго открыт был для всякаго желающаго.

Нижним чинам служба в Петро-Александровске, понравилась с перваго раза. Свидание некоторых из них с своими близкими родственниками из ссыльных, разнообразие служебных обязанностей и сознание, что, они на самой границе с Хивой, действовали вообще очень благотворно на моральное состояние дивизиона. Случаев нарушения порядка службы было весьма немного, нравственность была образцовая.

8 июля я сделал с дивизионом военную прогулку к поселку ссыльных наших казаков ⁹, верст 12 от нашего лагеря. День был праздничный, и все население встретило нас очень радушно: когда дивизион на площади поселка спешился, и людям дано вольно, то поселяне разобрали к себе по домам всех казаков угостить, чем Бог послал; остались одни часовые и дневальные при сбатованных лошадях. Мы—офицеры зашли напиться чаю в поселковую казенную квартиру. Здесь я увидал посемейные списки, метрическия книги и прочее, точно в любй станичной канцелярии. Начальник поселка, урядник Оренбургскаго полка, объяснил мне; что он теперь не знает фамилий только 8-ми домохозяев, так как все прочие уже не скрывают своих фамилий; но что сведения о браках, родинах и пр. он добивается уже через распросы некоторых близких к нему людей, ибо сами поселяне не объявляют ничего, что случается в их семействах. «Вот В. В., [16] сказал мне урядник, на счет покойничков все верно записано, потому они (поселяне) народ богобоязненный и, Боже упаси, не поставить крест на могиле, коли кто умрет; а я по крестам то и знаю, сколько умерло; ну, а вот о ребятишках то, може, и не верно будет. Да что делать,—мало кто говорит что. Народ упрямый» ¹⁰.

С некоторыми офицерами дивизиона я заходил в дома обывателей поселка и смотрел их обиход. Дома выстроены из воздушнаго кирпича и, как казенные, все однообразны. Каждый дом выстроен на 4 семьи. Отделения для каждаго семейства с русскими печами и довольно просторны. У некоторых семей заметно было в домах полное довольство; но скота домашняго нет ни у кого. Одежда вообще у всех чистая и опрятная; а многия женщины, вероятно по случаю праздника, были одеты в хорошие сарафаны с галунами. Некоторые из ссыльных просились жить в нашем лагере, что и было дозволено начальником отдела.

Так как в этом году пехота в лагерь не выступала, то у нас было много пустых бараков, в которых и поселились некоторыя семьи ссыльных, имевшия, большею частию, в дивизионе родственников. Здесь женщины шили и мыли белье на дивизион, а мужчины ловили рыбу и занимались торговлей арбузами и другими овощами покупая их оптом у сартов и продавая с [17] барышом в розницу. В это время поселенцам, кроме детей до семилетняго возраста, казеннаго провианта уже не отпускали. По этому многия семьи, а в особенности вдовы, бедствовали. По возможности мы помогали, и часто экономический в сотнях провиант весь раздавался бедным вдовам и старикам.

Не знаю, почему в местном казначействе не меняли денег поселенцам на серебро; между тем туземцы здесь, в особенности с леваго берега Аму, кредитки наши почти не принимают. За серебряной монетой к нам приходило бывало из поселка по нескольку человек ежедневно.

Многие из офицеров гарнизона разсказывали, что с приходом нашего дивизиона поселенцы заметно приободрились: начали заниматься рыболовством, кое-какой торговлей; а многие пошли в прислугу в укрепление. До нашего же прихода в прислугу почти никто не поступал. Не обращаясь никогда до этого времени к врачам, наши уходцы (как они себя называют), стали очень часто прибегать к помощи врача Лосева, командированнаго с нами из Самарканда. Добродушный Владимир Григорьевич Лосев очень им полюбился, и они почему-то долго не хотели верить, что он не из Уральска.

Часто разговаривая с нашими ссыльными каза­ками или уходцами, мы узнали от них некоторыя воззрения на свои обстоятельства, которыя постараюсь высказать.

Вот что я слышал от них: [18] «Начальство заставляет нас хлеб сеять. А где же земля, которую можно бы было пахать ¹¹. Да потом еще многие из нас не сручны к этой работе ¹². Рыбу ловим только на приварок; а если много ловить,—сбывать не куда ¹³. Да при том ловить крючьями и вообще в большом количестве, как в войске у нас, здесь нельзя,—рыбу всю изведешь. Аму-Дарья и Аральское море, вовсе не так богаты рыбой, как наши—Каспийское море и Урал, который кормит все войско».

Ропоту со стороны уходцев я не слыхал, но, описывая свое положение, они всегда выражались, что имеют упование на милость Божию и Царскую.

Искренно радовались прошедшему слуху, что наш наказный атаман хочет посмотреть наш полк.

«Вот он увидит, говорили они, наше житье-бытье до подлинности».

Дивизион наш пришелся по сердцу Аму-[19] Дарьинскому начальству. Все более важныя командировки людей делались от дивизиона. Без всякаго хвастовства могу сказать, что многие офицеры и чиновники, будучи командированы в Сары-Камышский отряд ¹⁴ или по отделу, испрашивали, как милости, у полковника Гротенгельма, —дать им конвой из уральцев. Ловкие на воде, они прекрасно управляли каюками при плавании по Аму разных командированных лиц. Начальник ученой экспедиции—генерал Глуховский настоятельно просил начальника отдела заменить у него в отряде одну из Оренбургских сотен—Уральскою, вследствие чего наша 6-я сотня и была командирована в сентябре месяце в этот отряд. 4-я же сотня несколько ранее выступила в Нукус, что­бы заменить собой тамошний гарнизон.

1 октября мы торжественно отпраздновали у себя в лагере наш полковой праздник. Гостей было много.

Скоро наступили дожди и холода. Пребывание в лагере оставшейся на лицо 5-й сотни становилось ощутительно; лагерные бараки были не приспособлены к зимнему помещению и не имели ни нар, ни коек. Люди спали на полу, на котором была всегда такая сырость, что наши подстилочныя кошмы пришли в негодное состояние. Люди спали, подстилая солому и местныя циновки, предпочитая иногда спать вне бараков, где сырости было меньше. Теплой одежды у нас не имелось; а ночи становились очень холодными. Несмотря на все эти [20] неблагоприятныя обстоятельства, больных в 5-й сотне почти не было. Так как в Петро-Александровске не было свободнаго зимняго помещения, то начальник отдела предполагал 5-ю сотню отпустить к полку и предложил мне всех семейных офицеров перевести из других сотен в эту сотню. Но затем предположение это изменилось; потому что из Сары-камышскаго отряда начали доходить тревожные слухи.

В октябре партия текинцев напала врасплох на бухарскую крепость Учь-чучак, гарнизон которой весь разбежался. Командированная на помощь бухарцам Оренбургская сотня прибыла уже поздно. Текинцы, разграбив, что успели; ушли благополучно за Дарью.

В это же время небольшая партия текинцев напала на пост нашей 6-й сотни в Сары-Камышском отряде. Находившиеся на посту казаки отбились мужественно, потеряв двоих ранеными. Впоследствии командующий войсками округа пожаловал за это трем казакам знаки военнаго ордена.

22 октября начальником отдела от командующаго войсками округа получена эстафета, которой предписывалось сформировать из войск Аму-Дарьинскаго отдела отряд в 3 роты пехоты, две сотни казаков (одна Оренбургская, другая Уральская) при 3-х ракетных станках и 2 орудиях. Начальником этого отряда, долженствовавшаго дви­нуться в Ахал-Текинский оазис, назначался командир Туркестанской стрелковой бригады—полковник Куропаткин, который должен был [21] прибыть из Кульджы. Отряду присвоивалось название ТУРКЕСТАНСКАГО ДЕЙСТВУЮЩАГО, предписывалось снабдить отряд всем нужным для похода, построить теплую одежду и по возможности все это сделать скорее. В случае неприбытия полковника Куропаткина к времени сформирования отряда, отряд этот велено было под моим начальством выдвинуть к хивинскому городу Ильялы, где и ожидать прибытия полковника Куропаткина.

На основании этого последняго пункта эстафеты, я был назначен командовать сводным Оренбургско-Уральским казач. дивизионом Туркестанскаго действующаго отряда.

По получении этой эстафеты в Петро-Александровск началась лихорадочная деятельность. Закупались теплые хивинские халаты ¹⁵, подстилочная кошма, теплые сапоги, шились для пехоты меховыя шапки; на подобие папах, собирались верблюды и проч. У нас в Уральских сотнях у 1/3 людей (наряда 1877 года) шинели были сильно поношены и вовсе не было папах. По этому для того, чтобы в 5 сотне, поступавшей в действующий отряд все было в исправности, пришлось новыя шинели и недостававшее число папах взять в 4 сотне, стоявшей в Нукусе. Из этой же сотни было потребовано мною человек 10 казаков, недостававших до штата в 5 сотне. Но число желавших из 4 сотни попасть в поход было так велико и все они просились так [22] убедительно, что командир сотни вынужден был дать жребий ¹⁶.

9 ноября прибыл полковник Куропаткин, а 12 ноября отряд выступил из Петро-Александдовска в следующем составе: 3 рота 5-го и 1-я рота 13 Туркестанскаго линейных баталионов ¹⁷, 1-я сотня 1-го Оренбургскаго и 5-я сотня 2-го Уральскаго казачьих полков, ракетный взвод из казаков 1-го Оренбургскаго полка и два горных орудия 4-й батареи 1-го Туркестанск. артил. бригады. При отряде состоял хор музыки 13 баталиона.

Первые два перехода 12 и 13 ноября действующий отряд сделал вниз по Дарье правым берегом, т. е. по нашей территории. Но 13-же ноября казаки начали переправу на левый берег Аму-Дарьи, близь хивинскаго города Гурленя. Здесь хивинцами припасено было до 30 каюков, на которых и производилась переправа. К утру 14 ноября был переправлен с своими тяжестями только казачий дивизион. Мороз был до 15 градусов и дул сильный холодный ветер. На реке были ледяныя закраины. Много труда было положено при переправе верблюдов, которых при одном только дивизионе состояло до 200. Упрямыя эти животныя страшно ревели и не шли в каюки: приходилось втаскивать каждаго верблюда буквально на руках и плечах людей.

Весь день 14 ноября переправляла свои тяжести [23] пехота, а к вечеру с музыкой и песнями переправились роты и артиллерия. 15-отряд двинулся уже по хивинской территории, пройдя через г. Гурлень.

На другой день с особенной помпой прошли хивинский город Ташаус ¹⁸. Близь развалин старой хивинской крепости Измукшир, 17 ноября, мы имели в последний раз проточную воду и за тем вступили в Туркменскую степь или, вернее оказать, пустыню.

Дошедши до стоянки Сары-Камышскаго отряда—генерала Глуховскаго, у колодца Чагыла, мы остановились на два дня—19 и 20 ноября. Сюда нам были доставлены некоторыя теплыя вещи, остававшияся не изготовленными при выступлении отряда из Петро-Александровска; здесь же было добавлено число верблюдов в отряд и получены водоподъемныя средства. Верблюды, турсуки и бочата, как жизненная сила отряда при движении по пустыне, были разделены по частям войск. Во избежание споров и недоразумений все это было заклеймено каждой частью своими знаками. Целый последний день отряд запасался водой.

Посуда и турсуки были расчитаны так, чтобы при каждой части было воды по ведру на человека и по 5 ведер на лошадь. Кроме того был еще [24] особый неприкосновенный запас воды под ведением особо назначеннаго для того офицера.

С Чагыла до кол. Орта-Кую отряд шол дву­мя эшелонами, в однодневном друг от друга переходе. В первом эшелоне шол казачий дивизион с ракетами, во втором — пехота с орудиями. Начальник отряда следовал с головным — 1 эшелоном. С колодцев же Орта-Кую и до Бами отряд шол сосредоточенно.

Участвуя в хивинском походе, в составе отряда покойнаго генерала Веревкина, я должен сказать, что тот поход в сравнении с Ахал-Текинским можно назвать прогулкой. Тогда мы шли небольшими переходами в благоприятное время года, с некоторым даже комфортом, имея полный колесный обоз и даже экипажи. Тут же было далеко не то.

Теперь мы шли усиленными переходами, верст по 40 и более в день, глубокими песками. Сигнал подъема давался в 3—4 часа ночи, шли весь день, не обгоняя наших верблюдов, а сообразуясь, с их крайне медленным движением и приходили на ночлег иногда в 9 часов вечера. Два раза случилось даже что ариергард пришол на место ночлега утром следующаго дня. Ночью, особен­но по утрам, было очень морозно. Кроме двух орудий и при них двух зарядных ящиков в отряде не было ни одной повозки.

Порядок в походе соблюдался следующий: обыкновенно по подъему войска живо готовились: седлались лошади, вьючились верблюды, люди наскоро пили чай и обедали ¹⁹. Подавался сигнал [25] «сбор» и войска строились. Через 3—4 минуты после этого сигнала полковник Куропаткин объезжал уже части: раздавались громкие ответы на приветствия; музыка играла марш и войска выступали, дефилируя мимо начальника отряда.

Пройдя версты две, пехота садилась на верблюдов, люди прикрепляли себя к верблюдам и преспокойно спали. Казакам в этом случае было труднее, вся охранительная служба, во время движения отряда, лежала на дивизионе; да на лошади спать и запрещается, чтобы не испортить у нея спину. По этому, с разрешения полковника Куропаткина, я делал дивизиону такия облегчения: бывало ускоренным шагом обгонишь длинную вереницу верблюдов и даже авангард, выберешь между барханами укромное местечко и сделаешь привал, конечно, выставив пикеты. Верблюды тянутся в барханах иногда в линию, а потому, когда подойдет ариергадр, пройдет 2 или 3 ча­са времени. Так как в песках ростет в большом изобилии саксаул, то люди, пользуясь этим превосходно горящим растением, приготовят и напьются чаю, закусят и даже соснут. Затем опять поднимаешься и идешь. Часа через 3—4 снова обгоняешь авангард и снова становишься на привал. Таким образом время идет разнообразно и даже весело. Версты за три до ночлега пехота слезает с верблюдов: раздаются звуки музыки; части высылают вперед жалонеров, и отряд стройно с музыкой и песнями вступает на обозначенный жалонерами бивуак, пройдя церемониалом мимо начальника отряда. [26]

Начинается развьючка подходящих на бивуак верблюдов, ставятся юламейки, делаются распоряжения о высылке пикетов и караулов к колодцам, к которым назначаются рабочие для очистки их, а иногда копают новые колодцы. Через 2—3 часа, по приходе на станцию, или ночлег, раздается сигнал «повестка к заре». Люди строятся на своих фасах ²⁰. Прочиты­вается приказ по отряду, делаются наряды в ночную цепь и на завтра в авангард, ариергард и патрули; играется заря, затем люди поют «Отче наш», музыка играет «Коль славен» и «Боже Царя храни». Дается «отбой» и люди расходятся спать под звуки играемаго вслед за отбоем марша.

Через 1/4 часа после этого все уже спят, кроме часовых и дежурных офицеров.

Пустыня, по которой двигался наш отряд, крайне безотрадна; местность,—забытая Богом и людьми. Хотя здесь и не встречается таких песков, как на Адам-Кырлыгане; но за то колодцы здесь встречаются гораздо реже, чем там.

Если бы не было благоприятствующих обстоятельств, то отряд наш едва ли бы дошол по назначению так благополучно, как случилось. Главным образом нам помогли дожди, вследствие которых на такырах ²¹ образовались большия лужи; кроме того рекогносцировочныя партии Сары-Камышскаго отряда, направляемыя до Орта-[27]Кую, вырыли колодцы ²², которыми мы и пользовались. Если бы не было дождей, то такие безводные переходы, как от Шах-Сенема до Орта-Кую (около 150 верст), а от сего последняго до Игды (120 вер.), были бы почти не возможны. В лужах пили лошади и верблюды, а иногда и люди употребляли эту грязную, но пресную воду. (Вода в запасе часто бывала соленая и горькая на вкус).

При этом нужно отдать полную справедливость энергии начальника отряда—полковника Куропаткина, который своими рациональными распоряжениями сделал все возможное для достижения цели движения отряда. Заботясь всеми мерами о здоровьи людей, полковник Куропаткин обращал также внимание и на сбережение верблюдов, которые и пришли в Ахал-Теке в довольно хороших телах, по крайней мере не хуже поставленных купцами Мякиньковым и Громовым, хотя наши верблюды шли все время под вьюками и везли нашу пехоту.

При движении отряда между колодцами Орта-Кую и Игды мы находили следы отряда полковни­ка Маркозова, следовавшаго здесь в 1873 году из Красноводска в Хиву и отступившаго обратно вследствие непреодолимых препятствий, поставленных ему природою. По дороге часто встречались остовы верблюдов и лошадей, попадались разныя металлическия солдатския вещи, встречались пачки бумажных патронов, которые при прикосновении разсыпались и оставались одни пули; [28] находили шомпола, железныя лопаты и проч. На колодцах Игды проводники показали несколько могил наших несчастных воинов, прах которых так далеко заброшен от родины и от всякаго человеческаго жилья. При прохождении мимо этих забытых могил, отряд отдал воинскую честь и, сняв шапки, помолился об упокоении душ этих страдальцев, погибших от жажды под палящими лучами солнца ²³.

По счастливой случайности мне лично удалось видеть все четыре пути отрядов, шедших в Хиву в 1873 году. Командуя в 1872 году сотней в Кандаральском отряде, в степи Уральской области, я доходил до средней части Усть-Урта и потому имею понятие о местности, по которой двигался в Хиву Мангышлакский отряд—полк. Ломакина. В Оренбургском отряде—генерала Веревкина, при движении в Хиву, я состоял лично, тоже командуя сотней. По пути Туркестанскаго отряда — генерала фон-Кауфмана я шол с дивизионом в 1880 г., как уже описывал. Теперь же видел перед собой путь Красноводскаго отряда—полк. Маркозова. Сравнивая все эти пути, по крайнему своему разумению, полагаю, что путь Красноводскаго отряда был, наитруднейший; самый же легкий—это дорога Оренбургскаго отряда.

С кол. Игды наш отряд, усугубил меры военной предосторожности, так как на 2-м же переходе стали замечать свежие следы текинских [29] аулов и конных шаек. Но кроме фальшивой тревоги, бывшей у кол. Ниаз, при выходе, из песков, не доходя одного перехода до Бами, ничего не случилось. Придя на этот колодец, мы нашли его заваленным. По словам проводников, очищать его не было возможности, так как он очень глубок. Дивизион стал на бивуак, и высланы были пикеты. Наша пехота шла позади, верстах в 4-х. Вдруг пикеты дают знать, что навстречу по такырам идет большое скопище текинцев. Высланные офицерские разъезды подтвердили то же самое и даже добавили, что толпы как бы сосредоточиваются и частию обходят наш отряд с фланга. Раздались звуки «тревоги», послано было приказание пехоте ускорить движение, верблюдам сосредоточиваться в вагенбург. Всегда хладнокровный, полк. Куропаткин на этот раз не выдержал и, взяв сотню казаков с ракетами, двинулся на рысях вперед. Но вот начальник высланной цепи наездников сотник Кунаковсков дает знать, что «это наши». Оказывается, что из Бами нам выслана вода на 70 верблюдах под прикрытием роты 82 пехотнаго Дагестанскаго полка. Таким образом состоялось соединение с нами славных кавказцев. Командир Дагестанской роты—князь Эристов разсказывал, что, следуя по такырам без особенной предосторожности, он растянул свой транспорт и, завидев при входе в пески, наши пикеты и разъезды, принял нас тоже за текинцев и начал сосредоточивать верблюдов.

Вышло, что «своя своих но познаша». [30]

Колодец Ниаз, как оказалось был завален нашими войсками, чтобы текинцы не имея тут пристанища, меньше тревожили наш лагерь у Бами.

8 декабря мы вступили в Бами, занятый кав­казцами текинский аул, где находились тыльныя управления и принадлежности действующих войск. Помощник командующаго войсками, генерал-майор Петрусевич со многими из начальников отдельных частей Кавказскаго отряда встретили нас версты за 4 до Бами. После обычнаго осмотра, наш отряд вошол парадно в Бами под звуки музыки, как своей, так и высланнаго к нам навстречу дивизионнаго хора 21-й пехотной дивизии. Кавказцы закатили нам обед на славу. У некоторых из наших нашлись здесь старинные знакомые по хивинскому походу, так как баталионы полков 21-й дивизии участвовали в этом походе. Музыка долго не умолкала в лагере войск.

По старинному кавказскому обычаю нижние чины нашего отряда были разобраны, тоже для угощения, по родам оружия.

Баталионы Дагестанскаго и Самурскаго пехотных полков взяли к себе наши роты, артиллерия взяла наш горный взвод, Уральскую сотню угощали Кубанские казаки (Таманскаго, Полтавскаго и Лабинскаго полков); а нашей Оренбургской сотни угощение было сделано от Оренбургскаго же №5 полка, пришедшаго сюда из г. Уфы.

Здесь мы узнали, что передовыя войска, под личным начальством командующаго войсками [31] генерал-адъютанта Скобелева, делали 4 декабря рекогносцировку крепости Геок-тепе с западной ея стороны; узнали; что скоро начнутся решительныя действия, именно как только генерал Скобелев выберет фронт атаки на крепость. Кавказские офицеры, между прочим, сообщили нам, что на текинцев произвело, кажется, моральное влияние, в нашу пользу, бывшее полное лунное затмение 4 декабря; по крайней мере с этого дня прекратились их набеги на наши сообщения. Я забыл упомянуть в своем месте, что затмение это застало нас на одном из переходов с кол. Игды, во время самаго марша, часов в 10—11 ночи. Когда дивизион обгонял, по обыкновению, верблюдов, наши верблюдоважатые пели какия то заунывныя песни и, показывая на луну, говорили нам, что «много крови прольется». Мы шутя заметили им, что это Бог показывает гибель текинцев, но суеверные сыны степей были другаго мнения. Наши лаучи, т. е. верблюдоважатые, не стесняясь, говорили нам «что Бог даст! А нам—лаучам—пощады не будет.» Следовательно эти теке, в понятиях степняков, так были страшны, что являлось глубокое сомнение в нашем успехе.

Мы стояли в Бами два дня—9 и 10 декабря.

Телеграф и скорое почтовое сообщение с Россией производили на нас самое приятное впечатление. Здесь было совсем не то, что в Петро-Александровске, где телеграфа нет, а письма и газеты по почте получаются месяца через три после их отправки. Мы с жадностью накинулись на газеты, [32] которыя кавказцы считали для себя старьем; а для нас в этом старье заключались самыя свежия новости. Мы здесь увидали ржаной хлеб овес и другия русския произведения, которых у нас—в Туркестане нет. Одним словом, мы были ближе к России, и это было приятно, чувствовать.

11 декабря, во время самаго сбора нашего в дальнейший путь, в Кавказском отряде вдруг забили тревогу. По приказанию полковника Куропаткина дивизион тотчас же, сев на коней, полетел карьером на место происшествия. Оказалось, что партия текинцев (вероятно забывших про затмение) напала на пасшийся около самаго лагеря казенный скот и отогнала около 50 верблюдов. Вот до какой степени дерзки эти разбойники: шайка, не более 100 челов., нападает на 3000-й лагерь русских войск и отбивает верблюдов на глазах отряда! Когда мы прибыли; Кавказския казачьи сотни уже преследовали шайку; я пустил в догонку Уральскую полусотню, которая живо догнала кавказцев. Отбитые верблюды все были возвращены обратно.

Эта тревога не помешала своевременно прибыть нам на сборное место Туркестанскаго отряда, уже выстроеннаго на смотр начальнику военных сообщений, генерал-лейтенанту Анненкову. Генерал Анненков отправлялся вместе с нами (как он выражался в качестве «почетнаго пассажира») в передовой отряд к командующему войсками.

Движение отряда от Бами до Самурскаго укрепления не представляло ничего особеннаго. Переходы [33] были очень маленькие, верст по 15—20. На всем этом протяжении была линия наших крепостей или форпостов, занятых довольно сильными гарнизонами. На каждой стоянке гарнизоны, по принятому обычаю; угощали наш отряд обедами. Кубанские казаки—наш дивизион, Кавказская пехота—нашу пехоту. На одном из переходов тоже случилась фальшивая тревога, где мы вместо неприятеля наткнулись на сотню Таманскаго полка. Все были так наэлектризованы, что везде представлялись текинцы.

15 декабря мы пришли в Самурское укрепление, переименованное так из текинскаго аула Енгиар-Батыр-Кала. Здесь были передовыя войска с командующим войсками Закаспийскаго края—генерал-адъютантом Скобелевым; который Самурское укрепл. сделал опорным пунктом для дальнейшаго наступления. Отсюда было верст 15 от Геок-Тепе, где собрались все текинцы, чтобы биться на смерть с гяурами (неверными), победить нас или умереть у своего священнаго холма ²⁴.

На бывшем при вступлении смотру нашего отряда генерал Скобелев особенно задушевно поздоровался с уральцами. «Здорово молодцы-уральцы», приветствовал он 5-ю сотню и потом добавил, что Бог приводит уже не в первый раз видеть ему на войне уральцев и он привык смотреть на них, как на настоящих молодцов в деле. Генерал узнал меня, ласково поздоровался [34] и спрашивал о некоторых лицах, тоже, как и я, имевших удовольствие служить с ним прежде.

В Туркестанском отряде почти 1/3 офицеров были лично известны генералу Скобелеву, который, как известно, и начал свою военную карьеру в Туркестане с скромнаго звания командира Сибирской казачьей сотни; потом в чине подполковника был в Хивинском походе в составе соединеннаго Оренбургско-Мангышлакскаго отряда генерала Веревкина; после этого командовал войсками Ферганской области в Туркестане и затем, своими действиями в последней Турецкой войне, стал известен всей России.

По этому естественно, что генерал Скобелев принял нас—туркестанцев, как бывших ратных сослуживцев. С начальником же нашего отряда, генерал Скобелев делил все труды, и опасности, как в Туркестане, так и в последней Турецкой войне.

Все офицеры нашего отряда обедали в этот день у генерала Скобелева.

18 декабря генералом Скобелевым предпринята была рекогносцировка юго-западнаго фронта крепости и кишлака Янги-Кала. Я был назначен командовать прикрытием ²⁵, состоявшим из 5 ¼ сотен казаков с двумя ракетными станками ²⁶. В свите генерала Скобелева находились [35] все начальники отдельных частей войск. Мы двинулись из Самурскаго укреп. на рысях и, как только стали видны с Денгиль-Тепе, там раздался пушечный выстрел. Это служило у текинцев сигналом тревоги. Скоро все видимое пространство покрылось массами неприятельской конницы. От каждой сотни было вызвано по взводу в наездники. Генерал со свитой остановился на одной возвышенности, откуда Янги-Кала и текинския укрепленныя позиции были видны. Между тем как командующий войсками объяснял наглядно начальникам частей диспозицию предположеннаго им через день штурма Янги-Калы, наша цепь наездников открыла сильную пальбу, при чем для большей меткости люди стреляли соскакивая с лошадей. Видимо, пальба была хороша, потому что текинцы перестали наседать на цепь и все время держали себя в почтительном отдалении. Но вот генерал Скобелев, сделав что было нужно, приказал отступать, передав мне чрез начальника штаба—генерала Гродекова приказание чаще останавливаться. По сигналу, сотни начали отступление во взводных колоннах на полных интервалах. Как только текинцы заметили это, то снова начали бросаться с криком на цепь. Я послал взвод лабинцев для усиления цепи, а от фланговых сотен выслал по взводу для охранения наездников с флангов. На каждой полуверсте сотни были останавливаемы, цепь «отгрызалась» от назойливости текинцев и два раза в толпы их пускали боевыя ракеты. Так как цепь наездников слишком увлекалась [36] стрельбой, чрез что остановки сомкнутых частей под пулями текинцев приходилось делать чаще, то мне неоднократно приводилось подтверждать цепи приказание отступать по возможности скорее, не увлекаясь стрельбой. Но люди, бывшие преиму­щественно первый раз в деле, слишком горячились, и перекатная пальба ни мало не утихала, благо же патронов у нас было по 120 на ружье. Какие то два наших уходца ²⁷ тоже замешались в цепь, стреляя из прекрасных магазинок, подаренных им купцом Громовым. Здесь при отступлении был ранен генерал Анненков, находившийся в свите командующаго войсками. В цепи и в сотнях тоже не обошлось без потерь, потому что пули визжали по всем направлениям. По мере приближения нашего к лагерю в Самурском, толпы неприятеля становились все реже и версты за 4 до лагеря я свернул отряд в обыкновенную походную колонну, выслав на смену цепи полусотню в ариергард.

Уже поздно вечером вернулись мы в лагерь. Поданы были ведомости о потерях и о расходе патронов. Начальство нашло, что патронов израсходовано очень много, и в приказе по Туркестанскому отряду мне был объявлен выговор, а бывших в цепи офицеров (Туркестанскаго дивизиона) велено было назначить на два дежурства без очереди за увлечение стрельбой и происшедшую от того громадную растрату патронов. [37]

Первый блин вышел комом; но за то дивизион имел «огненное крещение». Потеря была не значительна: ранено 4 нижних чина и убита одна лошадь.

19-е число прошло в приготовлениях к штурму Янги-Кала (деревни или кишлака, находящагося верстах в 2-х к югу от Геок-Тепе). В части розданы были планы, инструкции, для действия войск и диспозиции штурма. Все начальники частей были собраны к ставке командующаго войсками, где еще раз было разъяснено все то, что находили нужным спросить начальники штурмовых колонн. Все было объяснено до малейших деталей.

От Краснаго Креста были розданы всем чинам, войск материалы для первоначальной перевязки ран.

По диспозиции дивизион входил в состав штурмовой колонны полковника Куропаткина ²⁸, который должен был, взяв вправо, обойти Янги-Калу и штурмовать ее с юга; колонна же полк. Козелкова должна была ударить на Калу прямо с запада. По этому, чтобы успеть сделать обход, выступление нашей колонны назначено было часом раньше.

20 декабря, в 7 часов утра, все назначенныя на штурм войска стояли в стройных колоннах вне лагеря; на средине перед фронтом стоял аналой и при нем отрядный иеромонах. IIриехал командующий войсками, объехал войска, и [38] поздравил с предстоявшим штурмом. Начался молебен о ниспослании победы на наше оружие.

По окончании молебна колонна полковника Куропаткина выступила первою с распущенным знаменем 1-го баталиона ширванцев, с песнями и музыкой. Наш дивизион назначен прикрывать справа авангард колонны. Скоро раздался знакомый уже пушечный выстрел с Денгиль-Тепе, и неприятельския конныя толпы стали вылетать из крепости целыми тучами. Местность была волнистая; справа Тянулся высокий хребет Копет-Даг; впереди виднелся небольшой сад, составляющий южную оконечность кишлака Янги-Кала. На этот то садик дивизион и имел направление. День был теплый и ясный. Солнце светило, по летнему ²⁹.

Взвод оренбургцев, бывший в авангарде дивизиона, вскоре начал перестрелку с конными текинцами, и я на смену авангарда вызвал от дивизиона отборных наездников с сотниками Кунаковсковым и Смирновым. Неприятельские всадники начали постепенно отходить к кишлаку, где засела их пехота, открывшая вскоре по дивизиону сильный огонь. Вызвав ракетный взвод на позицию, я спешил дивизион в одной случившейся тут небольшой лощине. Сотнику Буренину приказано было отвести всех коноводов за сферу выстрелов; войсковой старшина Бородин назначен был идти с Уральской сотней в цепь, куда придана была и половина Оренбургской сотни; [39] наездники были отозваны; полусотня Оренбургцев, оставшаяся в резерве, положена была в одной из лощинок. Пользуясь волнообразной местностью, спешенные казаки, стреляя и перебегая от одного закрытия к другому, вскоре приблизились на 400 шагов к стенке кишлака, где и залегли в одной канаве. При этом потери в людях не было; но у командовавшаго цепью войск. стар. Бородина и его трубача лошади были подбиты. Наша цепь и ракеты вели оживленную пальбу до тех пор, пока наше место не заняла подошедшая пехота нашей колонны.

В это время прискакавший ординарец передал мне приказание полковника Куропаткина, —идти скорее к главным силам колонны. Сев на коней дивизион пришол на рысях к нашей артиллерии, которая в это время обстреливала цепь холмов у подошвы Капет-Дага, близ ручья Секиз-Яб: там тоже засело много текинцев. Ра­кеты и шрапнель скоро их оттуда выжали, и вся колонна, очистив таким образом свой правый фланг, начала переменять свой фронт. Заходя постепенно правым плечем, войска колонны стали таким образом фронтом против южной оконечности Янги-Кала. ³⁰ При этом дивизион служа прикрытием артиллерии, переправил орудия через крутоберегий ручей Секиз-Яб, сделав спуски. ³¹ После этого я получил приказание вести [40] дивизион уступом вправо на 800 шагов впереди первой линии пехоты. Следуя таким образом, мы должны были постепенно обхватывать Янги-Калу с восточной стороны.

Артиллерия нашей колонны начала кононаду по кишлаку; пехотная цепь наступала перебежками; дивизион, соображаясь с цепью и 1 линией пехоты, обходил кишлак с востока. С нашей стороны, как более возвышенной местности, очень ясно был виден весь бой. Мы любовались действием, бывшей в составе нашей колонны, 4-й батареи 20 артиллерийской бригады, гранаты которой рвало, как раз над головами текинцев.

Смотря в бинокль, я отчетливо видел например такую картину: какой-то текинец по видимому начальник, едет очень важно на белой лошади, за ним большая конная толпа человек с 500. Но вот над их головами белое облачко,—люди и лошади валятся, прочие скачут назад. Начальник их останавливает, говорит, видимо с жаром, машет руками. Они отступают уже шагом. Вот опять сразу три или четыре облачка над головами,—опять валятся люди и лошади; рысью едет назад уже и сам начальник с оставшимися; но в саженях 50 опять над головами их белый дым от разрыва нескольких гранат, кучка начальника сильно поредела и он, теряя свою важность и сановитость, пускается ска­кать назад к Геок-Тепе, в сопровождении не более 100 человек оставшихся целыми из его толпы. А наскаку их опять настигает разрыв гранат;—но последствия уже не видны,—все заслано дымом и пылью… [41]

Подобно этой толпе, были выбиты и все прочия полчища текинцев одним действием артиллерии. Когда был подан сигнал «бой к атаке», и колонны пошли на штурм,—то бежали и самые храбрые из защитников.

Кишлак был занят без рукопашнаго боя.

Во все это время, дивизион, охватив кишлак с востока, отгонял ракетами и огнем спешенной полусотни, пешия и конныя толпы текинцев, стремившихся в Янги-Калу по асхабадской дороге.

В 3 часа по полудни мы вышли к Ольгинской кале, которая и была занята дивизионом. Сюда к вечеру на смену к нам пришли сотня 5 Оренбургскаго и сотня Таманскаго казачьих полков. Сдав им калу, я повел дивизион в общий лагерь действующих войск, который был разбит в 1 ½ верстах от южной оконечности крепости Геок-Тепе.

Всю ночь была перестрелка.

21 декабря от дивизиона были командированы 2 взвода в Самурское укреп. за оставшимися там нашими тяжестями и 2 взвода уральцев в Ольгинскую калу. Около полудня Оренбургская сотня была потребована к 1 баталиону Самурскаго полка, который повел сам генерал Скобелев на под­держку кавказской кавалерии, посланной с утра на рекогносцировку вокруг крепости. К Оренбургской сотне придан был на пополнение и оставшийся на лицо один взвод уральцев. Сотня эта вернулась вечером с 3 вновь пожалованными георгиевскими кавалерами. [42]

22 декабря полковник Куропаткин, с баталионом ширванцев и полусотней уральцев, занял калу, названную впоследствии «право-фланговой». Устроив здесь батарею, полковник Куропаткин двинулся с отрядом далее, вызвав гелиограммой к себе из лагеря остальныя части нашего дивизиона. Идя параллельно северо-восточному фронту крепости, мы вскоре заняли еще калу, около которой были небольшие сады. Сады эти впоследствии названы «садами Петрусевича», так как генерал Петрусевич на другой день здесь был убит.

Здесь было много продовольственных запасов, и нам разрешено было фуражировать. Но вдруг появилось из крепости огромное скопище текинцев. Полковник Куропаткин приказал играть скорее «сбор» и отступать. Дивизион собрался довольно быстро и начал отступление через линию, отстреливаясь ракетами. Неприятель провожал нас с версту, стреляя без умолку. В этот день дивизион потерял 2 казаков убитыми; ³² ранены: 1 офицер (Оренб. сотни сотн. Еременцов) и 4 нижних чина. Убито и ранено несколько лошадей.

В этот день вернулись из Самурскаго наши 2 взвода и привезли все оставленныя там нами вещи.

В полночь я был потребован к начальнику нашего отряда, который приказал назначить 4 [43] хороших казаков — уральцев в проводники к генералу Петрусевичу, собиравшемуся в это время выступить с кавказской кавалерией к кале, где мы фуражировали. Вместе с тем полковник Куропаткин предложил мне, не найду ли я нужным послать с этим отрядом по взводу от каждой сотни на фуражировку. При этом начальник отряда объявил мне, что завтра дивизиону дается полный отдых.

К генералу Петрусевичу назначены были урядник Жерихов и казаки Джалдыбаков, Тетиков и Лоскутов. На фуражировку назначены 2 взвода под начальством сотников, Колотинскаго и Второва.

Утром мы увидали, что наша пехота ведет сильную перестрелку с текинцами, стоящими открыто на стенах крепости. Закладывалась 1 параллель. В то же время слышна была пушечная кононада по направлению к право-фланговой кале. Нам было приказано: седлать коней и идти на рысях на помощь кавказской кавалерии. Следуя мимо право-фланговой калы, мы узнали от проскакавших в лагерь и калу ординарцев, что генерал Петрусевич убит, что отряд и особенно драгуны потеряли много людей, что кавказцы отступают, что вообще дело неудачное. Скоро нам начали встречаться печальныя картины: везли перекинутые через седла трупы убитых нижних чинов, пронесли завернутыя в бурки тела генерала Петрусевича, майора Булыгина, эсаула Иванова; несли и вели под руки раненых, в том числе нашего Жерихова. Марш-маршем [44] проскакали в лагерь зарядные и патронные ящики за снарядами и патронами. По прибытии к месту боя дивизион развернул фронт и вместе с прибывшей пехотой принял на себя отступавшие драгунские эскадроны и кавказския сотни, сменив их цепь своими наездниками. Дальнейшее отступление, принявшаго начальство полк. Куропаткина, было как на маневрах: роты туркестанцев и Ширванскаго полка занимали боевыя линии и, отступая, стреляли залпами; в средине их находилась артиллерия, которая по временам, быстро снимаясь с передков, обдавала картечью наседавших текинцев. Наш дивизион охранял от обхода правый фланг отступавшей пехоты, при чем наши наездники тоже вели очень оживленную пальбу; а по временам, при сильных натисках, мы употребляли и ракеты.

Приближаясь к право-фланговой кале, мы увидали значек генерала Скобелева, прибывшаго из лагеря и объезжавшаго отступавшия войска. «Во славу падших, ура», говорил генерал. Громкое «ура» раздавалось в войсках, которыя при этом посылали массу чугуна и свинца в толпы текинцев в отмщение за падших своих товарищей и славнаго генерала Петрусевича.

У право-фланговой калы войска остановились.

Ждали еще натиска текинцев; но они не шли вперед и скоро разсеялись. Наш дивизион направлен был в гарнизон Ольгинской калы.

Там мы ночевали, а по утру, будучи сменены Тверскими драгунами, ушли в главный лагерь. 23 числа в дивизионе ранено 9 чел. Нижних [45] чинов, из которых 5 остались во фронте ³³.

24 числа мы отдыхали.

В полночь раздался залп со всех наших батарей, в честь наступившаго праздника Рождества Христова.