28-е мая. Переправа чрез Аму-дарью. Сегодня, в шесть часов утра, мы снимались с бивака у Ак-камыша, в полной уверенности, что идем к Шурахану, где, была назначена переправа чрез Аму-дарью, как совершенно неожиданно для всех нас авангард отряда и весь верблюжий обоз стали направляться на дорогу, ведущую не к Шурахану, а к реке, именно на то место, с котораго был вчера сбит неприятель. Так как от нашей стоянки до Аму дарьи было не более 7 верст, то все войска подошли к берегу часа через два. Мы были немного удивлены еще и тем, что когда подходили к берегу Аму-дарьи, то в двух широких арыках, которые войска переходили для достижения речнаго берега, вода оказалась несравненно глубже вчерашняго.

Войска расположились на большом пространстве вдоль берега, и тотчас же сделано было распоряжение о переправе на ту сторону двух рот 1-го стрелковаго баталиона и двух горных орудий. Им приказано было занять неприятельскую крепостцу, не увлекаться вперед, а поджидать переправы следующих войск; к вечеру на ту сторону перевезены были еще две роты, со всем их багажем.

День 18-го числа прошел для нас незаметно, в постоянном плавании каюков с одного берега на другой и в доставлении необходимых для перевезенных войск принадлежностей. Отправленным на левый берег ротам не приказано было приближаться к кышлакам, которые виднелись в садах. Наступил вечер, взошла на полчаса молодая луна и потом все поверглось в мрак.

Палатка моя и барона Каульбарса отстояли от берега Аму дарьи в нескольких саженях и находились подле самаго арыка, чрез который пехота проходила утром в брод. Часу в одиннадцатом вечера слуга наш, между прочим, доложил, что в арыке нашем вода уже так прибавилась, что лошадь может идти вплавь. Около часу ночи рожки затрубили, войскам приказано было вьючиться, переходить обратно оба арыка, чрез которые мы переправлялись, подходя к Аму-дарье, и разместиться далее от реки, на большой песчаной возвышенности. Все мы не мало всполошились от такой неожиданности, в особенности, когда джигиты и местные жители стали утверждать, что, в это время года, Аму-дарья в несколько часов затопляет все пространство кругом на десяток верст. Молодая луна скрылась от нас и еще более затрудняла переход чрез арык, в котором вода, действительно, сильно [57] поднялась; в особенности затрудняла нас переправа верблюдов. В темноте, конечно, не сразу разберешь, где лучше пройти: верблюды спотыкались, надо было их подымать и вытаскивать из воды, вещи подмачивались, и произошел невыразимый кавардак.

Командующий войсками, начальник отряда и Их Высочества перешли арыки благополучно. За ними стали переходить войска, имея воду по пояс, но так как в эту ночь была сильная духота, то все охотно купались. Около арыков столпилось в темноте несколько тысяч людей и верблюдов, все искали как бы пройти по лучше, и шлепанье по воде производило такой шум, который в тихую ночь далеко раздавался по окрестной местности.

Что касается лично меня, то я сомневался, чтобы в одну ночь мы могли быть так затоплены, что уже и даваться некуда, и притом был уверен, что завтра, во всяком случае, нам придется вернуться к берегу для переправы. Поэтому, перейдя первый арык, и перетащив через него с величайшим трудом своих верблюдов с вещами, я решился не переправляться через второй арык, который оказался несравненно хуже перваго, и остался ночевать между обоими арыками. Моему примеру последовало большое количество обозов и войск, на что вскоре и получено было разрешение начальства, тем более, что время уже близилось к разсвету.

19-го мая. Близ неприятельской крепостцы. Проснувшись около пяти часов утра, мы убедились, что не только не могли быть затопленными, но вода в арыках далеко еще не достигала поверхности берегов, хотя, действительно, сильно прибавилась и должна была еще более увеличиться, так как дул сильный ветер.

Спустя час времени, все начальство с Их Высочествами проехало к переправе. Туда же потянулись и все войска, переходя обратно арыки, что, впрочем, не представляло днем никаких затруднений. Находясь ближе других к Аму-дарье, я с моими верблюдами перешел только один арык и, подойдя к месту переправы, воспользовался первым каюком, который принимал людей и вещи главной квартиры. Поместившись в каюк с моей лошадью, вещами моими и барона Каульбарса и нашими двумя слугами, я к десяти часам был перевезен на другую сторону реки, где разбил себе палатку около самаго берега, в районе, назначенном для главной квартиры, и как на беду в глубоком песке. Барон Каульбарс не мог переправиться со мною, так как, будучи [58] офицером генеральнаго штаба, ему приходилось исполнять разныя поручения и распоряжения по переправе.

Каюки, отобранные Зубовым у неприятеля, несказанно пригодились для переправы наших войск. При этом, не могу умолчать о наших саперах, которые, во все время похода, приносили отряду чрезвычайную пользу, как при совершении переходов по безводным местам, отыскивая и устраивая колодцы, так и во время переправы. Саперные офицеры горячо соревновали общей пользе: сами спускались на десятки сажен в глубь колодцев, измеряя и вычисляя количество воды; руководили всеми работами во время переправы, исправляли берега, устраивали пристани, заведывали нагрузкою и разгрузкою, словом, весь процес переправы вынесли на своих плечах.

С 18-го числа и до вечера нынешняго, 19-го, переправлено уже более половины отряда: вся почти главная квартира, начальник отряда со штабом и конвой. Командующий войсками, желая лично наблюдать за переправою со своим штабом, остался еще на правом берегу. Кавалерия и верблюдов полагают переправить последними, частию в каюках, частию, быть может, вплавь. Из некольких тысяч верблюдов, имеющихся при войсках, оставляют только до 300, а остальных уже отправили на Хал-ата и к колодцам Алты-кудук, для облегчения следования к нам оставленных там войск. Командир 2-го стрелковаго баталиона, полковник Веймарн, с своими двумя ротами и частью артилерии и с разными запасами, оставленный на Хал-ата, завтра должен уже придти к переправе, вследствие чего часть пехоты, удержанная на этом берегу, дождется его прихода. Полковник же Новомлинский, командир 3-го стрелковаго баталиона, с своими двумя ротами и тоже с частью артилерии должен придти позже.

Переправившись на ту сторону, я нашел наши войска расположенными близ бывшей неприятельской крепостцы, на отличной позиции, обнесенной со всех сторон в два яруса песчаными возвышенностями, в роде брустверов. Впрочем, пришлось стоять в глубоком песке, а между тем, до садов было, что называется, рукой подать. На месте стоянки не было ни травинки, поэтому, для доставления корма, приказано было произвести фуражировку в кышлаках; возвратившиеся оттуда фуражиры, добывшие порядочное количество клевера для корма, объяснили, что жителей не видали, но заметили много хлеба на полях. Жители, хивинцы, завидев фуражиров, вероятно попрятались, но потом сообразили, что им [59] гораздо выгоднее будет самим продавать продукты нашим войскам, а потому, сегодня утром, совершенно для нас неожиданно, среди лагеря, образовался настоящий базар: жители навезли не только клеверу, но лепешек, круп, баранов и скота, остались очень довольны торгом и обещали на другой день опять приехать.

20-го мая. Бивак на берегу Аму-дарьи. До нынешняго дня я находился все один на левом берегу Аму; мой товарищ барон Каульбарс, получивший, вероятно, поручение от начальника штаба, не возвращался все еще с того берега. Здесь кстати заметить, что мой почтенный сожитель, давно мне известный и обративший на себя внимание своею отважностию еще в кульджинской экспедиции, где он получил две раны, любил производить над собой весьма опасные эксперименты. Так случилось и сегодня. Часу во втором дня, я вдруг заслышал голос барона Каульбарса, отыскивавшаго мою палатку; выглянув из нея, я был не мало удивлен, когда пред моими глазами предстал мокрый, обнаженный всадник на таком же мокром коне…. То был барон Каульбарс, переплывший, в виде опыта, Аму-дарью в том месте, где ширина ея доходит до 800 сажен, при весьма значительной глубине, а быстрота течения пять футов в секунду….

Ждем не дождемся конца переправы и той минуты, когда нас поведут в хивинские сады и кышлаки, так как стоянка близ крепостцы в глубоком песке, положительно несносна и живо напоминает наши прошедшия бедствия.

В три часа по полудни, командующий войсками переправился на нашу сторону. Говорят, что с приходом завтра к переправе полковника Веймарна с транспортом провианта, мы тронемся далее. До Хивы только 50 верст, или два обыкновенных солдатских перехода.

Пока командующий войсками находился еще на той стороне реки, родной дядя хивинскаго хана присылал просить позволения явиться на свидание к генералу Кауфману. Командующий войсками послал ему в ответ свое согласие, и посланный уехал в Хиву, но еще не возвращался.

21-е мая. Бивак на берегу Аму-дарьи. Сильный ветер затрудняет переправу. Красивая Аму превратилась в страшную, безобразную массу желтоватаго цвета; подгоняемыя ветром волны высоко подымаются и бушуют. Несносный ветер не покидает нас и пробуждает в памяти злейшия воспоминания о безводных, [60] песчаных пространствах, где он нас так сильно донимал. Наша позиция, как я выше сказал, находится как бы в квадратной песчаной котловине, окруженной со всех сторон песчаными возвышенностями, так что при малейшем дуновении ветра, песок с этих возвышенностей совершенно засыпает нас.

Полковник Веймарн, часов в девять, прибыл к переправе со своими ротами, что дает надежду на скорое наше движение вперед.

22-е мая. Бивак на берегу Аму-дарьи. Сегодня целый день происходила у нас суматоха, послужившая хоть некоторым развлечением в нашем скучном положении.

Жители кышлаков, расположеиных в садах, верстах в двух от нашего бивака, по примеру прежних дней, с утра стали собираться к нам в лагерь с разными жизненными припасами на продажу. Как вдруг все переполошилось: прехал гонец с известием, что диван-беги (хивинский военный начальник) грабит кышлаки за то, что жители стали ездить к русским и подвозить им припасы. Получив это известие, командующий войсками тотчас же отправил на фуражировку две роты с двумя горными орудиями и несколько казаков, под начальством подполковника Чайковскаго, и вместе с тем приказал взять всех офицерских людей для добычи фуража. Для надзора за правильностью фуражирования и для распределения по участкам были назначены из полеваго штаба два офицера.

По уходе этого отряда и по прошествии некотораго времени, стали слышаться вдали ружейные выстрелы, но, не смотря на внимательное наблюдение в бинокль, с ближайших возвышенностей разсмотреть ничего было нельзя; вековыя деревья садов мешали обозрению.

Вскоре прискакал казак от подполковника Чайковскаго, с докладом, что высланный отряд, прогнав неприятеля (туркмен), находится не в дальнем разстоянии от укрепленнаго города Хазар-аспа; вместе с тем, подполковник Чайковский доносил, что один из ротных командиров довольно тяжело ранен пулею, а один солдат ранен холодным оружием. Генерал Кауфман приказал послать к подполковнику Чайковскому еще две роты, с которыми отправились и Их Высочества. Командующий войсками, не имея положительных сведений о состоянии города и крепости Хазар-аспа, не имея достаточнаго количества перевозочных средств, и не окончив еще переправы, решился тотчас же двинуться к [61] Хазар-аспу. Посланныя войска разоряли хивинския партии и довольно рано вернулись в лагерь.

Вероятно, вследствие этой рекогносцировки, вечером вышез приказ, на основании котораго, в три часа утра, весь отряд, кроме двух линейных рот, остающихся на позиции для охранения вещей и для наблюдения за переправою, должен был выступить для занятия города и крепости Хазар-аспа. Солдатам приказано иметь с собою в мешках (заменяющих ранцы), сухари и только то, что может быть им временно необходимо, так как, по занятии Хазар-аспа, вся местность от берега Аму будет очищена от неприятеля и тяжести отряда могут быть доставлены к Хазар-аспу, разстояние до котораго считалось не более 14 верст.

23-го мая. Бивак в садах, близ Хазар аспа. Не смотря на то, что сегодня, рано утром, предстояло двинуться к Хазар-аспу, лагерь, а вместе с ним и мы успокоились с вечера в двенадцать часов. В три часа ударили подъем; заваренный чай брошен и мы с Каульбарсом сели на коней и пустились догонять командующего войсками, уже уехавшаго к авангарду. Нагнав авангард и пройдя около двух верст от позиции по песчаным оврагам и буеракам, мы вступили в сады, ведущие к Хазар-аспу и тянущиеся вплоть до Хивы.

Местность эта, в особенности, после пройденной пустыни, показалась нам раем и поражала непривычный глаз разнообразием и богатством флоры. Жаль только, что мы разстались с величественной Аму и не видим другой воды, кроме воды в арыках, которые пересекают всю местность по разным направлениям; так будет, говорят, до самой Хивы, которая также не имеет реки.

Прелестная местность, на которую мы вступили, похожа на живописный парк, тянущийся на 50 верст. Повсюду виднеются разбросанныя в каком-то лелеющем глаз безпорядке, огромныя пышныя деревья, представляющие собою вид громаднаго гриба; около них почти всегда стоят, так называемые, курганчи, или дома, обнесенные забором, в роде, наших барских дач, построенные из весьма плотно убитой глины, представляющей известное сопротивление даже артилерийским снарядам; все дома как будто оштукатурены и имеют чрезвычайно красивый вид. Величественный гриб, своей огромной шапкою, большею частию покрывает тенью весь дом и двор. По всему парку разбросаны обыкновенныя деревья и кустарники с зеленеющею листвою; там и сям виднеются поля клевера, пшеницы и других хлебов, засеянныя [62] отдельными квадратиками, вероятно, сообразно хозяйству каждаго владельца курганча; все это пересекается по всем направлениям арыками, или канавами, наполненными водою; у каждаго дома, кроме того, имеются колодцы с хорошей водой. Прямая, не очень широкая дорога, как бы пересекающая весь парк пополам, тянется к Хазар аспу и далее в Хиву; от нея в стороны отделяется нескончаемое число боковых дорожек, тянущихся к каждому курганчу. Все эти дороги пересекаются тоже канавками, через которыя устроены мостики.

Не зная определительно разстояния до Хазар-аспа, мы шли в совершенной неизвестности часа три; только впоследствии, благодаря съемке, постоянно производившейся во время марша и даже во время дел, мы узнали, что он отстоит от берега Аму на 14 верст. Местность вообще, и в особенности высокия деревья препятствовали ориентированию, так что мы почти наткнулись на выросшия перед нашими глазами, высокия крепостныя стены с башнями. Генерал Головачев остановил авангард, подтянул войска, и, усматривая на стенах народ, с минуты на минуту ожидал выстрела. Но заметив мирное настроение жителей, генерал Головачев двинул войска к воротам, вошел в крепость, занял ее, взял семь орудий, в ней находившихся (три из них похожи на картечницы), и послал поздравить командующего войсками с благополучным окончанием дела.

В азиятских городах крепость и город составляют одно неразрывное целое. Хазар-асп—большая крепость с высокими стенами, окруженная со всех сторон озером и примыкающая к садам, составляющим отличительную черту этой местности. Крепость выстроена, как и все здешния постройки, из глины, но, не смотря на высоту и прочность стен, была оставлена хивинскими войсками сегодня утром, до прихода наших войск. Командующий войсками и вся главная квартира въехали в город и расположились в цитадели; войска стали кругом крепости. Жители Хазар-аспа и торгующий народ тотчас явились с изъявлением покорности к командующему войсками, который приказал им объявить, чтобы они оставались на своих местах, в лавках и на базаре, и что никому не будет сделано никакого вреда. Часа два спустя, массы жителей обоего пола стали стекаться в город, и не только городские жители, но и деревенские обитатели кышлаков, которые при нашем прохождении были совершенно пусты.

Командующий войсками сделал распоряжение оставить в [63] Хазар-аспе три роты и два горных орудия. Прибывший к отряду и выздоровевший от полученных ран, полковник Иванов назначен заведующим населением; а подполковник Принц комендантом крепости. Последнему приказано было тотчас же собрать надлежащия сведения и привести в известность все находящееся в крепости и городе. Тем временем войска, поджидая транспорта с Аму-дарьи, оставались на отдыхе.

По собранным сведениям, в Хазар-аспе найдено значительное количество пороха, свинца и семь орудий, о которых сказано выше, несколько десятков палаток, значительные запасы риса, ячменя и джугары и, наконец, четырехместная карета, стараго фасона, на высоких ресорах.

Когда все в городе и крепости было приведено в известность, командующий войсками, начальник отряда, главная квартира и все войска, кроме тех, которыя были оставлены в Хазар-аспе, под начальством коменданта, отошли назад и, расположившись на половине пути до Аму, на весьма удобном биваке, стали выжидать прибытия транспорта с оставленными вещами, который и прибыл в восьмом часу.

В этот день, ни в кышлаках (деревня), ни в курганчах (дом), не видно было ни одного жителя. Старшие начальники и многие офицеры расположились в курганчах или около них. Мы с бароном Каульбарсом приказали поставить нашу палатку подле одного из арыков, под густою тенью большего дерева, вполне защищавшего нас от солнечных лучей.

Кратковременная стоянка наша в садах оживляла дух и радовала сердце, наполняя его воспоминаниями о далекой родине… Прелестная природа, благотворный воздух, веселое щебетанье давно неслышанных птичек, громкий свист соловья, все окружало нас жизнию, как бы в награду за тяжелое странствие по мертвой пустыне.

Впрочем, печальная весть омрачила этот день. Неожиданно разнеслось известие, что командир 2-го стрелковаго баталиона полковник Веймарн был занесен лошадью, которая, при падении, ударилась с ним об угол каменнаго забора и переломила ему все ребра. В страшных страданиях перенесен был Веймарн в лагерь и без малейшей надежды на спасение жизни.

24-го мая. Сады под Хазар-аспом. Полковник Веймарн скончался после тяжких страданий.

Веймарн был очень хороший человек и отличный офицер, [64] держал в необыкновенном порядке свой баталион, считающейся здесь одним из лучших. Веймарну, однако, как говорится, не везло: он участвовал в самаркандской экспедиции, но в дело попасть не успел; в настоящем походе он всей душою желал находиться в числе авангардных войск, но обстоятельства так сложились, что, находившись временно в ариергарде, он вынужден был оставаться на Хал-ата, в то время, когда нам предстояли дела. Когда мы перешли Аму, он нас догнал, превосходно привел вверенную ему часть, с порученным ему транспортом провианта, и попал, наконец, в авангард генерала Головачева; но в это время дела не было. По возвращении на настоящую позицию, как старый и заботливый офицер (он прослужил тридцать пять лет), он лично хотел озаботиться скорейшею перевозкою имущества нижних чинов своей части, не отдыхал, переменил лошадь и встретил злую смерть. Завтра мы отдадим последний долг павшему товарищу.

После полудня, первоначально по одному, потом целою кучею, начали хивинцы сходиться к нашему лагерю; оказалось, что это хозяева тех курганчей, которые, при занятии нами позиции, вошли в район лагеря. Командующий войсками первый, а за ним все офицеры, которые разместились в курганчах, уступили хивинцам их дома и, в настоящую минуту, они живут среди нас.

25-го и 26-го мая. Там же. Весь этот день прошел в передвижении войск, оставшихся за Аму, и в приготовлении к дальнейшему походу на Хиву. Начальник населения в Хазар-аспе, полковник Иванов, сделал распоряжение о найме трехсот арб с лошадьми и проводниками, которыя и прислал на позицию. Арбяной обоз значительно усилил наши перевозочныя средства, состоявшия из одних верблюдов, так что, при дальнейшем движении, мы ни в чем не будем иметь недостатка.

27-е мая. Сады, в пятнадцати верстах от прежней стоянки. В четыре часа утра мы выступили с позиции и следовали прямым путем по направлению к Хиве. Дорога была пересекаема множеством арыков, на которых везде находились мосты. Если бы хивинцы вздумали не только сломать, но просто испортить эти мосты, то наделали бы нам много хлопот и надолго бы отсрочили наше вступление в Хиву.

Придя сегодня вторично в Хазар-асп, потому что мы его миновать не могли, и при том должны были захватить с собою [65] оставленныя в нем роты и артилерию, мы остановились на привал. Найденный в Хазар-аспе порох был потоплен, неприятельския орудия их мы захватили с отрядом, а картечницы, или лучше сказать, подобие их, были уничтожены. В Хазар-аспе мы получили, наконец, положительныя сведения, что до Хивы остается еще шестьдесят верст. Тут же вторично явился к командующему войсками, тот самый старик хивинец, который за переход, или за два до занятия нами Хазар-аспа, приезжал от хана, с тем, чтобы немножко запугать нас; так, он утверждал, что в Хазар-аспе находятся ханския войска и орудия, и что диван-беги строго приказано, ни в каком случае, не оставлять крепости, а защищать ее до последней крайности. Оказалось, что это не более, как выдумка. Теперь он привез от хана письмо, в котором последний пишет, что он крайне удивлен слухами о дальнейшем движении русских на Хиву, потому что он сделал, кажется, для них все, что только мог, даже прислал в Казалинск пленных, которые у него содержались; письмо заканчивалось просьбой приостановить движение и обещанием окончательно укрепить дружеския с нами сношения. На это письмо, командующий войсками приказал словесно передать посланному, что он с ханом переговорит об этом завтра, в Хиве. После того, генерал-адъютант фон-Кауфман спросил посланнаго о другом нашем отряде (Оренбургском), и известно ли хивинцам, где он находится. Посланный отвечал, что место нахождения отряда известно, что к его начальнику был также отправлен посланец, котораго направили к генералу фон-Кауфману.

При дальнейшем следовании из Хазар-аспа, многие жители кышлаков останавливали командующего войсками, подносили ему хлеб-соль и, изъявляя свою покорность, просили покровительства. В этот день мы сделали переход в пятнадцать верст и стали на ночлег. Только сорок пять верст до Хивы…

28-е, мая. Сады по дороге к Хиве. В четыре часа утра отряд бодро поднялся с ночлега и, в надежде скоро достигнуть давно ожидаемой Хивы, легко сделал тяжелый 30-верстный переход, при сильной жаре и страшной пыли. На половине пути был дан четырехчасовой привал; к ночлегу мы прибыли в пять часов по полудни.

Не успели мы расположиться на нашей позиции, всего в 16 верстах от Хивы, цели наших надежд и желаний, как было получено извещение, что хивинцы не желают драться и сдают Хиву.

[66] Увы исчезли надежды на штурм и взятие Хивы с боя, что немало сокрушило всех. Войска искали боя, забывая кровавыя потери, без которых не обошлось бы…

Прежний посланец хивинец привез письмо от хана, в котором последний уже не хитрил более, и просил прямо не проливать напрасно крови, соглашался на все условия, которыя ему будут предложены, и без боя сдавал нам Хиву.

Командующий войсками письменно сообщил хану, что завтра он выступает к Хиве, приглашал его выехать к нему на встречу для переговоров и дозволил ему взять с собою свиту не более 100 человек.

Старик-хивинец, принимая письмо, спешил сообщить командующему войсками свое безпокойство относительно Оренбургскаго отряда, который, как ему известно, атакует город, что хивинцы несут потери и двое их батырей убиты. Тогда генерал Кауфман тут же написал начальнику Оренбургскаго отряда о присланном к нему письме хана, о предлагаемой сдаче Хивы, и приказывал прекратить военныя действа против города. Это письмо, переданное старику-хивинцу, было тотчас же отправлено с одним из хивинских джигитов в Оренбургский отряд.

Вскоре после отъезда посланца получено было донесение от генерала Веревкина о деле 28-го мая, в котором потеря наша состояла из 40 человек нижних чинов (4 убиты, остальные ранены), кроме того, ранены два штаб-офицера, шесть обер-офицеров и сам начальник отряда. В этом же донесении было упомянуто, что у самых стен города ротами Апшеронскаго и Ширванскаго полков захвачены два неприятельския орудия.

Как только разнеслись слухи о полученном из оренбургскаго отряда донесении, у нас пошли толки и догадки, с целью разъяснить себе смысл совершившихся событий; зная, с одной стороны, что хан просит пощады, а с другой, получив известие, что под стенами Хивы было серьезное дело, многие недоумевали и не могли разрешить этого противоречия, удовольствовавшись в заключение поговоркою: «утро вечера мудренее».

29-е мая. Во дворце хана и на биваке под стенами Хивы. С особенным чувством нетерпения и любопытства тронулись мы, 29-го мая в пять часов утра, к Хиве, интересуясь увидеть хивинскаго владыку и заветный город, цель экспедиции, которая нам стоила таких трудов и лишений….

Пройдя, примерно, около половины пути, мы заметили впереди, [67] по дороге, пыль и потом неясныя очертания целой толпы всадников, с офицером впереди. То был состоящий при начальнике отряда, генерале Головачеве, поручик Бекчурин, за которым двигалась целая кавалькада хивинцев, на великолепных жеребцах, убранных богатою сбруею, с щегольскими азиятскими седлами и чепраками.

Командующий войсками остановился в ожидании их приближения. В первую минуту мы были уверены, что это сам хивинский хан, но вскоре разочаровались, потому что оказалось, что это были дядя и брат хана, со свитою; последний—молодой человек, лет двадцати.

На вопрос командующего войсками, где же хан? ему отвечали, что хан сегодня, рано утром, выехал из Хивы и что, по всей вероятности, он бежал…. Командующий войсками повернул лошадь, отъехал несколько шагов в сторону и расположился на походном стуле, под тенью большего карагача. Приехавшие хивинцы последовали за ним и, сойдя с лошадей, в живописной групе разселись против него, поджав ноги по азиятскому обычаю. Свита генерала Кауфмана, спешившись, окружила своего начальника; мне пришлось стоять подле начальника полеваго штаба, недалеко от командующего войсками и вблизи сидевшаго брата хана.

Разговор начался с разъяснения страннаго поступка хана. Дядя хана говорил, что хан, не далее как еще вчера, был на стороне партии мира, но что, по всей вероятности, партия воинственных иомудов успела его увлечь с собою. Все это говорилось таким тоном и в том смысле, что поступок хана для них самих оскорбителен, что это сделано вопреки желанию народа и что, после такого поступка, они не желали бы более иметь его своим ханом. Эти последния слова были подтверждены одновременно почти всей сидящей толпою хивинцев.

Тогда командующий войсками обратился к молодому человеку, брату хана, и спросил его, не знает ли он настоящей причины бегства хана. Брат хана отвечал, что ему ничего неизвестно, потому что он сам последнее время содержался под караулом, и что только после бегства хана освобожден народом.

Командующий войсками приказал передать дяде хана, чтобы он тотчас написал своему племяннику, что начальник русских войск весьма огорчен его бегством, приписывает это советам неблагонамеренных людей и приглашает его немедленно [68] возвратиться; в противном случае, вместо него будет назначен ханом другой.

На этом кончилась аудиенщя, и, в то же время, подъехал одетый в полную парадную форму, полковник Глуховской, состоявший при оренбургском отряде. Отрапортовав о благополучном состоянии оренбургскаго отряда, полковник доложил, что отряд выстроен неподалеку и ожидает прибытия его превосходительства.

Командующий войсками, начальник отряда генерал Головачев, вся главная квартира, конвой и присланные из города хивинцы поехали к оренбургскому отряду. Проехав версты три, мы усмотрели выстроенную пехоту, артилерию и кавалерию оренбургскаго отряда; в числе последней была сотня сунженских казаков и сотня мусульман.

Раздалось повелительное «на караул», и полный хор музыки Апшеронскаго полка заиграл встречу. Начальник оренбургскаго отряда, генерал Веревкин, вследствие полученной им накануне раны, не мог представить соединенных Оренбургскаго и Мангышлакскаго отрядов, почему место его заступил полковник Саранчев, который и рапортовал командующему войсками о состоянии войск.

Все, начиная с начальства, офицеры и нижние чины, щеголевато одетые в мундиры, были в полной парадной форме; даже прусский гусарский поручик был в парадной гусарской форме.

В глубине средней Азии, близ хивинских стен, на красивой поляне, среди природою насажденных садов, встретить соотечественников и братьев по оружию—это такое ощущение, которое не под силу моему слабому перу….

Мы, только что вырвавшиеся с Адам-крылгана и с других «кудуков», должны были представлять большой контраст с щеголями-оренбургцами. Начиная с начальническаго кителя и до последней гимнастической рубашки солдата, все было прожжено сорокаградусной жарой, засыпало песком и пылью.

На приветствие командующаго войсками: «здорово, молодцы!» последовало единодушное громкое «ура» этих, действительно, молодецких войск. Засим, генерал Кауфман, махнув музыкантам, благодарил каждую часть войск особо за молодецкую и честную службу своему Государю. После осмотра, командующий войсками пригласил к себе всех офицеров Оренбургскаго и Кавказскаго отрядов и усердно благодарил их за службу.

Во время продолжительнаго отдыха, который дан был [69] войскам, офицеры Оренбургскаго отряда успели переодеться в кителя, как и мы, и перемешались с нашими. Нашлось много знакомых, пошли толки, разсказы, задушевныя встречи. Лагерь представлял весьма оживленную картину; офицеры и солдаты, разбредясь, в тени громадных деревьев, пили чай и закусывали. Командующий войсками, Их Высочества и главная квартира разместились особою групою. Хивинцы приезжали и уезжали, сновали там и сям, подходили к командующему войсками и к другим начальникам и, казалось, вели оживленные переговоры. Я видел, как подвели командующему войсками подаренную ему лошадь под богатым чепраком.

Наконец, приехавший из Хивы диван-беги, тот самый, который действовал против нас на Уч-чучаке и при переправе чрез Аму, подошел к командующему войсками и, вслед затем, ускакал опять в город. Ему приказано было снять все пушки с хивинских стен и приготовить все для вступления наших войск.

Вскоре, отряд, имея в голове саперов, направился к городу.

Вот, наконец, из облаков пыли показались стены Хивы, ея башни и ворота. Общее впечатление, произведенное городом, было весьма оригинально. Высокия башни, минареты мечетей, медресе и проч., поражая непривычный глаз своею необычною постройкою, казались весьма красивыми. На улицах и перекрестках стояли наши молодецкия войска, счастливыя сознанием исполненнаго долга и достигнутой цели. Музыка играла встречу и громкое, единодушное «ура» потрясало высокия стены чужеземнаго города….

Внимание мое было обращено на массу хивинскаго народа, теснившагося на улицах города. Лица их на меня никакого особеннаго впечатления не сделали и ничего особеннаго не выражали. Толпы хивинцев в высоких бараньих шапках, с загорелыми бронзовыми лицами в халатах, и с какою-то тупою апатиею на лице, окружали войска и виднелись на перекрестках. Длинныя, узкия, немощеныя улицы, покрытыя пылью, обещают глубокую грязь в дождливое время. Дома хивинцев по азиатскому обычаю, и по русской поговорке, построены «шиворот, на выворот»,—окнами во внутрь, а то и совсем без окон. Одни только мечети и медресе (народныя училища) имеют вид зданий, построенных на азиятский манер, но не без вкуса.

Двигаясь по направлению к цитадели, мы вступили на довольно [70] просторную квадратную площадь, на которую выходили: ханский дворец, мечеть и лавки. На площади была расположена наша пехота с дивизионом конной артилерии; остальное пространство занимали толпы народа. При появлении командующего войсками, вновь раздалось громкое «ура» и хивинцы сняли свои высокия шапки. Командующий войсками приветствовал и поздравлял войска, и обратился с краткою и успокоивающею речью к народу. Вслед затем, все лица главной квартиры, с командующим войсками во главе, въехали через ворота, на небольшой передний двор, сошли с лошадей и, чрез узкие сводчатые коридоры, вышли на другой, более обширный двор, обнесенный двумя рядами стен, из которых наружныя были весьма высоки и имели по углам башни. Осмотрев двор, и поднявшись на несколько ступеней, мы вошли на прекрасную терасу, подпертую красивыми колонами. На этой терасе мы заметили несколько запертых дверей, ведущих в покои хана и его семейства. Командующий войсками, предупрежденный, что семейство хана находится во дворце, не вошел ни в один из покоев, но перешел на терасу, где, на разосланных коврах, расположились лица главной квартиры, а также сопровождавшие нас почетные хивинцы.

Обширная тераса и дворы ханскаго дворца вдруг чрезвычайно оживились; по приказанию командующего войсками, явилась музыка; групы офицеров, любопытствуя посмотреть на резиденцию хивинскаго владыки, появились на дворах. Между тем, командующий войсками вел переговоры с хивинцами, с целью уяснить себе положение дел в ханстве, выслушивал донесения начальника отряда генерала Головачева, успевшаго собрать необходимыя сведения, и разсматривал приносимое ему оружие и другие предметы, найденные во дворце.

При входе во дворец поставлен был караул из взвода саперов, а на самую высокую из угловых башень временно поставлен часовой, который был виден всем городом и, в свою очередь, мог видеть все пространство, окружающее Хиву, более чем на десять верст.

Часу в пятом пополудни, командующий войсками сошел с терасы, приказал главной квартире возвратиться в лагерь, а сам, с начальником штаба и адъютантами, отправился навестить раненаго генерала Веревкина.

Генерал Головачев занял частию войск дворец, и, кроме того, разставил караулы в разных частах города; остальныя [71] войска были отведены версты на полторы от города и стали лагерем в великолепном парке, окружающем Хиву.

Часов в семь вечера, я был в своей палатке, поставленной под тенью великолепнаго дерева, заключил свой дневник, и поторопился отправить его в Петербург с отъезжающим курьером.

Мне хотелось под свежим впечатлением, не пополняя, даже не исправляя своей рукописи, передать те события, которых я был случайным свидетелем, и которым суждено занять почетную страницу в истории русских войск. Нет сомнения что хивинский поход будет описан пером более опытным, обставлен необходимыми данными и подробностями мне неизвестными, тем не менее, я полагаю, что простое и безхитростное описание изо-дня в день того, что я испытал сам, или что мог заметить в тесной рамке своей деятельности, будет не безполезно, как показание очевидца и показание вполне правдивое.

Наконец, я не мог удержаться, чтобы не огласить в печати тех невообразимых тягостей и лишений, которыя в течение этого безпримернаго похода вынес на своих плечах наш солдат. Вот причины, которыя заставили меня взяться за перо; вот мои оправдания перед строгим судом критики.

29-го мая 1873 года.

Лагерь под стенами Хивы.