Таким образом, одного верблюжьего вопроса было уже совершенно достаточно для участников наших походов, чтобы устранять всякие предложения о весенних движениях в южной части Закаспийского края. Впрочем, не одним только этим, равно как и не одними впечатлениями мы могли и должны были руководствоваться в рассуждениях о значении времени года для успешного исхода рекогносцировок и всякого рода маршей. Раньше уже приведен случай с кабардинцами, бывший в начале августа месяца 1872 года. Могли ли красноводцы когда-либо забыть его? Ведь он приключился с 80-ю отборными молодцами из батальона такого полка, который имеет полное право считаться полком из полков. Дорога, на которой произошла катастрофа с кабардинцами, была ими же пройдена всего несколько месяцев тому назад, с песнями и пляскою. Не тысячи верст шли они в этот раз, а шли с места, после относительно очень долгого и вдоволь наскучившего им отдыха. До воды, как и от воды, никогда им не было далеко. Наконец, этим же самым людям, притом в составе крупной колонны, доводилось проходить не раз и по 90 верст безводного пространства, тогда как в данном случае до колодцев Бугдаили всего было от Чекишляра 102 версты и на этом пути лежали колодцы Таган-Клыч, Чухырык, Гамяджик и Чухуру-кую, не говоря уже о группах Аг-Патлаух, Кеймир, Шукур-Верды и других колодцах, до которых, как говорится, от дороги хоть рукой подать. Команду лично вел командир батальона, начальник испытанный и весьма известный как личными заслугами, так и особенною энергиею, начальник, которого подчиненные давно хорошо знали и любили, которому безгранично верили. А между тем молодцы эти в 25-ти верстах от места своей зимовки пришли уже в такое состояние, что на них всех было бы много десятка каких нибудь атабаев, тогда как в другое время, наоборот, каждый кабардинец мог бы сам справиться с десятком этих кочевников. В другую пору года задача, данная кабардинцам, была бы для них не более, как приятною прогулкою, доставляющею случай промять ноги засидевшимся со [258] времени окончания похода предшествовавшего года, Почему же, спрашивается, у кабардинцев не хватило сил исполнить поручение? Все это можно объяснить, если принять во внимание географическую широту тех мест, их возвышение над морским уровнем, ветры, свойственные этой полосе, и губительное влияние некоторых из них на человека, качественный и количественный анализ грунта, по которому приходится там ходить, воду, которую приходится пить, в особенности от марта по сентябрь включительно, и, наконец, указания термометра, а главное гигрометра. Этот последний инструмент большую часть года говорит там, что местный воздух так мало заключает в себе водяных паров, что, будь их еще меньше на каких нибудь 2—3 процента, жизнь животных была бы невозможна. Словом, человек в пустыне находится в полной зависимости от климатических, ее условий и может сделать только то, что позволяют его силы и обстоятельства. На сколько велика была в нас вера в то, что мы выполним всякое приказание, если только пошлют нас в благоприятную пору, и, наоборот, как опасались мы за неуспех, если придется идти в пустыню в другое время, видно между прочим из того, что, как сказано уже выше, начальник отряда, будучи вызван в Петербург в январе 1872 года, обратился к Августейшему Главнокомандующему кавказскою армиею с ходатайством об изменении времени рекогносцировки, которую должен был произвести красноводский отряд весною 1872 года. Просьба эта была принята во внимание, и рекогносцировка, произведенная тогда осенью, удалась вполне: участники ее возвратились со славою, принеся с собою множество полезных сведений о стране и ее обитателях. Поход же 1873 года, по заранее выработанному в Петербурге плану, должен был начаться весною, а между тем выбор соответственного времени для военных движений в южной половине Закаспийской пустыни, казалось бы, должен был иметь всегда первенствующее значение. Было ли неудачно хотя одно движение, предпринятое там и совершенное в период времени от второй половины сентября до первой половины марта включительно и, наоборот, удалось ли вполне хотя одно предприятие в остальное время года? На вопрос этого рода, думаем мы, доказательнее всего могут ответить факты. Вот некоторые из них:

1) В 1870 году протяжение пути, пройденное отрядом полковника Столетова до Кизил-Арвата и обратно, составляет 400 [259] верст. Экспедиция совершена вполне благополучно. Время движения — ноябрь и декабрь месяцы.

2) В 1871 году — поход красноводского отряда до Декча, что за Сары-Камышем и обратно новыми путями чрез Топьетан, что на Узбое, в Чекишляр, тогда впервые занятый. Пройденное и осмотренное пространство — 2,007 верст. Состав отряда — с точностью до 2 — 3 десятков, 700 человек. Число умерших — один. Число больных — 17. Движение начато 8-го сентября и окончено 29-го ноября.

3) В 1872 году — поход того же отряда по старому руслу Аму-Дарьи и далее, до колодцев Игды, затем переход на Текинский аркач, движение по нем и обратно, чрез Кюрендагский хребет, по долинам Сумбара и Атрека, в Чекишляр. Пройденное пространство — более 3,000 верст, из коих 1,600 верст по путям, дотоле никогда по осмотренным. Состав отряда — 1,700 человек. Умерших — семь. Больных — 46. Движение начато 13-го сентября и окончено 18-го декабря.

4) В 1873 году — поход того же красноводского отряда за Атрек, с целью добычи верблюдов для предстоявшего тогда похода в Хиву. Пройденное пространство — свыше 600 верст. Состав отряда — 1,800 человек. Умерших — один. Больных — 22. Движение начато 25-го февраля и окончено 14-го марта.

Относительно приведенных цифр нужно для точности заметить, что пройденное пространство представляет здесь сумму верст, которые прошел красноводский отряд в полном, составе и различные его части отдельно, а в количество больных вошли только те люди, которые, по возвращении отряда, требовали госпитального лечения. Что же касается убитых и раненых, то они в расчет не приняты. Справедливая оценка приведенных доказательств в пользу осенне-зимних походов, думаем мы, в состоянии убедить всех, что для движения по пустыне эти времена года совершенно благоприятны. Чтобы еще более утвердиться в этом справедливом убеждении, стоит только проследить результаты движения в тех же местностях, но в другую пору года. Начнем с напоминания о маленьком движении из Чекишляра в Бугдаили предпринятом в августе месяце 1872 года Кабардинского полка майором Козловским с 80-ю человеками его же батальона. Поставим в один разряд с этим движением не только поход красноводского отряда в 1873 году, но и всех остальных отрядов, направленных в Хиву. Мы думаем, что в этом [260] никто не усмотрит натяжки, по крайней мере никто из тех, кому довелось читать историю указанного движения отрядов мангишлакского, туркестанского и даже оренбургского, в которой не однократно повторяются описания бедствий, близко граничивших с погибелью. А знаменитая первая Ахал-Текинская экспедиция, столь, роскошно снаряженная, на подготовку которой положено было так много забот и сделано столько затрат, не заняла ли и она подобающего ей места в ряду других экспедиций, также двинувшихся в пустыню не в должную пору года? Стоит ли доказывать, наконец. что и все остальные рекогносцировки, произведенные между 1873 годом и походом генерал-адъютанта Скобелева, были удачны исключительно лишь потому, что рекогносцирование не имея никакой точно указанной цели, двигались — пока ходилось, и возвращались — едва неудобства дальнейшего движения становились очевидными для руководившего ими? Экспедиции те, конечно, не принесли делу ни малейшей практической пользы: оне буквально ни раза не достигали даже какого-либо пункта, находящегося за пределами пространства, осмотренного раньше еще красноводским отрядом.

О верблюде, на силе которого в походах по пустыне зиждется более половины шансов на успех, о том что степень его пригодности к перенесению труда в различное время года весьма различна и весною она совершенно недостаточна и ничтожна, было уже говорено выше. К большому сожалению, не сохранив, вполне точных цифр, мы можем подтвердить наше мнение на этот счет лишь общими данными. Однако же и последних, как кажется, будет достаточно, чтобы судить о страданиях, которые выпадали на долю закаспийских отрядов, когда им приходилось ходить в пустыне весною или летом. Данные эти указывают, что во время осенних походов красноводского отряда падеж верблюдов, считая приблизительно, едва достигал 10—11 % в месяц, а во время движения того же отряда весною убыль вьючных животных достигала обыкновенно до 40% ежемесячно. То же самое, конечно, было и в остальных отрядах. Так, например, в отряде туркестанском из 10,000 верблюдов, коими располагал, он к 1-му марта 1873 года, осталось к 9-му мая только 1,240 голов. В оренбургском отряде из 4,722 верблюдов, имевшихся к 26-му марта, оставалось к 6-му числу мая менее 2,300. Еще более поразительные образцы представляют в этом отношении все экспедиции в Закаспийском крае, последовавшие за Хивинскою. Так, [261] например, в течение Ахал-Текинского похода генерала Скобелева в 1880 году из 12,596 верблюдов, имевшихся у него, к 20-му числу апреля 1881 года оставалось в живых всего только 350, причем самый усиленный падеж происходил в последние три месяца, т. е. начался с наступлением там весны. А что же такое, как не результат верблюжьей немощи, представляет Ахал-Текинский поход, предшествовавший последнему походу Скобелева? Кто из лично участвовавших когда-либо в движениях по пустыне читая официальное о нем сообщение, не поймет настоящего его смысла? Ведь сущность, конечно, заключается в том, что верблюды не шли, а без них идти было невозможно. Верблюдов было очень много и само по себе, а тут еще отбили значительное их количество, преследуя неприятеля после поражения. нанесенного ему по пути из Тарсакана в Ходжамкала. Не смотря на то, стало не лучше, а пожалуй хуже: количество не возместило качества, верблюжьего рева еще стало больше, изнурение людей, обязанных стеречь и водить массу вьючных животных, увеличилось, больных в лазаретах прибыло, подвижность отряда уменьшилась. Пришлось оставить в Бендесенах один батальон, два орудия, команду милиционеров и, конечно, множество разного рода запасов и всяких боевых принадлежностей. Пошли дальше — все труднее и труднее. Оставили еще один батальон в Ходжамкала. Чрез перевал едва перетащили 15-ти-дневное продовольствие на остальную часть отряда, но с каждым дальнейшим шагом верблюды падали десятками, и хотя на солдат навалили непосильную ношу, все-таки пришлось побросать столько, что, не смотря на значительное количество купленных запасов у арчманцев и нухурцев, вопрос о том, чтобы не умереть с голода, да не побросать снаряды и больных, стал кошмаром отрядного начальства. Наконец, выделили из отряда еще всех ненадежных верблюдов и лишние тяжести. В прикрытие им оставили шесть рот, одну сотню и два орудия, но подвижности не прибавилось. Таким образом вышло, что почти половина войск, двинутых в Ахал-Теке, никакой существенной пользы делу не принесла и вместо того, чтобы составлять грозу для неприятеля, составляла стражу полудохлых верблюдов, уничтожая запас продовольствия, который с величайшими усилиями доставлен до места, куда ей удалось дотащиться. Неужели после этого говорить, что вся несметная текинская сила, сосредоточившаяся у Денгиль-Тепе, вместе с тою, которая спешила на поддержку своих из Мерва, могла [262] удостоиться чести быть принятою за достойную соперницу наших войск только потому, что в рядах последних, за изнурением вследствие бессилия верблюдов и плохо выбранного для похода времени, здоровых людей не состояло? Как бы ни были храбры текинцы, но ведь это все же была не более как орда, не имеющая очень страшных им пушек и стреляющая какими-то аркебузами, орда не дисциплинированная, а в данном случае еще имевшая за собою жен и детей, напуганных, стонавших и вопивших. Ничего нет легче, как определять численность своего противника, в особенности такого, который и сам себе числа не знает; но не все ли равно, было ли текинцев в действительности столько, сколько мы себе воображали, или даже и больше? Они ничего по предпринимали против нас после Денгиль-Тепинского боя, если не считать отвода воды, помешать которому мы и не пытались. Кто же после всего этого причинил нам все унижения и горести под Денгиль-Тепе: текинцы ли, или весна и верблюды, обыкновенно совершенно бессильные в эту пору года?

Говоря о Текинском походе 1878—1879 годов, невозможно не вернуться к вопросу о воде. По мнению нашему, в рассуждениях о походах в южной части Закаспийского края воде всегда придавалось особенно преувеличенное значение. Позволяем себе утверждать, что хотя без воды, конечно, никогда и нигде обойтись нельзя, но бывают случаи, когда в походах по пустыне вода как бы утрачивает всякое значение и не в состоянии не только обеспечить успех предприятия, но и влиять на него благотворно. Продолжительный опыт указывает, что если по времени года и степени сухости воздуха требуется столько воды, что, прилагая все терпение и не теряя бодрости, человек не может уже обходиться тем ее количеством, которым довольствуется обыкновенно, то в такую пору лучше вовсе не начинать похода. Иначе, поход этот неминуемо выйдет трудным, плодящим больных, бесплодным, даже рискованным в военном отношении и, во всяком случае, чрезвычайно дорого стоющим. После каждого такого похода для всех его участников более чем очевидно, что три четверти времени у них пропало совершенно непроизводительно и то, что требовало четырех суток времени и страшного истощения исполнителей, в другое, более соответственное время могло быть легко сделано в сутки без малейшего напряжения сил. Зной, свойственный южной половине Закаспийской пустыни, и условия, его сопровождающие, совершенно своеобразны. Недостаток влаги в [263] воздухе не вознаграждается там в известных случаях не только водою, возимою на вьюках, но даже и текущею в виде реки и речек вдоль всего пути.

За примером ходить недалеко. Путь первой Ахал-Текинской экспедиции вплоть до самого оазиса пролегал сперва по берегам Атрека, а затем — Сумбара. Перевал чрез Кюрендаг по которому прошел отряд, обилует родниками и колодцами. На оазис с названных гор стекает масса живительных ручейков. Воды, следовательно, было избыточно не только для питья и варки пищи, но и для купанья. Не смотря на это, отряд, считая со дня выступления его авангарда, т. е. с 6-го июня и по день несчастного для нас Денгиль-Тепинского боя. т. е. по 28-е августа, прошел только до 436 верст. Таким образом, следовательно, на прохождение этого пространства потребовалось 83 дня, а средняя величина перехода едва равнялась 5 верстам. И это еще при таких условиях, что путь был хорошо известен и по пути имелся у нас превосходный опорный пункт в виде воздвигнутого в сентябре месяце 1878 года укрепления в Чате, в котором мы содержали гарнизон такой силы, которая еще несколько лет назад считалась бы достаточною для покорения целого оазиса. Между тем, из приведенного рассказа известно, что в 1871 году красноводский отряд, идя по совершенно неизведанной тогда бесплодной и безводной местности, в 82 дня прошел 2,007 верст, делая, следовательно, средним числом по 24 1/2 версты в сутки. Остается ли после этого сомнение в том, что безводие легко вознаградить удачным выбором времени, тогда как неудачный выбор последняго никогда вполне не вознаграждается водою, в каком бы она избытке ни имелась? Можно принять, что разница в сравнительной оценке воды и времени заключается в том, что, при полном отсутствии воды, хотя бы даже и в прекраснейшее для похода время, движение прекращается совершенно, тогда как, при обилии воды, и в самый сильный зной войска все таки могут ползти вперед подобно тому, как ползли они к Денгиль-Тепе, отдавая себя вполне на авось. Но и в последнем случае для продолжения движения необходимо, чтобы воду можно было черпать в любом месте в произвольном количестве и не из навьюченных бочонков и бурдюков, а из заранее очищенных и освеженных колодцев или же из рек и ручейков, как это было в той злополучной первой Ахал-Текинской экспедиции 1879 года. Вообще можно сказать, что в походах по пустыне вода, [264] конечно, имеет свою степень важности; но если так можно выразиться, коефициент ее значения составляет лишь один из множителей, служащих для получения произведения, по которому опытный человек всегда может совершенно точно предсказать, каких следует ожидать результатов от того или другого военного предприятия. Во всяком случае, коефициент этот дальше известной определенной величины уже не растет, тогда как важнейший из остальных множителей, а именно коефициент времени, колеблясь между нулем и почти что бесконечностью, обыкновенно убывает или прибывает всегда в геометрической прогрессии и всегда прямо пропорционально степени сухости воздуха и числу градусов тепла. При нуле градусов и значение воды обыкновенно нулевое, что однако же вовсе не следует понимать в том смысле, что без воды можно обойтись и вовсе. Это лишь значит, что забота о том, как и где достать воду и как ее везти с уверенностью, что она не испарится и не обратится в отраву, что ее будут вьючить люди здоровые, которые не прорвут бурдюка и не расщепят бочонка, что под нею бодро пойдет верблюд, не требуя для подъема своего на ноги раздирания ноздрей железным кольцом и прочее, — все это упрощается до ничтожности.

Таким образом, по мнению нашему, решительно трудно приискать сколько нибудь основательные причины, которые бы указывали на правильность предпочтения весенне-летних походов в южной части Закаспийской пустыни походам осенним. Конечно, мы говорим о тех случаях, когда выбор времени вполне зависит от того, кому вверено дело. Единственное более или менее основательное объяснение, которое доводилось нам слышать и вычитывать в пользу весенне-летних движений, состоит в том, что в эти времена года будто бы можно рассчитывать на подножные корма и на то, что туземцы, имея свои посевы на корню и не желая подвергать их уничтожению, скорее уступят нашим требованиям. Эти доводы мало основательны. Возможно ли возлагать фуражные расчеты на то ничтожное количество зеленого камыша или травы, которое произрастает в известных, весьма немногих местах пустыни, и какой начальник рискнет двинуться с места, не обеспечив свой отряд продовольствием? Что касается посевов, то они имеются уже в самих оазисах где у населения есть много добра и кроме посевов. Наконец, и самые посевы, если в известное время года находятся на корню, то в другое — хранятся в ямах в виде запасов зерна. Кроме того, помимо климатических [265] и иных указанных причин в пользу осенне-зимних движений можно привести и то, что всегдашний предмет всяких военных действий, живая вражья сила, — иомуды, текинцы и разные иные туземцы Закаспийского края с первыми же весенними лучами солнца обыкновенно расползаются по всей пустыне лежащей к северу от их зимовок и, как известно, простирающейся более чем на десяток тысяч квадратных миль. С наступлением же прохладного времени все эти народы спешат в пределы сравнительно тесной площади, приуроченной каждому из родов и поколений на зиму. Надобно заметить еще, что летнее перемещение свойственно там не одним только кочевникам, но и тем, которых можно считать оседлыми. Последние только не очень удаляются от зимних своих жилищ. Этим, между прочим, объясняется то обстоятельство, что во время весенних экспедиций в текинский аркач почти никогда не находили в нем населения. Так было, например, в экспедицию 1871 года, когда, начиная от Кизил-Арвата и до самого Денгиль-Тепе, отряд генерала Ломакина не видел ни единой кибитки. Идя в пустыню с военною целью, мы никогда не искали и не можем усиленно искать способов для избежания столкновений с туземцами. Встречи эти нам, разумеется, не страшны. Их, напротив, того, большею частью стараются избегать те, которых мы ищем. Находить же что-либо и кого-либо, без сомнения, несравненно легче на малом пространстве, чем в беспредельной пустыне. К тому же, как бы мы заботливо ни снаряжались и ни снабжались, вряд ли когда-либо дойдем до возможности соперничать с туземцами в отношении подвижности по пустыне.

Обратимся опять к, делам, относящимся непосредственно до Красноводского отряда, и проследим последние страницы книги «Хивинский поход», посвященные все тем же причинам возвращения названного отряда. Говоря о начальнике последняго, Гродеков замечает, что он «в 1873 году, как и в предшествовавшие годы, выказал необыкновенную энергию. Другой бы на его месте, получив известие о том, что Ломакин обещал непременно доставить в. Красноводск 3,000 верблюдов, что кавказское начальство придает важное и первостепенное значение обеспечению отряда верблюдами из Мангишлака и что для того, чтобы вполне гарантировать успех этой операции, командируется на полуостров с особыми инструкциями подполковник Филипов, ждал бы обещанных верблюдов. Но известие о неудаче, постигшей Ломакина, [266] вызывает в начальнике красноводского отряда новую энергию: он решается прибегнуть к самому крайнему средству, чтобы добыть верблюдов, переходит не только Атрек, но и Гюрген, и добывает себе перевозочные средства. Но уже было поздно, конец марта. Не смотря однако же на это обстоятельство, начальник отряда, постоянно заявлявший еще с конца 1872 года о том, что, выступив позже начала марта, он рискует не дойти до Хивы, все же таки выступает в поход и терпит неудачу.

Вопрос о том, следовало ли начальнику красноводского отряда идти на Хиву, не смотря на позднее время, или не следовало, составляет предмет, достойный обсуждения. Понятно, разумеется, что если бы отряд вовсе не трогался с места, начальник его стоял бы вне формального упрека. Переход чрез Атрек для приискания себе подъемных средств был воспрещен отряду. Да и вообще всякая забота по добыванию верблюдов была совершенно с него снята. Так как без верблюдов отряд идти не мог, то ясно, что, в случае если бы он остался на месте узел больного нерва заключался бы не в том, почему отряд вернулся, а в том, почему ему не были доставлены обещанные подъемные средства, и внимание военно-исторической критики Хивинского похода в отношении Красноводского отряда приложилось бы к действительной причине всех причин. Тогда исследователи занимались бы, конечно, не точным измерением емкости водовозной посуды в красноводском отряде, а обратили бы свои силы на определение степени серьезности восстания на Мангишлаке, которое выставлялось причиною невозможности исполнения обещанной доставки верблюдов в Красноводск. Отчего же отряд добровольно взял на себя столь тяжелую заботу по добыванию подъемных средств? Дело в том, что во всякой порядочной военной боевой единице, кроме формальных обязанностей, есть еще обязанности нравственные. С этой точки зрения, по мнению нашему, Красноводский отряд заслуживал бы полнейшего порицания, если бы не попытался сделать все зависящее от него, чтобы принять участие в столь желанном всеми красноводцами походе. Поэтому, не теряя времени, отряд перешел Атрек, и даже Гюрген не снимал дозора за пограничною рекою со времени окончания рекогносцировки 1872 года, чтобы по возможности не упустить в пустыню туркмен, и до 8-го марта почти ежедневно дрался с этим народом. Наконец, во время Заатрекского похода, гоняясь за верблюдами, части отряда ходили верст по 30 в сутки и добыли себе этих животных. Правда, [267] время уже ушло, хотя, конечно, и не по вине отряда, который не потерял не только дня, но и часа, дорожа буквально каждою минутою. Допустим даже, что степень его готовности была не совершенна — как за неимением времени приготовиться лучше, так и потому, что многое из заготовленного для похода в Хиву поиспортилось или даже и вовсе утратилось за Атреком: допустим, что отряд из этого последняго похода возвратился порядочно утомленным, а начальник его — больным. Но мог ли он, однако же, даже и при всех этих условиях, не идти, когда и верблюды у него уже имелись? Отряд не имел времени для того, чтобы представить вопрос о положении дел на разрешение высшего кавказского начальства: телеграфа и железных дорог тогда не существовало. Полагаем, однако же, что тогда даже; и самый подобный вопрос каждому показался бы по меньшей мере странным. Нам кажется, что если бы даже высшее начальство предвидело почти верную невозможность прохождения отряда в пределы ханства, то и в этом случае не могло бы последовать никакого иного приказания, как идти. Это можно подтвердить выпискою из книги Гродекова, который, рассказывая о впечатлении произведенном в Тифлисе известием о восстании на Мангишлаке, и о невозможности добыть верблюдов говорит⁶²: «обстоятельствами этими, насколько могло судить кавказское начальство, все дело было поставлено в самое критическое положение и даже, как казалось ему, угрожало окончиться катастрофою. Красноводский отряд, лишенный перевозочных средств, находился в невозможности выступить и оказать какое либо содействие другим направленным в Хиву отрядам. Восстание на Мангишлаке могло распространиться между оренбургскими киргизами, затруднить движение оренбургского отряда и даже задержать его в пути, или необходимостью прикрытия тыла и флангов ослабить отряд на столько, что бы воспрепятствовать и ему исполнить возложенную на него задачу. Наконец, туркестанский отряд, без содействия других войск с левого берега Аму-Дарьи, мог быть задержан на переправе чрез эту реку, а вследствие всего этого хивинская экспедиция могла и на этот раз окончиться полною неудачею». Заботясь об обеспечении благополучного конца предпринятого похода, высшие власти не отказывались ни от каких мероприятий, могущих способствовать цели. Так, например, хотя первоначальная идея о [268] формировании отряда на Мангишлак явилась как мера для подавления народного волнения на полуострове, но едва только выяснилось, что волнение это, так сказать, улеглось прежде, чем началось, отряду немедленно же дано было другое назначение. По предложению помощника Главнокомандующего⁶³ генерал-адъютанта князя Святополка-Мирского, решено было направить его то же в пределы ханства, причем предполагалось, что в случае надобности он может обеспечить фланг оренбургского отряда, а тем самым и движение последняго к Хиве. Таким образом, задача Мангишлакского отряда была отчасти демонстративного характера. Содействие этого рода никогда не признавалось бесполезным в Средней Азии и после Хивинского похода. В 1879 году, например, пред экспедициею генерала Лазарева в Теке, туркестанскому генерал-губернатору был сделан запрос, какого рода демонстрацию мог бы предпринять он со стороны Туркестана с целью привлечь внимание мервских туркмен, дабы удержать их от содействия населению Ахала. Когда оказалось, что осуществление серьезного предложения, сделанного на этот счет генерал адъютантом Кауфманом, обошлось бы в 600,000 рублей, то ограничились тем, что в видах демонстративных командировали один туркестанский линейный батальон из Каты-кургана на Аму-Дарью. Таким образом, следовательно, воспользовались даже столь малою и очень далекою от главного оперирующего отряда силою, так как для достижения военных целей ничем ослабляющим и отвлекающим неприятеля пренебрегать не следует. Если это справедливо, то ясно, что красноводскому отряду идти во всяком случае, было необходимо. Притом и идти он должен был непременно на перерез путей из Текинского оазиса в оазис Хивинский. Так он и сделал. Красноводскому отряду невозможно было откладывать начала движения, так как срок для его окончания был обусловлен необходимостью согласования действий с остальными отрядами. Серьезные и самостоятельные экспедиции для толковой своей подготовки требуют месяцев, а не дней, и не предпринимаются в пору года заведомо неудобную. Гродеков приводит в своей книге⁶⁴ выписку из рапорта начальника красноводского отряда в кавказский штаб, помеченного 30 числом октября 1872 года. В ней высказывалось опасение, [269] что выработка общего плана действий против Хивы, согласованного между тремя военными округами, по затруднительности этого согласования, вероятно, последует не скоро. Выписка эта заканчивается так: «это тем более будет жалко, что, значит, не воспользуются опытом, который достаточно указал, что действия против Хивы всего удобнее и проще возложить на кавказские войска».

Нужно думать, что именно только что приведенные слова, а быть может и еще какие-либо другие мнения и заявления в этом же роде приводят Гродекова к заключению, что «начальник красноводского отряда не должен был обязываться пред высшим начальством достигнуть пределов Хивы». Вместе с тем он полагает, что было бы основательнее, если бы движению отряда был придан характер простой рекогносцировки, которая могла бы обратиться в действительное наступление на Хиву, когда обстоятельства тому поблагоприятствуют. Гродеков думает, что, по всей вероятности, при таких условиях отступление красноводского отряда не вызвало бы ни малейшего упрека.

Из общего плана экспедиции, который мы имели случай привести, видно, что высшее начальство само дало каждому из отрядов, направленных в Хиву, вполне определенную программу. Предвиделось, что и более одного отряда может не дойти по назначению. По крайней мере так все это понимали на Кавказе, не исключая Его Императорского Высочества Главнокомандующего, который изволил по этому поводу высказаться следующим образом: «Сколько понимаю я, проект отправления войск одновременно из трех пунктов, по путям мало известным, заключает в самом себе предположение о возможности неудачи для той или другой из двинутых к Хиве колонн. Иначе, казалось бы, и не было причины направлять их из трех различных, столь отдаленных местностей»⁶⁵. Не смотря на вероятность частной неудачи и даже именно поэтому отрядам приказано было идти в пределы ханства, а не рекогносцировать. Какое же право имел тот или другой начальник придавать движению своего отряда произвольный, наиболее ему приятный или для его личной безопасности удобный характер? Наконец, спросим мы, кому могла тогда да же придти в голову такая самоохранительная политика и какое могла иметь она существенное значение? [270]

Что касается обязательств пред высшим начальством, о которых говорит автор истории Хивинского похода, то мы смело утверждаем, что они никогда не были безусловны. Напротив того, надежды на успех всегда ставились в полнейшую зависимость от времени начала движения. Только один раз после того, как не осталось уже сомнения, что движение не может быть начато до 1-го марта, начальник красноводского отряда писал, между прочим, князю Святополк-Мирскому⁶⁶: «Бог даст, мы не опоздаем придти в Хиву к назначенному сроку». Но такое обещание как, вероятно, согласится всякий, гораздо ближе граничит с молитвою об успехе или с надеждою на помощь Божию, нежели выражает самоуверенность.

Как бы то ни было, но красноводский отряд не имел никакого права оставаться на месте и не принять участия в походе на Хиву. К тому же, хотя и выступая из Чекишляра весною — он имел кой — какие шансы на успех и между ними главнейшим был тот, что ко дню начала похода стояла еще довольно холодная погода. Мы уже имели случай говорить, что 9-го апреля, в день Св. Пасхи, холод донимал нас весьма сильно. Вообще весна как бы запаздывала по всей арало-каспийской низменности, а потому то же самое, что и мы, испытывали и в других отрядах. Так, например известно, что 11-го марта джизакская колонна туркестанского отряда собралась в урочище Клы, где в то время лежал глубокий снег и стояли сильные холода. Точно такие и по пути Оренбургского отряда 26-го марта, когда авангард его дошел до Эмбенского поста, земля повсюду была покрыта толстым слоем снега и большие морозы еще не прекращались. Наконец, мангишлакский отряд, как известно, пошел с еще меньшими шансами на успех, чем красноводский. Этот отряд был собран и отправлен, так сказать, по тревоге. Он, формировался накануне самого выступления, и притом из частей, которые вовсе не знали ни друг друга, ни своего начальника и узнали только на пути, о котором тоже положительных данных не имелось. Отряд этот, будучи почти такого же состава, как красноводский, имел втрое менее верблюдов, чем наш. При этом он все же поднял продовольствие на два месяца, т. е. всего лишь на 12 дней менее, чем красноводский отряд, а потому нужно думать, что его верблюды должны были быть навьючены сверх сил и следовательно в особенности [271] и замедлять и затруднять поход. У мангишлакского отряда, по сравнению с красноводским, было чрезвычайно мало посуды для воды. Не смотря на все это, мангишлакский отряд прошел и, как известно, оказал существенную помощь общему делу в Хивинском походе. Конечно, успех этого отряда был бы совершенно необъясним, если бы он не освещался одним по-видимому ничтожным обстоятельством. Последнее заключается в том, что полковник Ломакин, приняв на себя обязанность обеспечить красноводский отряд верблюдами, с самого начала этой операции не переставал делать представления о необходимости и его собственного движения из Биш-Актов к Сары-Камышу, а следовательно не упускал из вида вероятности такового. Совершенно не разделяя на этот счет воззрения начальника мангишлакского отряда, высшее кавказское начальство долго и вполне категорически отклоняло ходатайство. Но в феврале месяце 1873 года, когда в Тифлисе стало известно о неожиданном возмущении на Мангишлаке, а также и о всех печальных последствиях для Красноводска, как уже и было говорено, последовало распоряжение о формировании отряда и на Мангишлаке.

Вообще нельзя не заметить, то степень успеха в военных предприятиях часто бывает совершенно необъяснима, и ни один глубокий знаток военной науки не силах предрешить, что именно выйдет из того или другого начинания, хотя, когда факт уже совершится, каждый из таких людей пояснит самым убедительнейшим образом, что то или другое неизбежно должно было произойти и именно потому-то и потому-то. Как, например, объяснить, что тот же самый мангишлакский отряд, который с такою малою подготовкою в 1873 году одолел 750-ти-верстный трудный путь по пустыне, должен был в 1872 году решительно отказаться от небольшой осенней рекогносцировки, так сказать, вокруг своего дома, и только по той причине, что один из пароходов, назначенных в распоряжение его начальника, оказался не вполне исправным? Наконец, чем объяснить и то, что он же, имея в своем составе все роды войск и выступив 21-го января для при обретения верблюдов красноводскому отряду, к 4-му февраля вернулся у уже обратно, вовсе не добыв названных животных? А между тем известно, что страна, по которой шел отряд, до того кишела верблюдами, что еще 25-го января начальника мангишлакского отряда тревожила мысль о том, что киргизы приведут их слишком много, и он сделал распоряжение в устранение [272] неудобств, могущих оттого произойти⁶⁷. При всем этом, население полуострова свободно администрировалось нами и в начале поисков было совершенно тихо. Первые признаки народного беспокойства были замечены нашим отрядом только 27-го января, но проявления его были слабы. Не смотря на это, задачу свою отряд не выполнил. Обстоятельство это было бы понятно, если бы, например, оружие наше потерпело какую-либо неудачу, но и этого не случилось. Напротив того, в единственном, хотя и притом не особенно кровопролитном, бою при Джангильдах, 28-го января, около четырех сотен киргизов, вооруженных пиками, топорами и несколькими ружьями, позволивших себе кричать «аламан» и размахивать пиками над головами⁶⁸, были разбиты наголову нашею казачьею сотнею, в, которой состояло только 68 всадников. Таким образом, по мнению нашему, в военном деле иногда достаточно бывает маленькой причины, чтобы разрушить успех, даже и хорошо подготовленный, тогда как в других случаях бесконечное множество по-видимому даже серьезных причин и поводов к неуспеху остаются совершенно без влияния на дело. Распорядившиеся посылкою мангишлакского отряда, конечно, вполне заслужили признательность всех, кому дороги русские интересы; но для того, чтобы решиться послать этот отряд, нужно было быть чисто военным человеком и глубоко сознавать, что в военном деле хуже всего нерешительность и бездействие и что в нем иногда кажется невозможным оказывается вполне возможным, и наоборот. Только соглашающиеся с вышесказанным мнением могут признавать правильною посылку в Хиву импровизованного на Мангишлак отряда. Tе же, которые с этим мнением не согласны, должны быть последовательны и считать эту посылку еще большею ошибкою, чем движение красноводского отряда, так как на каждый один шанс на успешный поход мангишлакского отряда красноводский отряд имел таковых, по меньшей мере, три. Последний до Хивы не прошел, но движение его вряд ли было бесполезно. Как мы уже имели случай говорить, благодаря именно этому движению, в числе защитников Хивинского ханства ни кто не нашел бы ни единого текинца или при-атрекского туркмена. Текинцы в то время сидели дома и караулили свои очаги, которые сильно потерпели от красноводского отряда в 1872 году.[273]

Нельзя обойти молчанием того обстоятельства, что, когда заговорили о возвращении красноводского отряда, было высказано, между прочим, мнение, по которому если он не мог продолжать пути по дороге на Орта-Кую, то должен был свернуть на Сарыкамышский путь или же повернуть на колодцы Динар и идти в Ахал-Tекинский оазис, дабы тем замаскировать неудачу движения на Хиву. Что касается первого из этих мнений, то после всего, что уже сказано нами о пути чрез Сарыкамыш, остается лишь заметить, что для этого отряд должен был возвратиться в Джамала, т. е. пройти назад свыше 100 верст. Затем, отряд должен был следовать путем неисследованным — чрез Коимат и Караиман в Дахлы, с безводными промежутками примерно в 40, 95 и 90 верст. От Дахлы до Узун-Кую 57 3/4 версты и, наконец, от сего последняго до Декча, на Узбое, 115 1/2 верст. Следовательно, если бы оправдалось сведение о колодце Узун-Кую, которое имелось в отряде и которое мы уже имели случай сообщить выше, то последний безводный переход красноводского отряда должен был бы равняться 173 1/4 верстам.

Обращаясь к мнению насчет перехода в Теке, мы приведем поэтому поводу выписку из книги «Хивинский поход 1873 года», которая, по мнению нашему, вполне способна разъяснить вопрос. Вот подлинные слова автора названного сочинения: «Красноводский отряд, при выступлении из Чекишляра, имел продовольствия для людей на два месяца и 12 дней, а фуража для лошадей — только по 9-е мая. Так как передовые эшелоны выступили 19-го и 20-го марта, то 22-го апреля, когда решено было повернуть назад, в отряде оставалось продовольствия для людей на 42 дня, по 1 ^1/2 фунта сухарей в сутки на человека, а фуража для лошадей — на 17 дней, в размере по 5 фунтов ячменя на лошадь в сутки. Следовательно фуража доставало только, чтобы возвратиться в Красноводск, не говоря уже про то, что, по состоянию конницы, она не могла совершить что-либо, кроме возвращения к берегу моря. Если бы начальник отряда пошел в Текинский оазис с одною пехотою и артиллериею, то от Игды до Динара он должен был бы преодолеть безводный переход в 93 версты по глубоким пескам, когда люди и артиллерийские лошади уже были сильно утомлены. Быть может, на этом переходе пришлось бы потерять большую часть верблюдов, всех лошадей и даже самые орудия закопать. Как бы тогда отряд возвратился в Красноводск? В Ахал-Теке невозможно было оставаться долее двух недель, и отряд точно [274] также должен был бы возвратиться в Красноводск. Подвезти же довольствие из этого последняго пункта к отряду не было возможности, по неимению перевозочных средств. Наконец, начальник отряда не признавал надобности и цели в подобном маневрировании. Отвлечение иомудов и текинцев от содействия Хиве казалось ему достигнутым чрез исполненное до Игды движение; не видя же возможности дойти до предположенной цели т. е. до пределов Хивы, он счел главною своею обязанностью сберечь вверенные ему войска и не подвергать их напрасным мукам. В этом отношении нельзя не высказать полного одобрения сделанных им распоряжений». Но, как бы продолжая эти строки. Гродеков приходит к тому заключению, что, придерживаясь прежнего своего мнения в этом вопросе, начальник красноводского отряда, даже и раздобыв верблюдов, едва ли не должен был, за поздним временем, отказаться от желания достигнуть Хивы, а следовательно и от движения к Измыхширу. «Ему бы следовало — говорит автор истории Хивинского похода — или сделать только диверсию к Хиве, или же выдвинуться в Ахал-Теке с отрядом менее значительным, и потому имевшем возможность быть лучше снаряженным, с целью удержать текинцев от участия в помощи Хиве.

Чтобы не повторяться, мы не станем более говорить ни по поводу диверсии, ни по поводу того, последовательно ли и согласно ли с прежним своим мнением поступил начальник красноводского отряда, идя на Измыхшир в позднюю пору; по вопросу о движении с места в Tеке нельзя не уделить нескольких слов. Мог ли вообще начальник отряда считать себя достаточно полноправным для того, чтобы идти куда-либо или не идти, вполне по своему усмотрению? Допустив даже первое из этих решений, все таки останется вопрос: мог ли он вести отряд в Tеке и в том случае, если уже об этом возбуждалась речь и разрешения на это не последовало? А между тем на странице 25-й почтенного труда самого же Гродекова мы читаем: — Начальник, красноводского отряда просил предписать ему идти в Ахал-Tекинский оазис, так как поход этот в равной степени и непременно оказал бы пользу общему делу. Главнокомандующий же на это заметил, что «рано или поздно с текинцами придется иметь решительное столкновение, но если красноводский отряд не примет участия в движении, долженствующем положить конец проискам Хивы против России, то это может оказаться упущением [275] непоправимым, ибо холода на севере могут помешать движению войск из Оренбурга, а туркестанский отряд, без содействия других войск с левого берега Аму-Дарьи, может быть задержан на переправе чрез эту реку».

62. Стр. 35 «Хивинский поход».

63. Великий Князь Главнокомандующий в это время изволил находиться в С. Петербурге.

64. «Xивинский поход 1873 г».

65. «Xивинский поход 1873 года».

66. Из Чекишляра 25-го марта.

67. Гродеков. «Xивинский поход. 1873 года».

68. Рапорт полковника Ломакина от 6-го февраля 1873 года, № 100.