В. Сапожников

Сайт автора

5.08.04. Метеостанция Актумсык.
Высоко над нами текут воздушные массы, прозрачные воздушные массы, потому что сквозь них замечательно видны мириадные россыпи звезд и офигенно белая цепь тающих в бесконечности облаков Чуманского Шляха. Он горит в недостижимой неизвестности, почти в зените, лишь чуть в стороне. Если ты находишься в Москве, это значит многое, но в первую очередь именно то, что сейчас ты не видишь над собою этого глубокого прозрачного неба, потому что ты там, а я – на объятом ветрами плато Устюрт. Это в бескрайних и покуда недостижимых далях небосвода воздушные массы текут, а здесь, над пересохшей серо-коричневой полустепью, усыпанной белыми прогалинами лёссов и такыров, они несутся с неимоверной силой. На юге, на равнинах Средней Азии, жара – там вовсю ощущается август того самого лета, в котором яблоки молниеносно созревают уже оттого, что всеми силами стремятся скорее перестать изнывать от жары на ветках. А здесь и днем, и ночью дует упругий прохладный ветер. Его не только слышно, хотя и это ощущается очень непривычно, ибо негде ему тут завывать – хлопки порывов разносятся просто в воздухе. Это упругий и настырный ветер, вырывающий из пальцев и стремительно перелистывающий страницы раскрытой книги. Он сметает с железной кровати тяжелый десантный кокон-спальник и неторопливо, словно бы нехотя, перекатывает его с боку на бок все дальше по степи. Это холодный ночной ветер, от которого запираешься в тот же спальник на всю молнию. Ветер, заставляющий напялить непродуваемую куртку. Возможно, именно его студящей силе мы обязаны отсутствием на открытых пространствах ночных пауков, обычно странствующих в это время года под звездным ковром.
Но это очень свежий ветер. Когда я согреваюсь в спальнике, то открываю молнию над лицом и всеми ноздрями вдыхаю неизмеримо чистый ночной воздух. Словно запахи звезд спускаются из бесконечности неба. Но мы снова на Актумсыке. Хорошо это или печально – рассуждать не берусь. Просто это уже четвертая экспедиция в эти места с тех давних пор, как я романтически согласился принять участие в первой.

9.08.04. Где-то в пустыне, на краю земли.
Наша машина – верный всепроходный УАЗ – катится по сероватой соля-ной корке, укрывающей песок. Кристаллическая корка очень тонкая, всего пара-тройка миллиметров гипсово-соляного панциря, скрывающего перемешанный с илом песок равнины, когда-то бывшей дном северного Арала. Грунт мягкий, и машина скользит по нему легко, лишь едва переваливаясь на отвердевших нате-ках и набежавших поверх корки барханчиках. За нами остаются два ровных, утопленных в соляной панцирь следа. Всюду блестят россыпи мелких ракушек – оставшись лежать на дне, они так и вросли в корку, и теперь придают пустыне немного пестрый оттенок. На самом деле, не такая уж здесь и пустыня – повсюду торчат плотные зеленые кустики солянок. Это удивительные растения. Больше всего они напоминают скелеты растений, решившие стать чем-то большим: листьев как таковых у них нет, они превращены в малюсенькие чешуйки на очень разветвленном стебле. Постепенно вырастая, кустики собирают в сплетения нижних ветвей песок и пыль. Образуется бугорок, в котором растение дает новые корни и прорастает из него новыми побегами. Чем больше образуется со временем бугорок, тем обширнее разрастается на нем куст. Как объяснил нам Абулгазы Курбаниязов – заведующий кафедрой географии Нукусского пединститута и непременный участник нашей экспедиции – это явление в пустыне именуется фитобуграми. И вот теперь мы едем, урча мотором, среди ярко-зеленых фитобугров, а впереди… небо отражается в ровной как зеркало глади озера. И то ли кусты на длинных тонких ножках, то ли деревья висят над водой, россыпью убегая к горизонту, где поднимается уступом каменная стена плато – чинк. Пустыня плоская, и озеро в ней плоское, и чистое голубое небо окрасило его поверхность в такие же нежные цвета. И горячий воздух дрожит, и мерцают в нем очертания. Это – мираж. Никакого озера нет. Есть тонкий слой горячего воздуха над самой соляной коркой – он и отражает небо.
В машине жарко, никак не меньше 60 градусов. УАЗ наш темно-зеленый и нагревается хорошо, форточку открывать бесполезно. К тому же, вся задняя часть машины, начиная от спинок передних сидений, плотно заложена экспедиционным снаряжением: разобранных надувных лодок, моторов, горючего в канистрах и упакованных приборов у нас под брезентом килограммов на 400. Поэтому всякий раз, когда машину подбрасывает на неровных участках пути, все это слегка колыхается, то опасно смещаясь к нашим затылкам, то отползая назад. Я поминутно оглядываюсь: не подползли ли к нам по мешкам с лодками наши рюкзаки и сумки с пробами? Но опасности вроде бы нет – на сей раз все упаковали крайне притирчиво, и верхний слой поклажи, особенно потенциально опасный при движении, лежит неподвижно. В пропитанной солью сумке покоятся драгоценные биологические пробы. Этот материал мы собирали в проливе, соединяющем Западный Арал с Восточным – и в северной части восточного бассейна. Материал во многом уникальный: дело в том, что соленость в проливе сейчас составляет 100 граммов на литр, а на выходе в восточную часть – 110. Формы жизни, способные обитать на дне и в толще воды при такой концентрации ионов, должны отличаться огромной устойчивостью к засолению среды. В воде в большом количестве встречаются красные жаброногие рачки (Artemia salina), и попадаются личинки двукрылых насекомых – хирономид. А вот на дне… Во время работ в проливе дночерпатель приносил довольно много личинок хирономид – тонких красноватых червячков, а вот в восточном бассейне никаких червячков уже не было. Никаких моллюсков ни там, ни там мы не видели. Возможно, в верхнем слое донного осадка живут мелкие проворные ракушковые рачки (Cyprides thoroza) и диатомовые водоросли. Но это мы сможем узнать только в Москве. На поверхности моря и по берегам скитаются стайки куличков, склевывают с полоски мокрого песка артемию. Кулички мелкие, их почти не видно между полуметровыми желто-зелеными волнами. Зато хорошо видно черно-белых пеганок – птиц размером с утку. Изредка попадаются и нырочки. Все едят артемию – вода очень соленая, но пищи в избытке. Некоторые пеганки еще не до конца перелиняли, и с трудом поднимаются от воды. У них еще не до конца отросли маховые перья. У самого берега Возрождения Тимофей нашел в полосе рыбешку Совсем маленькую, всего сантиметров пять. Рыбешка очень напоминает черноморского шпрота, но мы прекрасно знаем, что шпрот в Арале не водился никогда… Возможно, это просто маленькая атерина, ранее отмеченная нами же в Западном Арале. В любом случае, интересная находка при солености за сотню промилле.
…Мы несемся по пустыне на север. Николая включает «печку» — это не последний шаг на пути отчаяния, навеянного жарой под брезентом. «Печка» гонит в салон охлажденный воздух, и дышать становится легче, температура падает. Усыпанная солянками пустыня только впереди и сзади, а справа… справа на километровую ширину простирается ровная как стол полоса искрящейся серой поверхности. До самого синего моря. Соляная корка покрывает землю плотным ссохшимся ковром, тут и там приподнимается стягивающими складками. Здесь ничего не растет, никто не роет нор, и муравьи не прокладывают свои тропы – им некуда идти. Здесь только искристый панцирь, немного отливающий фиолетовым на восходе. Ближе к воде он влажный – море приходит и уходит, но приливов и отливов здесь нет, есть только сгонно-нагонные ветра. Если долго дует восточный ветер, вода наступает на корку, покрывая извилистыми заливчиками несколько метров берега. Если ветер северо-западный, кружево заливов отходит, снова обнажая панцирь. Ночью и ранним утром здесь холодно, невзирая на среднеазиатский август. Зато днем август висит над серым панцирем лоснящимся маревом, особенно когда ветра нет.
Еще вчера, в начале дня в дрожащем воздухе отчетливо видны были от самой воды две наши машины, стоявшие в семистах метрах от берега среди редких кустов солянок. Там был устроен временный лагерь. Между машинами натянули тент и еще один тент расстелили на песке. Потому что трезво рассудили, что никаких пауков и прочей ядовитой жадности в зоне соляной корки уже нет и быть не может. Потому что жарко днем и довольно холодно ночью. К тому же в пути мы уже останавливались на ночлег в чистом поле среди солончаков – рядом тускло отсвечивало фиолетовым длинное пересохшее озеро, кругом росла верблюжья колючка, и единственными посетителями нашего лагеря в ту ночь были огромные лоснящиеся жуки-скарабеи. Они шли на свет горящей фары – настырно перли в гости, безбоязненно минуя край кошмы и путаясь под ногами. Сперва мы аккуратно выкидывали их подальше в ночь, но многие выпускали крылья, переходили с баллистической траектории отброса на бреющий полет и возвращались, отчаянно и призывно жужжа. Вскоре, когда мы расположились ужинать (лепешками, тушенкой, разжаренной с луком, арбузами и водкой, запивая все это горячим чаем, сваренным на минералке), а жуки продолжали нам мешать, одного из них пришлось вынуть из гущи снеди и слегка прибить башмаком насмерть. Но остальных это не остановило. Только когда мы завалились спать в рядок на расстеленном тенте, плотно укупорившись в спальники, и погасили лампочку, жуки отстали. В ту ночь под звездным небом больше никакая живность нас не тревожила. Я лежал, широко развернув капюшон спальника, и мне было свежо и приятно дышать прохладным ночным воздухом. Ветер был пропитан горьким ароматом растений и начисто лишен звуков.
…Итак, уповая на отсутствие пауков и прочих гадов – и просто не имея другого выхода – мы раскинули тент прямо на припорошенной песком корке. Ночью снова зажгли лампочку над дверью УАЗа, и живность явилась. Стаи слетелись со всех окрестностей мягкие мохнатые бабочки-совки, комары и мотыльки с прозрачными зелеными крыльями – эльфы. Всю эту летучую свору, вившуюся у нас над головами, интересовал только недоступный источник света. А вот по земле вовсю шастали уховертки: плоские, прогонистые, с раздвоенными хвостами и чрезвычайно целеустремленные. Скажу тебе честно и от души: давить этих тварей на проминающемся грунте очень трудно – они распластываются, втаптываются в песок, а потом бодренько ползут дальше. Так что спать я лег в шапочке, плотно зарывающей уши. Эти шапочки в обязательном порядке прилагаются к НАТОвским десантным спальникам: тонкие, удобные и временами необычайно полезные.
…В тот же день и час, когда наша маленькая автоколонна замерла в семистах метрах от края заветного синего простора, мы начали перетаскивать к воде лодки, моторы и прочее оборудование для выхода в море. Все-таки в пустыне, особенно в такой ровной, как лист бумаги, расстояние воспринимается непривычно и понимается неверно. Машины от берега видны замечательно. Равно как отчетливо просматривается от них и линия берега, по которой суетливо перебегают сосредоточенные кулички-песчанки. И вот ты идешь, втискивая слабые отпечатки следов в твердый гипсовый панцирь, тащишь в каждой руке по канистре с бензином, а цель твоего пути ползет навстречу еле-еле, словно нарисованная в пространстве. Такое создается ощущение, что будто шаг здесь замедляется. Как во сне. Начинаешь искать тому причины, вроде соляных испарений в воздухе, оседающих в легких и порождающих усталость. А, скорее всего, это просто такой оптический эффект – вроде здоровенной приближающей линзы. Одно могу сказать: тонкая фигура человека с ящиком на плечах, неторопливо двигающаяся по ровному пространству панциря в подрагивающем утреннем воздухе, выглядит очень одиноко.

Продолжение далее….

Иллюстрации к рассказу.
Напишите мне