Поход в Теке, если бы он был тогда возможен и разрешён, бесспорно привел бы деятельность старого красноводского отряда к совершенно иному и притом вполне благополучному концу. Но если бы разрешение это запоздало, то вместе с тем изменилось бы и положение дел на Мангишлаке. Движение наших войск в Хиву со стороны названного полуострова не могло состояться. Мангишлакский отряд, так сказать, был создан на развалинах счастья отряда красноводского, причем несчастные события, последовавшие именно на Мангишлаке, обратились во зло красноводскому отряду и в пользу отряду мангишлакскому. Многие части, впоследствии вошедшие в состав сего последняго, были взяты из состава отряда, собиравшегося в Чекишляре. Конечно, войска нашлись бы и на западном берегу Каспийского моря, но снаряжение их в трудный поход потребовало бы много времени, иначе дело это было бы сделано не вполне благонадежно. Совершенно иной материал представляли самые роты и сотни, которые были выделены из состава красноводского отряда. Оне уже были несколько освоены с местными условиями. Наконец мангишлакский отряд необходимо было снабдить всякого рода походным довольствием а уж на одно это требовалось столько времени, что пора возможности и надобности движения кавказских войск прошла бы прежде, чем отряд был бы готов. Приведение в готовность мангишлакского отряда тем более потребовало бы времени, что, в случае движения с Кавказа в Хиву одного только его, он вряд ли был бы выпущен на авось. На это можно было рискнуть либо в крайности, либо на том основании, что мангишлакский отряд был бы послан с Кавказа как бы дополнительно. В другом случае он, вероятно, был бы усилен и в составе, и запасами, а для этого ему потребовалось бы и более верблюдов. А тут войска, взятые из Чекишляра и Красноводска, привезли с собою на Мангишлак в готовом виде все, что было им нужно для похода. Что касается красноводского отряда, то ему, идя в Теке, не было бы ни причин, ни оснований сокращать число войск, первоначально назначенных в его составе, и мы не можем понять, почему Гродеков думает, что в этом случае «следовало выдвинуться в Ахал Теке с отрядом менее значительным». Мы говорим, что не было[276] бы причин потому, что от Чекишляра до первой текинской крепости, а именно до Кизил-Арвата, не 750 верст, как до оазиса хивинского, а приблизительно 300. Кроме того, идя в Теке нам почти не нужно было возить воды, ибо путь большею частью пролегает вдоль реки Атрека и его притока Сумбара. Следовательно, перевозочные наши средства были бы шире. Не было бы и оснований идти с малым отрядом потому, что мы не могли, придя в Теке, рассчитывать на спокойную стоянку у окраины оазиса. Этого не допустили бы и сами текинцы, по присущему им нраву. Следовательно, красноводскому отряду неизбежно пришлось бы заняться утверждением нашего владычества в Ахале, а на это нужны были значительные силы. Конечно, движению отряда можно было придать характер рекогносцировки, но в те времена никто не в состоянии был понять, что один и тот же путь или одну и ту же местность можно рекогносцировать до бесконечности, так как рекогносцировки производились тогда не только с точнейшим измерением расстояний и нанесением на карту проходимого отрядом пространства, но и с определением географического положения наиболее выдающихся пунктов, а также и многих высот. Так как пути в Теке были уже обрекогносцированы красноводским отрядом и со стороны Красноводска, и со стороны Чекишляра, то вообще для старых красноводцев никогда не может быть понятен смысл всех рекогносцировок, производившихся в этих же пределах, начиная с 1874 г. включительно по год движения наших боевых сил с целью покорения Теке. Доискиваясь от них каких либо результатов, можно только придти к заключению, что рекогносцировки эти оканчивались получением письменных заверений от туземцев в том, что они отныне сопричисляют себя к подданным Белаго Царя; но такие документы всегда легко было добывать в произвольном количестве и без рекогносцировок. О том же, какую цену можно было давать подобным заверениям, было уже говорено. Наконец, это усматривается и из того, что в весьма скором времени после получения верноподданнических актов силу последних пришлось закрепить двумя походами и штурмом Денгиль-Тепе.

Следя за страницами книги «Хивинский поход 1873 года», нельзя умолчать об одном справедливом замечании автора этого труда. Г. Гродеков говорит, что «в красноводском отряде не было правильно организованного штаба и, вследствие этого, забота по снаряжению отряда всецело лежала на самом его начальнике». [277] Действительно, состав штаба в отряде был крайне недостаточен вообще, а единственный офицер генерального штаба, находившийся налицо при Красноводском отряде и так много принесший ему пользы во время первой его рекогносцировки 1871 г.⁶⁹, еще в том же году был отозван на западный берег Каспийского моря, где и получил другое назначение. Обстоятельство, указанное выше, действительно мешало правильному распределению труда, который, вследствие этого, иногда тяжелым бременем ложился на некоторых деятелей в Красноводском отряде того времени, Однако же, если в степных походах несоразмерность личного состава управлений вредна для успеха дела в тех случаях, когда она выражается в недостатке, то в других, т. е. когда управление переполнено, обыкновенно получаются еще худшие результаты. Вообще, как кажется, для походов по пустыне нет причин нарушать общее, принятое в нашей организации, отношение между различными органами, например, между числом начальствующих и подчиненных. Там в особенности каждый лишний начальник является истинною обузою, и чем выше чин его, тем тягостнее бывает он для экспедиции во всех отношениях. Вникая же в вопрос о составе отряда, действующего в Средней Азии, казалось бы, нельзя не признать, что в нем число кавалерии в особенности должно быть строго соразмерено с действительною в ней потребностью, а роль кавалерии — с родом службы, выпадающей на ее долю. К такому заключению можно придти, между прочим, сопоставляя затруднения, представляемые снаряжением кавалерии в степной поход, с теми выгодами, которых возможно ожидать там от нее. Полагая продолжительность похода в один месяц, на снабжение каждого кавалериста, разумеется с его конем, приходится груза приблизительно на три верблюда, не считая сосудов с водою, тогда как вместе с сими последними на трех пехотинцев достаточно двух вьючных животных. Этот аргумент может показаться слабым только тому, кто не имеет представления о том, что такое в каком-нибудь, например, Чекишляре выгрузка вообще, а громоздких предметов в особенности и что значит навьючка и развьючка тех же предметов и даже самая их перевозка на верблюдах. К тому же мы не можем в степных походах возлагать на кавалерию сколько-нибудь самостоятельных, задач. Американские рейды там невозможны, во-первых, потому, что, сколько бы [278] мы ни привели туда кавалерии, мы всегда будем уступать неприятелю и числом ее, и выносливостью коней; а во-вторых, успех рейда зависит от степени подвижности кавалерии, подвижность же ее возможна лишь при условиях хождения по стране, где все, что нужно всаднику и его коню, не отягощает спины последняго, но может быть приобретено в любом месте. В пустыне наша сила — пехота и артиллерия. Кавалерия же, в особенности осенью и зимой, когда кибитки номадов на местах, нам необходима не более, как в том размере, который нужен для облегчения движения колонн с обозами и для помощи пехоте при исполнении ею охранительной службы. В это последнее понятие должно входить также своевременное предупреждение прикрытий, высылаемых к пасущимся верблюжьим гуртам, о намерении неприятеля угнать животных и оказание всякого рода помощи этим прикрытиям. Неприятельская кавалерия в той стране не дерется в сомкнутом строю: она и атакует, и принимает атаку всегда в рассыпную. Не ясно ли, что там регулярная кавалерия не нужна? Не нужна она и для разведок, так как и для них удобнее употреблять казаков, не говоря уже о том, что еще лучше содержать для дальних разведок один-другой десяток туземных джигитов, коих семейства и имущество находятся под нашим ведением и наблюдением.

* * *

В 1873 году Красноводский отряд не выполнил существенную часть лежавшей на нем задачи. Движением своим он несомненно приковал воинов Текинского оазиса к их домашним очагам и лишил возможности принять условленное активное участие в обороне Хивинского ханства, но до Хивы он, все-таки, не дошел. Причину этой неудачи справедливо всецело отнести к предшествовавшим неудачам на Мангишлаке, коими, можно полагать, власть названного полуострова лишена была возможности сделать дело, за которое взялась с излишней нескромною самоуверенностью. Обещанных верблюдов из Мангишлака в Красноводск не прислали. Вследствие этого, Красноводский отряд вынужден был предпринять свой за-Атрекский поход. Последний доставил красноводцам верблюдов и новую боевую славу. Кроме того, поход этот не только осветил обширное пространство между реками Атреком и Гюргеном, но и часть Загюргенья. Однако, благодаря ему же, отряд наш сильно изнурился. А что еще важнее, он невольно потерял более трех недель, удобных для движения по пустыне.[279]

Читатель вероятно заметил, что в книге этой сквозит недоверие к тому, что на Мангишлакском полуострове произошли события, предупреждение которых, или с которыми борьба, в видах доставления Красноводскому отряду обещанных верблюдов, становились невозможны. Признаемся, обстоятельства те представляются нам менее чем серьезными, даже и теперь, когда о них можно уже судить не по одним только рапортам начальника Мангышлака, широко цитированным нами выше. Новый материал находится в статье Н. Ломакина, напечатанной в майской книге «Военного Сборника» за 1891 год.

Для полноты исследуемого вопроса и правильной оценки дела каждым, кто интересуется минувшими событиями в Средней Азии, мы приводим содержание объяснительной статьи, почти дословно.

Вот что рассказано в той статье:

«В начале декабря 1872 года я получил депешу из Тифлиса от начальника окружного штаба следующего содержания: «Можно ли добыть на Мангишлаке 4,000—5,000 верблюдов для Красноводского отряда и доставить их в Красноводск к марту 1873 г. и каким способом». На что я ответил тогда же, что на Мангишлаке в начале каждого года, именно в средине февраля, можно добыть верблюдов и большее число, но только для этого необходимо предварительно занять колодцы Биш-Акты. Последняя мера была основана на следующих соображениях: обыкновенно, с наступлением каждой зимы, когда начнутся уже сильные морозы, в декабре и январе, все киргизы, со всем скотом и верблюдами, прикочевывают с возвышенности Усть-Урт (Урка) на полуострова Мангишлак и Бузачи, лежащие гораздо ниже, почти на уровне моря, и где зима бывает не столь сурова и имеется больше корма. Там они остаются до марта или конца февраля, там котятся в это время их верблюды и бараны и затем уже с молодым приплодом кочевники возвращаются на Усть-Урт, совершая тогда свои передвижения, вследствие присутствия в стаде молодого приплода, крайне медленно. В это время хотя на Мангишлаке и бывает много верблюдов, но вообще кочевники, по свойственному им недоверию, неохотно дают их нам в наем; продают же, особенно на звонкую высокопробную монету, всегда с удовольствием. В виду этого, по первому же известию о предстоящем сборе верблюдов, я просил о высылке для сего денег. При чем, предвидя, что без репрессий едва ли можно будет обойтись, обусловливал это дело непременною высылкою в Киндерли заблаговременно одной роты и двух сотен. Заняв этими сотнями [280] Биш-Акты и выставив сотню при входе в Бузачи, а роту в Киндерли, мы положительно запирали бы оба полуострова Мангишлак и Бузачи, так что могли бы ни одного верблюда не пропустить оттуда на Усть-Урт и все они были бы в наших руках, особенно же в то время, когда стада с молодым приплодом не могли скоро двигаться и легко могли быть нами настигнуты и задержаны. План этот своевременно одобрен и утвержден.

Затем в начале января (рапортом 9-го января № 14) снова просил усилить мангишлакский отряд двумя сотнями и одной или двумя ротами, оговорив, что иначе недостаток войск может парализовать главное дело, т. е. сбор верблюдов для Красноводского отряда. Эта вторичная моя просьба мотивирована была, между прочим, и тем обстоятельством, что слухи о предстоящем походе наших войск в Хиву, со стороны трех округов, дошли уже до Хивы, и хан стал рассылать повсюду своих эмиссаров, подстрекателей и зейкачей, чтобы волновать наших кочевников и убеждать их, чтобы они нам не служили и помогать верблюдами, под опасением полного их разорения, не смели. К нам на Мангишлак с этою целью присланы Утеп, Бей-Магомет, Коррун, Матчан и Адил. Двух из них мне удалось захватить в конце января и в феврале, один явился сам, а двое бежали.

19-го января совершенно неожиданно прибыл к форту Александровскому военный пароход «Наср-Эдин-Шах» и привез нам депешу помощника главнокомандующего от 6-го января следующего содержания: «Теперь же озаботиться приготовлением для Красноводского отряда от 1,500 до 3,000 верблюдов и доставить их в Красноводск к 20 февралю». Приказание это явилось в самое неблагоприятное для этой операции время и при самых не благоприятных для нее обстоятельствах: ни просимых мною войск на усиление отряда, и для предварительного занятия Биш-Акты, ни денег выслано не было; зима продолжала стоять теплая, почему большинство аулов не перекочевывали еще на Бузачи и Мангишлак, а продолжали кочевать по склону Усть-Урта, впереди Биш-Акты; верблюды большею частью еще не начинали котиться и аулы киргиз могли легко и быстро перекочевывать на Арка, вне нашего влияния и досягаемости.

Словом, дело это принимало неблагоприятный оборот, ибо все, чем только мы с самого начала обусловливали возможность успешного сбора верблюдов и о чем своевременно доносили и просили, оказывалось теперь неосуществимым, невозможным: к довершению и меры, принятые по моему представлению кавказским [281] начальством для содействия этому делу, не могли быть приведены своевременно в исполнение: для перевозки в Киндерли войск, лошадей, провианта и фуража не было в то время готовых паровых судов, а деньги, высланные с полковником генерального штаба Филиповым (30,000 руб., на половину звонкой монетой), чуть не целый месяц скитались за бурями по всему Каспию на военной шхуне «Персиянин»; так что уже полагали, что она погибла и послали ее розыскивать, и только в двадцатых числах февраля она прибыла к форту. Но во всяком случае, во исполнение означенного выше приказания, полученного мною 19-го января, я, дабы своевременно собрать верблюдов и успеть к 20-му февраля доставить их в Красноводск, решился немедленно же, на второй день, двинуться в степь с теми средствами, какими располагал, т. е. с двумя сотнями и одной стрелковой ротой, чтобы проследить там лично за сбором верблюдов, оказать в случае надобности содействие нашим старшинам и биям, руководить ими в этом деле и вообще сделать все, что только будет возможно. Особенные надежды возлагались на Бузачи, где тогда было много верблюдов, и потому туда я послал сотню Дагестанского конно-ирегулярнаго полка, под начальством подполковника Квинитадзе, и сам того же числа отправился за нею со стрелковой ротой, Терской сотней и двумя орудиями, объявив народу, что иду в Биш-Акты, где будем строить укрепление. Подполковнику Квинитадзе было объяснено, сколь важное значение представляет теперь для нас полуостров Бузачи, что только оттуда и можно рассчитывать добыть верблюдов, и потому приказано ему по приходе на Бузачи стать у кол. Мастек и, производя оттуда возможно частые разъезды между этими колодцами и заливом Кара-Кичу-Кайдан, стараться запереть Бузачи и прекратить для кочевников всякий выход оттуда до окончания сбора верблюдов.

У колодцев Тарталы, в Каратау (горы, отделяющие Мангишлак от Бузачи), куда мы прибыли на третий день, собрались все наши наибы, старшины и почетные бии. Тут им объявлено о последовавшем распоряжении касательно сбора верблюдов и тут же нами распределено, сколько именно каждое отделение и каждый старшина, к какому времени и куда должен доставить верблюдов.

До 26-го января все шло хорошо, но затем киргизскому наибу Кафару, при содействии хивинских эмиссаров, удалось взволновать значительную часть адаевских аулов, кочевники коих, поверив их наговорам и предъявленной им бумаге за печатью [282] хивинского хана, угрожавшей адаевцам, что если они осмелятся помогать нам и дадут верблюдов, то будут в конец разорены, — стали тайком отгонять своих верблюдов подальше от нашего отряда, и таковые в значительном. числе оставались лишь на Бузачи. Между тем тут произошел один из самых главных эпизодов, имевший самое решающее значение для нашей задачи. Выше было уже сказано, что мы с самого начала придавали особенно важное значение высылке сотни на Бузачи, с целью запереть выход оттуда кочевникам с верблюдами, и дали на это командиру сотни самые точные и положительные указания. Но в ночь с 28-го на 29-е число кочующие на Бузачи мятежные адаевцы, обманным образом воспользовавшись изменой бывших при этой сотне киргиз-вожаков верблюдов, отбили у нее всех лошадей, которых эти киргизы вспугнули, бросившись на них ночью с гиком, так что сотня эта, оставшись пешею, не могла уже выполнить возложенного на нее поручения — запереть Бузачи, и потому верблюды из Бузачи в ту же ночь и на следующее утро угнаны кочевниками на Усть-Урт, где мы их уже не могли настигнуть, а за ними угнаны были туда же и верблюды прочих адаевских аулов, кочевавших впереди нашего отряда. Вследствие этого дальнейший сбор верблюдов оказывался уже совершенно невозможным, так как гоняться за ними по Усть-Урту было решительно немыслимо.

Изложенное выше событие на Мангишлаке в январе 1873 года ясно указывает на действительные причины неудачного сбора верблюдов; так точно доносил я об этом и рапортом № 100.

Успех в начале предприятия выразился в том, что все наши сардари и бии принялись за дело с полным усердием и ревностью, какие выказали при сборе первых 500 верблюдов месяц тому назад, — послали в форт Александровский нарочных, чтобы оттуда немедленно доставили возможно больше войлоков и веревок для верблюжьих седел, так как опасались, что последних будет недостаточно; на третий же день по объявлении им приказания о сборе верблюдов я уже получил донесения от правителей Баимбетова и Табушева отделений, что ими уже собрано определенное мною с них количество верблюдов, и даже с значительным излишком, и отправлено к Биш-Акты, куда они прибудут к моему приезду; кроме того, во всех аулах, мимо коих я проходил с отрядом, мы все видели, что сборы верблюдов производятся весьма деятельно, а потому, полагаю, я имел полное основание донести, что начало этого дела не оставляло желать ничего лучшего; что [283] же касается того, что будто у нас ничего не отнято, то выше я уже объяснил что у нас, вместе с лошадьми Дагестанской сотни отняли именно то без чего невозможно было продолжать сбор верблюдов, которых, именно вследствие отнятия этих лошадей, киргизам удалось угнать на Усть-Урт, вне досягаемости нашего отряда. Огни зажигаемые на горе Чопан-Ата на Мангишлаке видимые на десятки верст кругом, служат сигналом большой тревоги и величайшей опасности, — сигналом, по которому кочевники снимают кибитки, аулы собирают свои стада и удаляются в пески и на Усть-Урт, где становится трудно их преследовать. В результате, выше сказано уже нами, что из этого вышло: большинство верблюдов угнано на Усть-Урт, чему мы не имели возможности воспрепятствовать, после угона лошадей Дагестанской сотни: оставшиеся кочевники со своими стадами баранов и лошадей продолжали кочевать на прежних местах Мангишлака и Бузачи будучи совершенно равнодушны к происходящему, и с их стороны никаких более враждебных против нас действий не было. Главное дело, которого добивались Кафар и хивинские эмиссары, было сделано: верблюдов нам не дали.

Сбор верблюдов был прекращен по следующей причине:

Мы полагали возможным, приступить к их сбору на Мангишлаке и Бузачи лишь в феврале месяце и при условии предварительного занятия Биш-Акты, а когда таковое занятие оказалось неосуществимым, по невысылке своевременно войск и денег то у нас еще оставалась надежда на Бузачи; предвидеть же тогда столь неожиданный и прискорбный случай — угон лошадей у такой превосходной, испытанной боевой Кавказской сотни — без сомнения никто бы не мог. Последствия же этого случая — угон кочевниками верблюдов на Усть-Урт — и составляют как выше уже нами сказано, причины окончательного прекращения сбора этих животных.

По неимению паровых судов, на Мангишлак нам не было доставлено ни одного солдата, ни одного казака или всадника и отряд оставался в том же составе, в каком был назад два года, до тех пор, когда уже стал формироваться в Киндерли Мангишлакский экспедиционный отряд, т. е. до конца марта или начала апреля.

Наиб адаевских киргизов т. е. старший их правитель из туземцев Кафар Караджигитов, отличавшийся умом, особенною энергиею, деятельностью, знанием дела и распорядительностью, как [284] по своему родовому происхождению (имеющему в среде кочевников первенствующее значение), так и по своему богатству пользовался в своем народе огромным влиянием. В деле успокоения края после первого восстания на Мангишлаке в 1870 году, затем в деле устройства в оном управления, сбора кочевников на обычные их кочевья, при взносе наложенной на них контрибуции и податей, Кафар оказал особенные, выдающаяся заслуги и отличия, почему и был утвержден командующим войсками в звании наиба. Понятно, что такой человек мог пользоваться, и действительно пользовался, и моим доверием.

500 верблюдов были собраны и доставлены в форт Александровский еще в конце декабря и начале января, в виду предполагавшегося предварительного занятия Биш-Акты. Тогда назначенные для сего войска отправлены бы были через зал. Киндерли морем, а мангишлакские сотни с провиантом и фуражом на этих верблюдах, при самых легких вьюках, дошли бы на седьмой день до Биш-Акты, откуда, отдохнув, верблюды могли быть доставлены в Красноводск совершенно бодрыми и неизнуренными; подвозка же провианта и фуража на незначительном расстоянии (100 верст) между Киндерли и Биш-Акты нисколько не могла изнурить их, так как для этого требовалось их сравнительно немного, а потому и труд мог быть распределен так, чтобы он не был изнурителен.

Что верблюдов на Мангишлаке много, это не подлежит сомнению; но только их много не всегда, не во всякое время, а лишь при известных, своевременно и ясно указанных мною условиях; о необыкновенном же обилии их у мангишлакских киргизов я никому никогда не доносил.

Значительное большинство киргизов действительно не принимало никакого участия в измене Кафара. Это видно уже и из того, что в деле нападения на Терскую и Дагестанскую сотни принимали участие лишь родственники Ермамбета и Самалыка, в числе около 300 человек, что затем никаких других враждебных действий против нас не было, и что нам удалось сравнительно скоро, к началу марта, успокоить весь край и возвратить кочевников на их обычные кочевки. Киргизы были только сильно запуганы угрозами Кафара и хивинских эмиссаров, что будто бы идущие из Хивы партии хивинцев будут их истреблять; а когда убедились, что все это было ложно, и узнали, что сам Кафар бежал в Хиву, — тотчас же стали являться к нам с изъявлением покорности и предложением услуг. В последствии они [285] нам оказали действительно значительные услуги, как при сформировании мангишлакского экспедиционного отряда, снабдив его верблюдами и всем необходимым для Хивинского похода, так и во время этого похода, бывших, там военных действий, трехмесячного пребывания в Хиве и, наконец, во время обратного возвращения отряда из Хивы к берегам Каспия, — чего, без сомнения, не могло бы быть, и на что мы могли бы рассчитывать, если бы народ был к нам враждебен.

В деле у г. Кара-Тюбе с нашей стороны ранены два офицера и 16 казаков. Что же касается отказа нашего от дальнейшего усиления Мангишлакского отряда казачьими сотнями, то так как усиление это признавалось необходимым лишь для предварительного занятия Биш-Акты, с целью содействия сбору верблюдов для Красноводского отряда, и так как таковой сбор не мог состояться, то и в этих сотнях надобности не было.

500 верблюдов были наняты нами еще в конце декабря и в начале января, для предполагавшегося тогда предварительного занятия Биш-Акты с целью сбора верблюдов. Киргизы, отдавшие нам в наем в начале месяца своих верблюдов, в конце его очутились в числе, главных зачинщиков беспорядков, принятию участия в коих, оказывается, не помешало им и то обстоятельство, что верблюды их находились у нас: примыкая же к движению Кафара, они очевидно питали надежду отнять у нас своих верблюдов.

Доставка верблюдов в Красноводск сухим путем, пока еще в крае окончательно не улеглось волнение, считалось нами слишком рискованною: их могли отбить приверженцы Кафара или хивинские шайки, о выступлении коих продолжали еще ходить слухи; в нашем же распоряжении состояли тогда всего две слабого состава сотни, и без того уже сильно изнуренные тяжелым зимним походом, из которого оне только что вернулись, и при том эти сотни были крайне необходимы для края, особенно при тогдашнем его положении. А что предложенный нами способ был вполне практичен и удобоисполним, доказывается тем, что когда потом, в мае или июне, пришлось доставлять верблюдов из Красноводска в Киндерли, то таковые были отлично перевезены на паровых судах, т. е. именно рекомендованным нами способом, применение которого в феврале, когда льдов вокруг Мангишлака не было, становилось вполне возможным, если бы только были паровые суда.

Переправлять верблюдов через Карабугазский пролив на [286] судах вовсе не предполагалось, а имелось в виду переправить их тем способом, каким, обыкновенно, туркмены переправляют своих верблюдов через этот пролив, а именно: их привязывают по три, по четыре к корме лодки и затем переправляют вплавь: пролив на месте переправы не шире 200—300 саженей, а особенно глубокие места где приходится верблюду плыть не более 10-ти сажен. В проливе почти во всякое время находятся от 40 до 50 туркменских рыбацких лодок, которыми мы и предполагали воспользоваться. Присутствие же при этом военной шхуны признавали крайне необходимым лишь для того, чтобы она собрала по берегу большее число этих лодок и не позволила бы им разбежаться, иначе могла произойти задержка, а долго оставаться у пролива, по неимению там пресной воды, признавалось крайне затруднительным. Плоты же были нужны на случай, если бы некоторых верблюдов нельзя было заставить плыть и вообще для содействия и ускорения переправы.

Никакой попытки с моей стороны к самостоятельным действиям вовсе не было, и мы ничего подобного не домогались. Дело было так: 27-го ноября 1872 года из Тифлиса отправлена депеша командующему войсками Дагестанской области, коему подчинялся Мангишлак, следующего содержания: «Благоволите первым же отправляющимся пароходом потребовать от полковника Ломакина сведение, может ли он в феврале добыть на Мангишлаке для Красноводского отряда до 5,000 верблюдов, а, также возможно ли направить в марте до четырех сотен «кавалерии из Мангишлака, через Биш-Акты, к Сарыкамышу. Если можно, то каким порядком? На это я ответил, что движение этих сотен от Биш-Акты к Сарыкамышу не только возможно, но по многим причинам оно весьма полезно и необходимо для здешнего края. При этом я рекомендовал, если бы движение Красноводского отряда было тоже направлено на Сарыкамыш, отправить из Киндерли с этими четырьмя сотнями и часть продовольствия для этого отряда, а также, воспользовавшись движением этих сотен, произвести столь необходимую для этого края рекогносцировку от Биш-Акты до Сарыкамыша, дабы парализовать тем влияние на наших кочевников бродящих по Усть-Урту хивинских партий. Сами же мы лично, по своей инициативе, не напрашивались на это предприятие, а коль скоро оно предложено начальством, мы не считали себя вправе от него уклониться, тем более, что видели в нем пользу для края.

Нам остается привести еще два факта: [287]

1) В январе 1872 г. на Мангишлак прибыло посольство хивинского хана, состоящее из шести человек, во главе коего состоял мангишлакский верховный ишан (высшее духовное лицо), Сары-Ишан, весьма почтенный и уважаемый 80-ти летний старец, и хивинский ишан Магомет-Амин. Они явились ко мне в начале февраля и привезли с собой письмо от хана к Его Высочеству Главнокомандующему кавказскою армиею, и также одного пленного мангишлакского поселянина-рыбака, захваченного в плен во время восстания на Мангишлаке в 1870 году.

Посольство из Хивы послано было ханом не к нам и не к начальнику Красноводского отряда, а к Его Высочеству Главнокомандующему. Оно следовало из Хивы, через Порсу, Айбугир, колодцы Байлар, Биш-Акты, прямо на Мангишлак именно по тому пути, по которому впоследствии в 1873 г. прошел в Хиву Мангишлакский отряд; посольство это следовало не в какое другое место, а на Мангишлак, потому, еще, что везло для передачи именно мне нашего пленного мангишлакского жителя, при особом письме ко мне же главного чиновника хивинского хана диван-беги (в роде министра), в коем последний просил меня оказать возможное внимание к посылаемым по приказанию хана людям. Посольство это состоялось именно вследствие настояний и советов упомянутого Сары-ишана, которого мы два раза, в 1870 и 1871 годах, посылали нарочно в Хиву, чтобы он, пользуясь там влиянием, склонил хана возвратить наших пленных поселян и уральских казаков, захваченных в отряде полковника Рукина. И наконец, в письме хана к Его Высочеству сказано: «В прошлом году Темир-хан-Шуринский заслуженный князь⁷⁰ сказал о нас ишану: «если они наши друзья, то по какой причине держат у себя людей наших?» Узнав об этом, я поручил ему отвести одного из этих людей».

Если же мы спрашивали начальника Красноводского отряда: когда прибудет в Красноводск хивинское посольство, то желали лишь разъяснить слух, пущенный родственниками возвращаемого нам пленного, слух, состоящий в том, что его, пленного, посольство будто бы ведет в Красноводск.

2) 6-го февраля, когда мы отправляли рапорт № 100, не только массы, но даже ни одного парового судна у мангишлакских берегов не было и не могло быть, так как переправа [288] верблюдов через Карабугазский пролив, предполагалась лишь во второй половине февраля, к каковому времени я и просил о высылке туда паровой военной шхуны. Дабы вернее и скорее мог быть доставлен этот рапорт, адресованный на имя командующего войсками Дагестанской области, в виду того, что наших нарочных продолжали перехватывать, я отправил его в четырех экземплярах, одновременно: два экземпляра, на кусовых лодках, в Красноводск и Киндерли, третий, с нарочным всадником, — тоже в Киндерли на шхуну, в случае если бы она там оказалась, и четвертый, с другим всадником, — в Красноводск».

Этим оканчивается существенная часть статьи Н. Ломакина.

Почти не находя в ней ничего такого, чего бы не было в вышеприведенных рапортах начальника Мангишлака, мы далее сочли бы излишним подвергать содержание статьи разбору, но, к сожалению, в нее случайно вкрались фактические неточности по вопросу, имевшему печальные последствия для Красноводского отряда. Время, конечно, успело совершить свое дело и значительное число лет, истекших после 1873 года, разумеется, притупило уже острые ощущения по отношению к событиям той эпохи в каждом личном деятеле и участнике. Теперь уже можно вполне рассчитывать и верить, что для всех нас настала пора прежде всего и более всего желать и заботиться лишь о том, чтобы оставить истории сколь возможно правдивый материал. Между тем, благодаря тому же неумолимому времени, восстановление в полной точности давно прошедшего становится для всякого человека, по прошествии многих годов, все более и более затруднительным, причем значительною помощью в этом случае могут послужить письменные документы. Об одном из таких сохранившихся у нас документов мы имеем к виду сказать несколько слов. Мы разумеем рапорт генерала Ломакина от 9-го декабря 1872 года за № 1731-й, с выдержками из которого он только отчасти знакомит своих читателей. Рапорт этот, как говорит сам генерал Ломакин, был написан по поводу телеграммы начальника кавказского окружного штаба, который из Тифлиса спрашивал его: «можно ли добыть на Мангишлаке от 1,000 до 5,000 верблюдов для Красноводского отряда и доставить их в Красноводск к марту месяцу 1873 года и каким способом?» Это был первый вопрос, сделанный правителю Мангишлака по поводу верблюдов, а потому очевидно, что и рапорт № 1731-й, служивший ответом на цитированную телеграмму, был [289] также первою бумагою генерала Ломакина по тому же поводу, на что мы и просим в особенности обратить внимание. Генерал Ломакин признает, что на этот вопрос, сделанный ему из Тифлиса, он дал вполне категорический утвердительный ответ; но затем, в статье его, рассказ принимает характер, дающий читателю полное право предполагать, что генерал Ломакин в том же ответе точно обусловил успех предприятия предварительным выполнением некоторых своих требований. Он далее высказывает, что последовавший неуспех принятого им на себя предприятия был прямым последствием того, что кавказское начальство не вняло просьбам, заявленным, ему с самого начала и состоявшим в том, чтобы прислать на Мангишлак войска и деньги.

Мы уже имели случай обратить внимание на то, что рапорт № 1731-й был первою бумагою генерала Ломакина по поводу сбора верблюдов. Следовательно все, о чем с самого начала заявлял он в видах беспрепятственного выполнения возлагавшейся на него задачи, по-видимому, должно было бы заключаться именно в этой бумаге. Однако же, мы должны сказать, что в ней не заключалось ни одной просьбы, от предварительного исполнения коей будто бы зависело все дело. В подтверждение такого нашего убеждения, конечно, лучше всего было бы привести дословно весь документ, о котором идет здесь речь, что нам легко было бы и сделать. Но так как значительная часть первой его половины была бы повторением уже напечатанного в этой книге, то в доказательство, что войска и деньги вовсе не требовались Ломакиным с самого начала,ограничимся сообщением только некоторой части текста из рапорта; все же остальное из него, для связи и полноты, приведем лишь в кратком, но, тем не менее, в точном извлечении. Вот сущность содержания рапорта от 9-го декабря 1872 года, № 1731-й:

«Телеграмма начальника окружного штаба от 28-го ноября, с вопросом о том, можно ли добыть для Красноводского отряда 5,000 верблюдов и как их доставить к концу февраля месяца в Красноводск, — получена. Получен такой же вопрос и от начальника Красноводского отряда, помеченный 1-м числом ноября и присланный непосредственно в видах выиграния времени. Еще в октябре донесено, что занять колодцы Биш-Акты, в особенности раннею весною, значит поставить адаевских киргизов в совершенную и полнейшую невозможность уклоняться от каких бы то ни было наших требований, а тем более таких, как [290] поставка верблюдов. Весною прошлого 1871 года собраны точные сведения о количестве верблюдов у адаевцев, и оказалось, что здесь, под рукою, сидит 5,000 кибиток этого племени и каждая кибитка решительно без затруднений может выставить по два верблюда, но многие кибитки в состоянии дать и по сотне этих животных. Поэтому добыть от адаевцев все число необходимых верблюдов вполне возможно. Это не представит никаких затруднений, не смотря даже и на то, что Хива за последнее время начала обнаруживать в отношении нас особенную враждебность. Она стала высылать партии грабителей, из коих одна побывала даже в пределах Мангишлакского полуострова. Хан Хивы не перестает присылать своих людей с угрозами покорным нам киргизам и с воззваниями к наиболее почетным из них. Все эти ухищрения, однако же, совершенно бессильны повлиять дурно на сбор верблюдов, если предварительно занять Биш-Акты. Это не мешает сделать на всякий случай, хотя со времени нашего (т. е. генерала Ломакина) управления краем киргизы всегда отличались необыкновенным послушанием и даже не бывало примера ослушания. Что касается поставки ими верблюдов, то на этот счет имеется даже вполне удачный опыт. Затем еще раз повторяется, что во всяком случае, в видах полного устранения влияния Хивы и вообще всяких нежелательных случайностей в столь серьезном деле, каковым следует считать приобретение верблюдов для Красноводского отряда, нужно занять Биш-Акты. Так как верблюды нужны в конце февраля, то названные колодцы предполагается занять в половине того же месяца. Они будут заняты двумя сотнями кавалерии, а стрелковая рота будет оставлена в Киндерли. Тогда уже можно будет надеяться, что к назначенному времени мы безусловно будем иметь нужное число верблюдов, не смотря ни на какие подстрекательства и угрозы из Хивы. Если приведенные предположения будут удостоены одобрения, необходимо знать о том не позднее половины января, дабы своевременно занять Биш-Акты. Вместе с тем чтобы приготовить отряд к движению, надобно будет шхуну, которая назначена в половине февраля сделать срочный рейс из Баку на Мангишлакский полуостров, направить не в Александр-Бай, а в Киндерли, с тем, чтобы она доставила туда весь провиант и фураж, необходимый для двух сотен и одной роты, по крайней мере на один месяц. Это нужно будет потому, что из Александровского форта будет взято продовольствие не более как на две недели. Плата за наем верблюдов будет предложена киргизам [291] обычная и вполне их удовлетворяющая, так как она практикуется давно. А именно: им будет дано по 10 рублей за каждого верблюда в месяц. Верблюдов, добытых для Красноводского отряда, можно будет доставить от залива Киндерли до Карабугазского пролива, по прибрежной дороге, на пятый день, под прикрытием сперва сотни кавалерии, а потом роты. Через пролив верблюдов переправят в два дня на 40—50 больших туркменских лодках, которые всегда найдутся на месте. Необходимо только пред тем поставить у пролива пароход, чтобы лодки не ушли в глубь моря. Впрочем, если то продовольствие для Красноводского отряда, которое должны будут поднять мангишлакские верблюды, не доставлено еще в Красноводск, то, буде названный отряд пойдет на Сары-Камыш, лучше его, продовольствие это, прислать в Киндерли, а оттуда уже послать прямо, под конвоем сотен. Движение от Киндерли к Сары-Камышу чрезвычайно удобно, весьма полезно и даже необходимо для Мангышлака. Воды по пути везде много, в особенности в марте месяце. Топлива то же достаточно. Есть и подножный корм. Движением сотен, кстати, обрекогносцируется главный караванный путь из Мангышлака в Хиву. Кроме того, этим движением мы вынудим не вполне еще нам повинующихся киргизов явиться с повинною, а главное произведем сильное впечатление на всех вообще мангишлакских кочевников. При этом особенно желательно, чтобы движение из Мангышлака сопровождаемо было двумя, тремястами туземных почетных лиц, — биями, сардарями, наибами, старшинами и прочее». Далее, в рапорте № 1731-й буквально говорится следующее: «Для этого движения я полагал бы употребить две сотни, состоящие в Мангишлакском отряде, — Терскую и Дагестанского конно-ирегулярнаго полка, которые привыкли уже к степным походам и к марту месяцу будут находиться в Биш-Акты. Затем, еще другие две сотни, которые следует доставить прямо в Киндерлинский залив, со всем потребным на четыре сотни продовольствием на все время рекогносцировки. По получении распоряжения, какие именно сотни, в каком составе и в продолжении какого времени будут участвовать в рекогносцировке, я представлю подробную ведомость, сколько и какого именно продовольствия потребуется на них доставить в Киндерли, какое им необходимо будет иметь количество верблюдов для поднятия этого продовольствия и по каким колодцам удобно может быть произведено это движение. Признаю полезным, на время движения четырех сотен в глубь степи и обратно, иметь в тылу [292] движения два или три складочных продовольственных пункта: один на берегу моря, у залива Киндерли, где будет выгружаться доставляемое шхунами довольстве, другой — в Биш-Акты и третий — в Ильтедже или другом пункте, по мере движения отряда. В таком случае, к одной стрелковой роте, состоящей уже в отряде, прошу добавить еще две, для прикрытия названных трех пунктов и конвоирования караванов с провиантом».

69. Штабс-капитан Малама.

70. Командующий войсками Дагестанской области генерал-адъютант князь Меликов.