Генерал Кауфман с значительным войском встретил наш отряд в Ильялах. Сообщение с генералом Головачовым было несколько дней прервано, и это обстоятель­ство, в связи со смутными слухами о большом сражении под Хивой, встревожило главнокомандующаго. Собрав, при содействии хана, столько арб сколько возможно было со­брать в полдня, он поспешно отправился к нам на по­мощь. Но получив на пути донесение генерала Головачова о деле 27го июля, он, конечно, успокоился.

Могущество Туркмен-Иомудов было сокрушено, большая часть их имущества захвачена, весь их хлебный залас приготовленный на зиму и жилища их сожжены.

Но их гордый дух повидимому остался непреклонным. Они отказывались покориться и возвратиться в свои жили­ща, как приглашал их генерал Кауфман. Они скита­лись по пустыне вблизи границ оазиса в продолжение нескольких недель, до тех пор пока генерал Кауфман не перешел Оксус на обратном пути в Ташкент. Тог­да, как я узнал по возвращении в Европу, они напали на соседних Узбеков и отчасти вознаградили себя за ущерб причиненный им Русскими.

Но сначала их положение должно было быть ужасно. Ге­нерал Кауфман говорил мне что слышал будто бы они посылали послов к Туркменам Теке, на Каспийском море и на Атреке, прося у них позволения переселиться в их владения. Туркмены дали им братский ответ что они могут переселяться, но что у иих будет отнято все что им удалось уберечь от Русских. Если это справедливо, то я полагаю что немногие из них переселились в страну Теке.

Генерал Кауфман стал лагерем в Ильялы и издал прокламацию к другим племенам Туркмен, в которой [287] возвестил им что налагает на них военную контрибуцию, которую они должны представить чрез неделю, если не хотят подвергнуться такому же наказанию какое потерпели Иомуды.

На эту прокламацию Туркмены отвечали чрез депутацию старшин, которые обещали заплатить, но просили продолжить срок. Нет никакой возможности, говорили они, собрать столько денег в такое короткое время, и генерал Кауфман согласился дать им двухнедельный срок.

Размер платежа составлял по пятнадцати тилль с кибитки для всех племен, кроме Кара-Егелды, кото­рые должны были уплатить двадцать тилль с кибитки. Со­ответственно сравнительному богатству обоих народов эта контрибуция была значительно тяжелее той кото­рую Германия взяла с Франция дня два спустя, Турк­мены, верные своему слову, уже прислали несколько сот рублей мелкою туземною серебряною монетой и несколько фунтов серебра в форме браслет и других женских украшений.

Любопытное зрелище представлял лагерь в следующие дни. В стране не оказалось, вероятно, достаточно денег для уплаты требуемой суммы, громадной для Туркмен, и они приходили в лагерь с лошадьми, коврами и верблюда­ми, и сбывали их за хорошую цену офицерам. Многим Русским хотелось приобрести чистокровных туркменских лошадей, превосходство которых было ясно доказано тем что во всю кампанию не было захвачено ни одной.

Судя однако по тем которых я видел, я полагаю что Туркмены или не продавали своих лучших лошадей или что лошади их хуже чем у Иомудов. Немногие из них, сколь­ко я могу судить, отличались особенностями свидетельствую­щими о силе и быстроте. Узкая грудь, передния ноги расположенныя как у кролика, большая голова и болыше уши, почти полное отсутствие гривы, жидкий хвост, очень высокий рост— вот характеристическия черты туркменских лошадей. Лейтенант Штумм, судя по экземллярам захваченным во время похода к Хиве, готов был заключить что порода туркменских лошадей выродилась, что оне теперь не лучше, а может-быть даже хуже киргизских. Но я расположен думать что он не видал настоящих туркменских коней, [288] так как хозяева ценят их дороже своих дочерей и скорее резстанутся с дочерью чем с лошадью.

Во время похода против Иомудов наша кавалерия не мо­гла подойти к ним ближе чем на пятьдесят сажень, и Иомуды так полагались на превосходство своих коней что повидимому никогда не гнали их, очевидно не удостоивая утомлять их ради нас, между тем как мы пускали в ход нагайки и шпоры и употребляли все старания чтобы нагнать их. А у казаков, лошади тоже превосходныя.

Но каковы бы ни были лошади которых Туркмены при­водили продавать, они брали за них хорошую цену, от ста двадцати до трехсот рублей.

Туркменские ковры также покупались охотно, несмотря на высокую цену и на то что множество таких ковров было захвачено во время похода против Иомудов. Ковер в двадцать футов длины и в шесть ширины продавался за двадцать пять и за тридцать рублей. Любопытною чертой торговли было то что Иомуды, как ни сильно должны они были нуждаться в это время в деньгах, не уступали ни копейки из первоначально назначенной цены. Ковры ткутся женщи­нами и ничем не уступают никаким другим коврам. У каждаго семейства особый рисунок, который передается из рода в род без малейшаго изменения. Преобладающие цвета красный и белый, с небольшою примесью коричневаго и зеленаго, очень красивые и прочные.

Как ни странно это покажется, но большая часть воен­ной контрибуции была уплачена женщинами. У каждой Турк­менки множество серебряных браслет, ожерельев, пуговиц и головных уборов. Эти украшения составляют, кажется, после лошадей главный предмет богатства Туркмен. Они приносили их сотнями, и Русские принимали их по двадцати пяти рублей за фунт серебра. Все украшения бы­ли из серебра высшей пробы, очень грубой работы и очень массивныя. Пара браслет часто весила больше фунта. Они очень широки и толсты, имеют форму буквы С, некото­рые отделаны золотом и все с сердоликовыми украшениями.

Грустно подумать как тяжело было женщинам отдать эти незатейливыя драгоценности чтоб удовлетворить без­граничное корыстолюбие Уруса. Некоторыя вещи были в семействе несколько поколений. Матери, бабушки и прабабушки современных Туркменок надевали их в день [289] своей свадьбы и разчитывали что их дочери, внучки и правнучки буцут носить их в свою очередь. И вдруг пришел ненавистный кяфир и все их взял себе. Можно представить какия горькия слезы проливали женщины над этими простыми вещами, как оне раскладывали их на полу своих кибиток, пересчитывали их и любовались ими в последний раз.

Для оценки и взвешпвания серебра была назначена коммиссия из офицеров. Они были заняты с утра до ночи, во тем не менее, когда прошел назначенный срок, они по­лучили в счет контрибуции меньше половины требуемой суммы Но так как Туркмены дали достаточные доказатель­ства своей готовности заплатить и так как невозможность собрать такую значительную сумму в такое короткое время была слишком очевидна, то генерал Кауфман решил от­срочить им уплату остальных денег еще на год. Было ясно что Туркмены при всем желании не могли бы собрать эту сумму в несколько недель, а армия должна была перейти Оксус и приготовиться к обратному походу до 1го сен­тября, чтоб не быть застигнутою морозами в пустыне.

Уплата контрибуции была действительно сопряжена для Туркмен с величайшими затруднениями. Главным из них, после недостатка монеты, было неумение распределить сбор по кибиткам. У них нет, как я уже говорил, никакого государственного устройства, нет верховной вла­сти, уполномоченной назначать и распределять подати и побуждать к уплате, нет оценочной ведомости собственно­сти подлежащей налогу и нет никого кто мог бы это сделать, так как они никогда не платили податей. Поэтому орга­низация ведомства для распределения и сбора контрибуции была для них очень трудным делом. Генерал Кауфман, желая помочь им, пробовал дать их старшинам все инструкции возможныя при подобном положении дел. Он старался объяснить им что они должны распределить налог по кибиткам, соразмерно с принадлежащим каждой кибитке количеством овец, рогатаго скота, лошадей и верблюдов. На это они возражали что часто тот кто богат скотом, беден деньгами, и что поэтому ему труднее заплатить, чем другому, а что те у кого есть деньги, прячут их и отказываются отдать их для общаго блага. Ге­нерал Кауфман объяснял им что те у кого есть деньги [290] могут дать их взаймы тем у кого их нет, что старшины могут сделать заем во имя народа, с тем что народ заплатит его чрез год скотом. Словом, он сделал все что мог чтобы дать им понятие о государственном строе и о народном займе, но все это было слишком сложно для них и он наконец предоставил им действо­вать как знают.

Все это время мы стояли лагерем в большом саду, окруженном высокою стеной, примыкающею к городу Ильялы. Это небольшой городок, имеющий около двух тысяч жителей и обнесенный толстою стеной, образующею прямоугольник около ста тридцати сажень длины и около восмидесяти шести ширины. В городе есть базар, но ни одной мечети. Половина его построек в развалинах, вследствие землетрясения, и весь город имеет жалкий вид запустения, несмотря на то что окружающая его местность богата и плодородна.

Для тех из нас кто не был занят пересчитыванием и взвешиванием туркменскаго серебра, двенадцать дней проведенные здесь были довольно скучным временем. Однообразие лагерной жизни казалось нестерпимым после возбуждения краткой, но интересной кампании. Есть, пить, угощать друг друга—вот все что нам оставалось делать, и мы предались этим занятиям со рвением удивлявшим нас самих.

Мы начали смотреть на Хиву как на центр деятель­ности, новостей и удовольствий, также как люди смотрят на Париж, на Лондон или на Петербург, после долгаго пребывания в каком-нибудь захолустье, вдали от желез­ной дороги. Что же касается возможности увидать снова Лондон, Париж или Петербург, то мы помышляли об этом как о чем-то очень далеком. Хива была теперь центром всех наших желаний, и мы мечтали об ея базаре как некоторые из нас некогда мечтали о парижских бульварах.

И наконец настала счастливая минута когда мы сели опять на коней и направились к Хиве, куда и прибыли после пятидневнаго перехода.

Вскоре после взятия Хивы, генерал Кауфман написал проект трактата который предстояло заключить с ханом, и послал его с нарочным в Петербург на усмо­трение Государя Императора. Трактат был вполне одоб­рен Государем и вовремя возвращен в Хиву. Дня за два или за три до подписания, хану дана была копия с него на узбекском наречии, чтоб он мог заранее познакомиться о его содержанием.

Трактат был подписан генералом Кауфманом и ханом 23го августа, в присутствии офицеров штаба. Я привожу его целиком:

1. Сеид-Мухамед-Рахим-Бегадур-хан признает себя покорным слугою Императора Всероссийскаго. Он отказы­вается от всяких непосредственных и дружеских сношений с соседними владетелями и ханами, и от заключения с ними каких-либо торговых и других договоров, и без ведома и разрешения высшей русской власти в Сред­ней Азии не предпринимает никаких военных действий против них.

2. Границей между русскими землями и хивинскими служит Аму-Дарья, от Кукертли вниз по реке, до отделения из нея самаго западнаго протока Аму-Дарьи, а от это­го места по сему протоку до впадения его в Аральское море. Далее граница идет по берегу моря на мыс Ургу, а отсюда вдоль подошвы чинка Усть-Урта, по так-называемому старому руслу Аму-Дарьи.

3. Весь правый берег Аму-Дарьи и прилегающая к нему земли, до ныне считавшияся хивинскими, отходят от хана во владение России, со всеми проживающими и кочующими там народами. Участки земель по правому берегу, составляющие ныне собственность хана, и жалованныя им для пользования сановникам ханства, отходят вместе с тем в собственность русскаго правительства, без всяких претензий со стороны прежних владельцев. Хану предостав­ляется вознаградить их убытки землями на левом берегу.

4. В случае если по Высочайшей воле Государя Императора, часть этого праваго берега будет передана во владение Бухарскаго эмира, то Хивинский хан признает сего последняго законным владельцем этой части прежних своих владений, и отказывается от всяких намерений возстановить там свою власть.

5. Русским пароходам и другим русским судам как [292] правительственным так и частным, предоставляется сво­бодное и исключительное плавание по реке Аму-Дарье. Этим правом могут пользоваться суда хивинския и бухарския, не иначе как с особаго разрешения высшей русской вла­сти в Средней Азии.

6. В тех местах на левом берегу где окажется необходимым и удобным, Русские имеют право устраивать свои пристани. Ханское правительство отвечает за безо­пасность и сохранность этих пристаней. Утверждение выбранных мест для пристаней зависит от высшей рус­ской власти в Средней Азии.

7. Независимо от этих пристаней предоставляется Русским право иметь на левом берегу Аму-Дарьи свои фактории для склада и хранения своих товаров. Под эти фактории, в тех именно местах где будет указано высшею русскою властью в Средней Азии, ханское правительство обязуется отвести свободныя от населения земли в достаточном количестве для пристаней и для постройки магазинов, помещений для служащих в фактории и имеющих дела с факторией, для помещений под купеческия конторы и для устройства хозяйственных ферм. Эти фактории со всеми живущими в них людьми и сложенными в них товарами находятся под непосредственным покровительством ханскаго правительства, которое отвечает за со­хранность и безопасность таковых.

8. Все вообще города и селения Хивинскаго ханства от­ныне открыты для русской торговли Русские купцы и русские караваны могут свободно разъезжать по всему ханству и пользуются особенным покровительством местных властей. За безопасность караванов и складов отвечает ханское правительство.

9. Русские купцы торгующее в ханстве освобождаются от платежа зякета и всякаго рода торговых повинностей, так точно как хивинские купцы не платят с давниие пор зякета ни по пути чрез Казалинск, ни в Оренбур­ге, ни на пристанях Каспийскаго моря.

10. Русским купцам предоставляется право безпошлиннаго провоза своих товаров чрез хивинския владения во все соседния земли (безпошлинная транзитная торговля).

11. Русским купцам предоставляется право, если они пожелают, иметь в городе Хиве и в других городах ханства своих агентов (караван-башей) для сношений с местными властями и для наблюдения за правильным ходом торговых дел.

12. Русским подданным предоставляется право иметь в ханстве недвижимое имущество. Оно облагается поземель­ною податью по соглашению с высшею русскою властью в Средней Азии

13. Торговыя обязательства между Русскими и Хивинцами [293] должны быть исполняемы свято и ненарушимо как с той, так и с другой стороны.

14. Жалобы и претензии русских подданных на Хивинцев ханское правительство обязуется безотлагательно разследовать, и если они окажутся основательными, то немедленно удовлетворить. В случае разбора претензий со сторо­ны русских подданных и хивинских, преимущество при уплате долгов отдается Русским пред Хивинцами.

15. Жалобы и претензии Хивинцев на русских поддан­ных, в том даже случае если последние находятся вну­три пределов ханства, передаются ближайшему русскому начальству на разсмотрение и удовлетворение.

16. Хивинское правительство ни в каком случае не принимает к себе разных выходцев из России, являющих­ся без дозволительнаго на то вида от русской власти, к какой бы национальности они ни принадлежали. Если кто из преступников, русских подданных, будет скрываться от преследования законов в пределах ханства, то хан­ское правительство обязывается изловить таковых и доста­вить ближайшему русскому начальству.

17. Объявление Сеид-Мухамед-Рахим-Богадур-хана, обнародованное 12го числа минувшаго июля, об освобождении всех невольников в ханстве и об уничтожении на вечныя времена рабства и торга людьми, остается в полной силе, и ханское правительство обязуется всеми завися­щими от него мерами следить за строгим и добросовестным исполнением этого дела.

18. На Хивинское ханство налагается пеня в размере 2.200.000 рублей, для покрытия расходов русской казны на ведение последней войны, вызванной самим ханским правительством и ханским народом. Так как хивинское правительство, по недостаточности денег в стране, и в особенности—в руках правительства, не в состоянии упла­тить эту сумму в короткое время, то, во внимание к это­му затруднению, предоставляется ему право уплачивать эту пеню с разсрочкой и с разчетом процентов по 5 % в год, с тем чтобы в первые два года в русскую казну вносилось по 100.000 руб., в следующие затем два года— по 125.000 руб., затем два года—по 175.000 руб., а в 1881 году, т.е. через восемь лет—200.000 руб. и наконец до окончательной расплаты—не менее 200.000 руб. в год. Взносы могут производиться как русскими кредитными билетами, так и ходячею хивинскою монетой, по желанию ханскаго правительства.

Срок первой уплаты назначается 1го декабря 1873 года. В счет этого взноса, предоставляется хану собрать по­дать с населения праваго берега за истекающий год, в размере установленном до сего времени; это взимание должно быть окончено к 1му декабря, по соглашению ханских сборщиков с русским местным начальником.

[294] Следующие взносы должны быть производимы ежегодно, к 1му ноября, до окончательной уплаты всей пени, с процен­тами.

Чрез 19 лет, к 1му ноября 1892 года, по уплате 200.000 руб. за 1892 год, останется за хивинским правительством еще 70.054 руб., а к 1му ноября 1893 годи придется упла­тить последние 73.557 руб. Ханскому правительству предо­ставляется право уплачивать и более вышеопределеннаго ежегоднаго взноса, ежели пожелает сократить число плат­ных  лет и проценты причитающиеся за остающийся еще долг.

Условия эти с обеих сторон,—с одной стороны туркестанским генерал — губернатором, генерал-адъютантом фон-Кауфманом 1м, а с другой—владетелем Хивы, Сеид-Мухамед-Рахим-Богадур-ханом, установлены и приняты к точному исполнению и постоянному руководству, в саду Гендемииан (лагерь русских войск у города Хи­вы), августа в 12й день 1873 года (месяца Раджаба в 1й день, 1290 года).

Подлинный договор подписали туркестанский генерал-губернатор, генерал-адъютант фон-Кауфман 1й, и приложил свою печать, и Сеид-Мухамед-Рахим-Богадур-хан с приложением своей печати