IX
Из Хивы в Кунград и обратно

Близилось время моего отъезда в Бухару, но я горел желанием совершить дальнюю поездку в глубь ханства и пришел поэтому в восторг, когда услышал, что юный мулла из Кунграда, который присоединился к нашему каравану для дальнейшего путешествия к Самарканду, хочет использовать пребывание в Хиве для того, чтобы попрощаться со своим родным городом и живущими там родственниками. Он рассказал нам о своем намерении, и велика была его радость, когда он узнал, что у меня возникла идея сопровождать его туда, отчасти чтобы собрать немного подаяния, отчасти чтобы избежать обременительного сидения в жаркой и душной Хиве. Он сулил мне златые горы, рисовал все самыми радужными красками, чтобы укрепить меня в моем решении. Его пыл, впрочем, был излишним, так как случай пришелся мне на руку, и два дня спустя я уже находился на пути в Янги-Ургенч, чтобы оттуда достичь Оксуса, где находилась наполовину нагруженная лодка, готовая взять нас за скромную плату.

Из Хивы в Кунград летом добираются большей частью по воде, и путешествие вниз по реке длится при быстром течении Оксуса не больше пяти дней. Так бывает в жаркие летние дни, когда вода в реке из-за таяния снегов на Гиндукуше и на вершинах Бадахшанских гор достигает самого высокого уровня. Осенью и весной при низком уровне воды поездки длятся дольше, а зимой они совсем прекращаются, так как Оксус несудоходен и во многих местах покрыт льдом.

Можно было бы сесть на судно уже у стен Хивы, а именно на канале Хазрети-Пехливан, но пришлось бы сделать большой крюк, так как канал впадает в реку не на севере, а на юге, у Хезареспа [Хазарасп]. То же самое относится ко второму каналу — Газават, который, однако, проходит довольно далеко от города и тоже течет скорее на восток, а не на север. Поэтому предпочитают добираться до Янги-Ургенча, крупного промышленного и торгового города ханства, и оттуда до расположенного на берегу селения Ахун-Баба («Могила святого») с несколькими разбросанными ховли (дворами), которые служат складочным местом для обоих названных городов. Земля на всем пути, равном приблизительно четырем немецким милям, довольно густо заселена и возделана. Дорога идет через поля, сады и луга; здесь во множестве растут замечательнейшие тутовые деревья и потому процветает шелководство. Местность по праву может называться одной из самых прекрасных в ханстве.

На берегу стояла палящая, почти невыносимая жара, и, когда я выразил по этому поводу озабоченность, лодочник успокоил меня тем, что, плывя вниз по течению, этой беде можно легко помочь, устроив «дом от комаров» (пашша-хона), который никому не мешает, так как лодкой управляют только на обоих ее концах. Тотчас же его и соорудили в виде балдахина; днем он должен был защищать от солнца, ночью — от опасных комаров. Когда необходимые для отправления фатихи (благословения) были прочитаны, мы отчалили в сопровождении четырех лодочников и двух других путешественников.

Вначале путь был очень монотонным. Оба лодочника, на носу и на корме, все время направляли лодку к тем местам реки, где вода была самой мутной и желтой, потому что, как мне объяснили, течение там было сильнее всего. Рулевые весла представляют собой длинные шесты, концы которых плоско срезаны; поскольку правят лодкой вдвоем, там, где не требуется особого внимания, исполняют обычно свои обязанности сидя. Примерно через каждые два часа пары сменяли друг друга. Уставшие или, лучше сказать, иссушенные солнцем присоединялись к нашей компании под крышей, растягивались во всю длину, к нашему большому неудовольствию, и вскоре дружно принимались храпеть дуэтом, пока их не сменяла первая пара. Что касается двух наших спутников, то, по счастью, лишь один был очень разговорчив, и я обрадовался, когда увидел, что он часто объяснял моему татарину то одно, то другое, все время перебивал его, [111] исправляя, и удовлетворял мое любопытство пространными комментариями.

Берега Оксуса не так уж интересны, хотя здесь можно увидеть немного больше того, о чем мы читаем в путевых заметках Бутенева, который со своей миссией в 1858 году проделал тот же путь от Кунграда до Янги-Ургенча вверх по течению. На правом берегу напротив того места, где мы сели на судно, видны обширные развалины, называемые Шахбаз-Вели (Святая гора), где в прошлом, вероятно, была сильная крепость, разрушенная калмыками61. Вообще калмыки, кажется, выступают на протяжении истории в роли разрушителей в Хивинском ханстве. Во времена их вторжения при Чингисхане они действительно изрядно расправились с цветущим тогда Хорезмом, однако будет преувеличением приписывать все руины делу их рук, как утверждают по традиции. Дальше находятся другие, далеко тянущиеся руины с остатками каменных зданий, называемые Гяур Каласи (Твердыня неверных)62. Сначала я полагал, что под гяурами понимают гебров или доисторических поклонников огня, но, к величайшему моему удивлению, услышал, что под этим именем во всей Средней Азии подразумевают армян, или лучше сказать, несториан63, которые с доисламских времен и до падения монгольского владычества имели там значительные колонии, простиравшиеся от Аральского моря до самого Китая. От первых руин вниз по течению тянется по правому берегу на протяжении трех часов пути довольно густой лес (тугай) под названием Хитайбеги. Деревья не особенно высокие, но солнце не может высушить питающиеся от Оксуса болота, и лишь в нескольких местах лес населяют каракалпаки, пасущие скот. На левом берегу, который можно принять за настоящий лес, цепь ховли прерывается лишь ненадолго, и тут и там появляются большие деревни совсем близко от берега, как, например, узбекская деревня Ташкала, расположенная на высоком берегу, и маленькая деревня Везир, вблизи которой впадает, или, точнее сказать, врывается в реку, канал Кылычбай, потом, за Илали, снова пропадающий в песках.

Кипятить чай, готовить плов и рассказывать или слушать священные предания — таковы были постоянно чередующиеся занятия дня. Иногда все путники, исключая рулевых, погружались в сон; такая пауза приносила мне сладостное разнообразие и, глядя на желтые потоки старого Оксуса, я с удовольствием уносился в своих фантазиях к чистому зеркалу европейских рек, чьи воды бороздят, тяжело пыхтя, сотни судов, чьи цветущие берега изобилуют жизнью, — контраст был разителен. Оксус — это олицетворение местности, по которой он протекает. В своем течении река дика и неукротима, как натура жителя Средней Азии, ее бездонные глубины и мелководья так же трудно описать, как хорошие и плохие черты туркестанца; она ежедневно пробивает новые русла, ибо как не может кочевник находиться долго на одном месте, так и ей, кажется, надоедает старое русло.

На второй день рано поутру мы прошли мимо города Гёрлен [Гурлен]; он немного удален от берега, а настоящая его пристань — деревня под названием Ишимджиран. Напротив нее, на правом берегу, стоит форт Рахимберды-Бек, который мы упоминаем только потому, что отсюда начинаются тянущиеся с юго-востока на север горы Овейс Карайне. (Овейс Карайне — имя верного приверженца Мухаммеда, который из любви к пророку велел выбить себе все зубы, потому что последний в битве при Ухуде лишился двух передних зубов; и когда Мухаммед умер, он даже хотел основать орден, где главным правилом было бы такое самоизувечивание, что ему, конечно, не удалось. Утверждение, что он пришел в Хиву и там умер, по-видимому, относится к области фантазии.) На первый взгляд как по высоте, так и по очертаниям они имеют большое сходство с Большим Балханом в пустыне между Хивой и Астрабадом; но вблизи становится вскоре видно, что они намного больше тех; особенно приятно поражают пышная растительность и леса, которыми покрыты многие вершины. На одной вершине этих гор якобы находится могила Овейса Карайне64, знаменитое место паломничества в Хиве, и вдали различимы несколько строений, которые велел соорудить Рахимберды-Бек65 для удобства паломников. В стороне от нее видна Мунаджат даги (Поклонная гора), которую называют местом упокоения святой по имени Амберене (мать Амбра). Женщины-святые в суннитском исламе встречаются не очень часто; но несколько таких святых все же есть в Средней Азии; это новое свидетельство того, что ислам не выступает по отношению к прекрасному полу в роли мачехи, как думают у нас в Европе. Что касается мадам Амберене, то легенда гласит, будто она, Зулейха по красоте, Фатима по добродетели, была ненавистна супругу и позднее изгнана потому, что исповедовала ислам, врагом которого был ее муж. Из своего царственного дома в Янги-Ургенче она бежала в эти дикие места и наверняка умерла бы с голоду, если бы ежедневно у входа в ее пещеру не появлялась олениха, которая терпеливо давала себя подоить и потом снова исчезала. Кому здесь не припомнится история Женевьевы? В те времена парижане были не лучше сегодняшних узбеков, и как часто мы находим сходство в религиозных и светских мифах, в этих творениях ума живущих вдалеке друг от друга народов!

Если плыть от Гёрлена четыре часа вниз по реке, то можно добраться до расположенного в полутора часах пути от берега незначительного селения Янги-Яб, обнесенного земляными стенами, и приблизительно через два часа попадешь в район Хитайи, начинающийся там, где вблизи реки на правом берегу возвышается куполообразный холм Юмалак. На правом берегу реки горы Овейс между тем все ближе подходят к Оксусу, путешественник оставляет вершину Ямпук, увенчанную руинами старого укрепления; как раз напротив Юмалака горная цепь Шейх-Джалил, тянущаяся с востока на запад, образует теснину (здесь ее называют кызнак), которая много уже, чем Железные [113] Ворота на Дунае, и из-за мощи зажатого меж двух скал потока часто опасна для лодочников. Вода здесь глухо рокочет, кажется, будто Оксус рычит на твердые камни за то, что это они его, неисправимого бродягу, так заперли. Самое узкое место здесь, впрочем, очень коротко, на левом берегу горы внезапно кончаются, на правом, напротив, возвышенность опускается ступенчато, и после того, как пройден расположенный слева Тама, местность становится повсюду равнинной.

С горной местностью исчезает и всякая романтика берегов Оксуса. На протяжении двухдневного пути воображение и глаз получили достаточно пищи, и если утренние и вечерние часы еще несли в себе нечто приятное, то днем жара, а ночью комары, рядом с которыми golumbacz66 на южном Дунае могут показаться нежными мотыльками, стали прямо невыносимы. Как только солнце заходило, все старались спрятаться под кров «домика от комаров», изготовленного из грубого холста, и я мучительно страдал из-за того, что не мог выйти на свежий воздух и вынужден был находиться в атмосфере, отравленной моими спутниками.

К вечеру мы, наконец, достигли района Мангыт; одноименный город находится в двух часах пути от берега и с воды, будучи закрыт небольшой рощей, невидим. Здесь мы довольно долго простояли у берега, и, после того как с удобствами сварили еду на костре, а не на маленьком очаге в лодке, путешествие было продолжено. К большому огорчению моего друга, мы подошли к Базу-Ябу, лежащему на расстоянии часа пути, поздней ночью. Он хотел нанести вместе со мной визит живущему здесь знаменитому ногайскому ишану, чтобы посоветоваться с ним о своих дорожных планах и испросить благословение. Все эти ногайцы в Средней Азии, скрывающиеся здесь от русских властей или от воинской повинности, почитаются мучениками за свободу и ислам, однако я часто видел среди них величайших мошенников, которые, очевидно, сбежали от заслуженного наказания.

Рано утром мы уже миновали Кипчак, который здесь обозначает вторую станцию. В том месте, где расположен город, почти посредине Оксуса тянется широкая скала, и из-за нее суда могут проходить только по одной, свободной половине реки. При низкой воде обнажается несколько вершин, и дети, играя, любят разгуливать по этому утесу, шлепая по щиколотку в воде. Однако на лодочников это место наводит большой страх, и они отваживаются проходить его только днем. Сам Кипчак — важный пункт, населенный узбеками, принадлежащими к одноименному племени, со множеством мечетей и учебных заведений; среди последних особенно выделяется расположенное на правом берегу училище, которое основал на свои средства ходжа Нияз. Недалеко от этого одиноко стоящего здания на поднимающейся над самим берегом горе виднеются руины Чилпик. Легенда рассказывает, что в давние времена это была сильная крепость и что здесь нашла прибежище некая принцесса, влюбившаяся в раба своего отца; [114] опасаясь мести взбешенного папаши, она бежала сюда вместе с возлюбленным. Чтобы добыть воду, им пришлось пробурить гору до самой реки; подземный ход существует и поныне.

От Кипчака вверх по течению67 на правом берегу начинается лес, он тянется с небольшими перерывами вдоль реки за Кунград. Насколько далеко простирается он на восток, с воды мне не было видно, но, как меня уверяли, максимум на 8-10 часов пути. Граничащий с берегом участок сплошь покрыт болотами и топями и проходим поэтому только в некоторых местах. Там, где леса не столь густы, пасутся принадлежащие каракалпакам стада, в дичи тоже нет недостатка, но большой вред наносят дикие звери, особенно пантеры, тигры и львы.

Левый берег реки, имеющей здесь вплоть до Гёрлена множество мелей, на которые мы то и дело садились, представляет собой, начиная от упомянутого пункта, равнину, простирающуюся далеко на северо-запад, местные жители называют ее Иланкыр (Змеиное поле), а на западной границе пустыни находится такой же крутой склон, как Кафланкыр или все плато Устюрт. На берегах Оксуса здесь живут туркмены — йомуты и човдуры; первые кочуют близ реки, в окрестностях Порсу и Илали, вторые — на краю пустыни и в оазисах Устюрта; живут они в вечной вражде друг с другом, что служит во вред им самим и представляет выгоду для узбеков, так как непосредственная близость объединенного сильного кочевого народа была бы постоянной опасностью для оседлого населения.

На третий день вечером мы остановились перед городом Ходжа-Или, (Ходжа-или — народ ходжи, или потомки пророка, из которых значительная часть проживает в этой местности. Имеют чисто узбекскую внешность, подобно тому как многие сейиды в Персии — внешность иранского типа, но пользуются большими преимуществами, чем последние.) лежащим в двух часах езды от берега. Большинство жителей утверждают, что они — потомки ходжи, и немало гордятся этим перед другими узбеками. Весь район густо заселен, и левый берег вплоть до Нёкса (На карте, приложенной к моим «Путешествиям по Средней Азии», Нёкс68 по ошибке спутан с Ходжа-Или, к тому же он удален от Кунграда на один час пути дальше, чем там указано.) представляет собой непрерывную цепь лесов и обработанной земли. Здесь находится одно из самых опасных мест на Оксусе — водопад, который с ужасающим грохотом, слышным на расстоянии часа езды от него, низвергался с высоты почти 3 футов со скоростью стрелы. Местные жители называют его Казанкиткен, т.е. «место, где котел пошел ко дну», так как здесь, по-видимому, потерпело крушение судно, имевшее на борту вышеназванную кухонную посуду; теперь суда уже за четверть часа до водопада подплывают к берегу, и их осторожно перетаскивают с помощью веревок. Отсюда вниз по течению река образует в результате наводнений значительные озера, связанные друг с другом маленькими естественными каналами; весной они довольно мелкие, но совсем высыхают редко.

Наиболее значительные из них — Куйруклу-Кёль и Сары-Чён-гюль; первое простирается на расстояние нескольких дней путешествия в направлении на северо-восток, второе меньше по площади, но намного глубже.

Нёкс мы прошли на четвертый день. Дальше на левом берегу культивированных мест становится все меньше. Река с обеих сторон окаймлена лесами и на полупути к Кунграду образует довольно широкий и глубокий канал Ёгюзкиткен; он тянется в юго-западном направлении и впадает в озеро Шоркачи, которое безуспешно пытались отрезать от реки дамбами; дело в том, что из-за слишком широкого разлива речных вод судоходство именно здесь наиболее затруднительно. У могилы святого по имени Афаксходжа лес кончается, начинается район Кунграда, который, насколько хватает глаз, сплошь состоит из садов, полей и усадеб. Сам город стал виден лишь на пятый день к вечеру, после того как мы прошли мимо руин крепости, которую построил разбойник Тёребег во времена Мухаммеда Эмина69, и миновали обнаружившийся неподалеку от нее водоворот.

Наше пребывание в этом самом северном городе Хивинского ханства было очень непродолжительным, так как мой молодой спутник, который потерял родителей уже год назад, а с живущим здесь своим родственником быстро распрощался, сам настаивал на скорейшем возвращении. Город выглядит беднее, чем населенные пункты, лежащие к югу, и славится в основном своими базарами, где живущие по соседству кочевники продают в большом количестве рогатый скот, масло, войлочные ковры, верблюжью и овечью шерсть. С другими районами ханства торгуют в значительных количествах также вяленой рыбой, которую привозят сюда с берегов Аральского моря. К числу достопримечательностей отнесу и обнаруженных мною здесь двух перешедших в ислам русских, у которых были зажиточное хозяйство и многочисленная семья. Попав в плен, эти солдаты из армии Перовского получили свободу от Мухаммеда Эмин-хана при условии, что примут ислам. Одному подарили персидскую рабыню; смуглая иранка и белокурый сын севера живут в добром согласии, и, хотя бывшему солдату много раз уже представлялась возможность вернуться на родину, он все же не смог решиться покинуть приемное отечество на берегу Оксуса.

Наконец хочу еще упомянуть о тех скудных сведениях, которые я услышал здесь о дальнейшем течении Оксуса от Кунграда до впадения в Аральское море. От Кунграда через два часа пути вниз по течению река делится на два мощных рукава, мало отличающихся друг от друга. Правый, сохраняющий название Амударья, достигает моря раньше, но из-за частых разветвлений слишком мелок и при низком уровне воды чрезвычайно труден для судоходства. Левый рукав, именуемый Тарлык (Теснина), (Не Талдык, как сказал адмирал Бутаков в своем сообщении на заседании лондонского Географического общества 11 марта 1867 г. Не могу согласиться и с его упоминанием о двух самых крайних рукавах дельты, из которых восточный он называет Янги, а западный — Лаудан. Возможно, что раньше так и было вследствие частых колебаний водостоков, однако сейчас это уже не так, потому что названием Лаудан обозначается, как я слышал из самого достоверного источника, только то сухое русло Оксуса, которое, начиная от Кипчака, проходит в западном направлении через Кёне-Ургенч [Куня-Ургенч]. Что касается бутаковского Улькуна, как он именует средний рукав, то я должен заметить, что это слово в узбекском языке значит «большой» и что такое название давалось всегда главному руслу. Поэтому Улькун, или лучше Юлькен, идентичен с моей Амударьей.) [116] узкий, но на всем протяжении глубокий, а используют его реже только потому, что на пути к морю он делает большой крюк. Что касается движения в самом нижнем течении Оксуса, то его нельзя сравнить с движением на участке между Чарджоу и Кунградом — главном торговом пути между Бухарой и Хивой. Осенью узбеков влечет к морю преимущественно рыболовство, и торговля вяленой морской рыбой во всех трех ханствах довольно значительна. Без этого продукта жители степей едва ли могут обойтись, так как, несмотря на крупные стада, они слишком бедны, чтобы есть досыта мясо, и в качестве заменителя предпочитают рыбу. Весной любителей охоты привлекают на берега Аральского моря дикие гуси, которые во множестве водятся в устье. В это время года совершается также большинство паломничеств, которые предпринимают благочестивые узбеки к гробу Токмак-Баба на одноименном острове вблизи устья. Этот святой, одновременно также покровитель рыбаков, покоится под небольшим мавзолеем, внутреннее помещение которого хранит оставшиеся с глубокой древности одежду и утварь святого, среди них один котелок служит предметом особого почитания; рассказывают, что даже русские, которым легко приплыть сюда на пароходах, на этот остров высаживаются очень редко, а если и приходят, то исполненные невольного почтения, и никогда не касаются этих реликвий.

Если мы теперь сделаем общий обзор всего течения этой удивительной реки от ее истоков у озера Зоркуль до Аральского моря, то обнаружим следующее.

1. Она судоходна не на всем протяжении, как утверждает Бернс, и по ней спускаются вниз по течению на малых или больших судах лишь от Керки, точнее говоря, от Чарджоу. От верховьев до названных мест можно встретить только плоты, доставляющие дрова и строительный лес, которым довольно богаты склоны Бадахшанских гор, к безлесным равнинным берегам, и лишь изредка можно увидеть на подобных плотах отдельные семьи, переезжающие в низовьях Оксуса. На участке между Хезареспом и Эльчигом (последний служит причалом и складом для Бухары) ходят уже более крупные суда из Хивы и в Хиву с товарами и продовольствием; но самое оживленное движение, бесспорно, на том участке, который находится в пределах Хивинского ханства; здесь на берегах реки расположено много городов, и поэтому она является излюбленным и дешевым [117] путем для перевозки крупных грузов как вверх, так и вниз по течению, а беднотой используется даже для пассажирских поездок.

2. Мне кажется (поскольку из-за недостатка специальных знаний я хочу воздержаться от категорического утверждения), что Оксус едва ли станет мощной жизненной транспортной артерией для Средней Азии, как прочат политики, говоря о будущем Туркестана. То, что он никогда не сможет играть такую важную роль, как Яксарт70, воды которого уже сегодня бороздят русские пароходы, вполне доказано этим обстоятельством, а также тем, что русские со своей флотилией на Аральском море вынуждены были проникать в Туркестан не по Оксусу, а по Яксарту, менее выгодному для их завоевательных планов. То, что незаселенные берега названной реки более важны для петербургского двора, — это шаткий аргумент, и основан он целиком и полностью на недостатке наших географических знаний о Средней Азии. С помощью трех пароходов можно было бы не только держать под угрозой Хивинское царство, занять крепости Кунград, Кипчак и Хезаресп, но и перебросить через Каракёль сильное войсковое соединение в Бухару, т. е. в сердце Средней Азии, если бы слишком большие естественные трудности, мешающие использованию этого водного пути, не сделали такой замысел невозможным; впрочем, русские уже при самом первом вторжении в Среднюю Азию в достаточной мере в этом убедились. На Оксусе помимо водопада у Ходжа-Или, опасных скал у Кипчака, теснин у Ямпука самое большое затруднение представляют его многочисленные, нередко тянущиеся часами песчаные мели, которые вследствие большого количества песка, приносимого рекой, при этом еще так быстро меняются, что совершенно невозможно их зафиксировать, и даже самый опытный шкипер может угадать хороший фарватер только по цвету, но никогда не сумеет указать его с полной уверенностью.

3. Регулирование реки, которая в начале весны и поздней осенью несет почти на две трети меньше воды, чем летом, не говоря уже о том, что бурное течение очень затруднило бы такое предприятие, принесло бы вред уже потому, что большое количество рукавов и каналов необходимо не только для земледелия, но и для снабжения питьевой водой самых отдаленных местностей. Когда хивинский хан хочет объявить войну какому-нибудь бунтующему району своей страны, он первым делом старается перерезать ему каналы и водоводы, что ощущается наиболее остро; поэтому правительство, которое закрыло бы шлюзы, чтобы поднять уровень воды в русле Оксуса, поступило бы так, словно оно всей стране одновременно объявило войну.

То, что Оксус наряду с упомянутыми выше свойствами обладает чрезвычайно быстрым течением, а помимо того, еще и часто отклоняется от своего старого русла, достаточно известно. Эти отклонения начинаются в его нижнем течении после поворота реки у Хезареспа, и их гораздо больше, чем нам [118] в настоящее время известно. Если спросить об этом у жителей, то они обычно насчитывают как на правом, так и на левом берегах более восьми таких отклонений, и если даже это может относиться и к прежним каналам, то все-таки чрезвычайную нерегулярность Оксуса никак нельзя оспаривать, и с этой точки зрения пожалуй, не подлежит никакому сомнению, что Аральского моря, как утверждает сэр Генри Роулинсон, ссылаясь на одну в высшей степени ценную персидскую рукопись, в прежние времена совсем не существовало.

Путешествие из Кунграда в Хиву предпринимают большей частью по суше, так как вверх по течению на него требуется 18-20 дней. Сухопутных дорог три: а) через Кёне-Ургенч; эта дорога называется летней, она обходит все полноводные в это время года озера, старицы и рукава Оксуса; путь по ней исчисляется в 56 фарсахов71, так что она самая длинная; б) через Ходжа-Или; этой дорогой обычно ходят зимой, когда вышеназванные озера и пр. замерзают. Ее длина 40 фарсахов; в) дорога на правом берегу Оксуса через Сурахан; она имеет большие объезды и проходит через много песчаных степей.

Наше возвращение нужно было насколько возможно ускорить, но, несмотря на это, нам пришлось примириться с тем, что мы пойдем длинной дорогой через Кёне-Ургенч. Нам повезло, так как мы смогли присоединиться к небольшой компании путешественников; некоторые из них направлялись в Кёне-Ургенч, а остальные в Хиву. Все ехали верхом на хороших лошадях; даже те лошади, которых предоставили в наше распоряжение «лиллах» (из религиозной благотворительности), были молодые и крепкие, а так как кроме хлеба и небольшого запаса провианта на дорогу у нас с собой ничего не было, мы бодро тронулись в путь, несмотря на жару, которая давала себя чувствовать даже в ранние утренние часы. От городских ворот ехали по хорошо обработанным землям окрестностей Кунграда на северо-запад, а затем — через пустынную местность, пока не добрались до большого озера со стоячей водой, называемого Атйолу; оно считается первой станцией и тянется на 7 фарсахов. Через его самое узкое место перекинут мост; дорога здесь разветвляется на две: одна ведет вдоль диких гор Казак-Ёрге через обширное плато Устюрт в Оренбург, другая — в Кёне-Ургенч. Мы двинулись по последней. Мы ехали через леса и пески, слева и справа виднелись отдельные руины; из них выделялись Кара-гёмбез (Черный купол), вблизи которых можно найти белоснежную соль, лучшую в ханстве, и Барсакильмез («Кто пойдет, назад не вернется») — опасное гнездо, населенное злыми духами, многие любопытные там уже лишились жизни.

Через пять часов езды мы достигли второй станции, которая называется Кабулбек-Ховли. Это отдельно стоящий двор. По обычаю, принятому владельцами с давних пор, нас хорошо угостили, и так как до следующей станции, Кызыл-Чагала, нам предстояло ехать восемь часов, гостеприимный хозяин не забыл [119] снабдить нас мясом и хлебом на завтрак. Было еще темно, когда мы тронулись в путь. Наши спутники, умеющие владеть оружием, проверили его с необычайной тщательностью. Я подумал, что мы, вероятно, будем проезжать мимо враждебного туркменского племени; но меня успокоили, рассказав, что мы весь день будем ехать по густому лесу, в котором водится много львов, пантер и диких кабанов, иногда нападающих на путников. Несмотря на то что опасного места мы достигли уже светлым днем, мы продвигались вперед с большой осторожностью; мы очень доверяли лошадям, и, как только они ставили уши торчком или начинали храпеть, все хватались за оружие. То, что львы и пантеры в климатических условиях Средней Азии не так опасны, как их собратья в Индии и Африке, вполне понятно. Поэтому я не разделял страха моего молодого спутника-татарина и скорее даже жаждал участвовать в каком-нибудь интересном охотничьем приключении. Как всякий азиат, узбек обладает чрезмерной фантазией; ни один след, ни один звук не говорили нам о том, что мы находимся вблизи резиденции царя зверей, мы видели только стада кабанов, которые с громким треском пробирались через чащу. В противоположность этому число встречавшихся нам цесарок и фазанов было велико, я бы даже сказал, сказочно, и для вечернего привала была собрана богатая охотничья добыча. Птицы, о которых я говорил, в этих местах намного вкуснее, чем в Мазендеране, да и узбеки умеют их лучше готовить, чем персы. Там, где лес кончается, вскоре становится видно укрепленное место Кызылчагала, которое населено узбеками; мы прибыли туда довольно рано и продолжали свой путь на следующее утро по местам, населенным йомутами.

Кёне-Ургенч считается четвертой станцией, хотя путь туда длится лишь три часа. Эта древняя метрополия знаменитого в Средней Азии Хорезма — самая бедная среди всех своих товарищей по несчастью в Азии, и, как бы ни славили и устно, и в книгах ее прежний блеск, мы удостоверяемся, глядя на нынешние руины, что это был центр только татарской цивилизации. Сегодняшний город — маленький, грязный и не имеет большого значения, однако раньше он, по-видимому, был больше, потому что разбросанные вне стен города руины позволяют судить о его прежних размерах. Руины эти датируются по исламскому летосчислению культурной эпохой хорезмшахов. Самое примечательное здесь — это упомянутая уже в моих путевых описаниях мечеть Тюрябек-ханым (не Тюрябек-хан), больше и великолепнее, чем Хазрети-Пехливан, которую принято считать самым прекрасным монументом города Хивы и которая со своими изразцовыми мозаиками, где преобладает желтый цвет, не уступает аналогичным памятникам архитектуры в Туркестане. Упомянем мавзолей Шейх-Шереф с высоким бирюзовым куполом, а также усыпальницы Пирияра, отца знаменитого Пехливана, и шейха Наджм ад-Дин Кубра. Последняя была близка к разрушению, но восстановлена в недавнее время благодаря [120] щедрости Мухаммед Эмин-хана. Говорят, что в окрестностях имеется несколько каменных стен и башен, например Пульджайду («Деньги уничтожают»), которая лежит в трех часах пути. Когда буря разметает там песчаные наносы, зачастую на свет появляются монеты и посуда из серебра и золота; люди, которые просеивают песок, нередко бывают вознаграждены за свой труд. Назовем также Айсенем, или павильон Айсенем и Шахсенем, памятник знаменитым влюбленным, судьба которых, описанная в романе, часто воспевалась трубадурами. Это, по-видимому, стереотипное название для всех отдельно стоящих парных руин, потому что Шахсенемы имеются как в других районах Хивы и Бухары, так и недалеко от Герата, и повсюду рассказывают ту же легенду с небольшими изменениями.

От Кёне-Ургенча дорога разветвляется на две, по длине мало отличающиеся друг от друга. Однако проходящая по менее заселенной местности ведет через Порсу и Илалы [Ильялы], по ней ходят только большими группами, так как близость разбойников човдуров и туркмен-йомутов делает этот путь не особенно надежным вплоть до Ташауза. Вторая дорога все больше приближается к Оксусу и тянется вдоль него по прибрежному району, где засеянные поля только изредка прерываются усадьбами (ховли), деревнями и базарами. Эту дорогу, хотя она длиннее и более утомительна из-за множества оросительных каналов и рвов, лежащих на пути, летом выбирает большинство путников, потому что на первой дороге караван распускается только у Ташхауза, и каждый может продолжать свой путь самостоятельно, на второй же это происходит уже у Кипчака.

Когда я вернулся в Хиву, мои друзья, уставшие от ожидания, начали настаивать на том, чтобы покинуть Хиву на следующий день, так как все нарастающая жара не без основания вызывала у них беспокойство по поводу нашего путешествия в Бухару. Я пошел к Шюкрулла-баю, которому я в Хиве столь многим был обязан, чтобы попрощаться с ним, и был по-настоящему растроган, когда благородный старец пытался отговорить меня от моего намерения, нарисовав мне ужаснейшую картину Бухара Шериф (благородной Бухары). Он описал мне политику эмира как политику недоверия и предательства и сказал, что эмир обходится враждебно не только с англичанами, но и с каждым чужеземцем. Как большую тайну он рассказал мне, что несколько лет назад даже один осман, которого покойный Решид-паша прислал в Бухару в качестве преподавателя военного дела, был злодейски убит эмиром, когда он после двухлетнего пребывания в Бухаре хотел вернуться в Стамбул.

Эти старания отговорить меня, хотя Шюкрулла-бай вначале вполне верил, что я дервиш, были особенно поразительны, и у меня возникла мысль, что этот человек, хотя и не раскрыл меня, все же при более частых контактах разглядел мое инкогнито и теперь, вероятно, предполагал, что я какой-то совсем другой человек. Этот благородный старец был в молодые годы однажды [121] в Герате у майора Тодда (в 1839 году), и несколько раз его посылали в Петербург; в Константинополе, как он мне рассказывал, ему также часто доводилось общаться с френги. Возможно, что он там получил представление о нашем образе мышления и наших научных стремлениях и поэтому с особой приветливостью взял меня под свою защиту. Когда он подал мне руку для поцелуя, в его глазах мелькнула слеза; кто знает, какие чувства ее вызвали.

Хана я также одарил своим прощальным благословением, и он попросил меня на обратном пути проехать через Хиву, так как он хотел отправить со мной посла в Константинополь, чтобы получить от нового султана традиционную инвеституру на свой пост. Я ответил, что думать о будущем грех, посмотрим, как распорядится судьба (кисмет). Распрощавшись со всеми друзьями и знакомыми, я покинул Хиву, пробыв там почти целый месяц.